Извращение желаний - Владимир Круковер

Профессор стоит перед продавщицей, он отоваривается на громадную сумму – на три рубля. Ассортимент радует глаз: желтый «Столичный» маргарин, сигареты «Памир», карамель «Розовая», слипшаяся в однородную массу, стержни для шариковых ручек, настоящий (не тюремный) хлеб. Глаза профессора разбегаются. Хочется взять и конфет побольше, и маргарин нужен, да и от хлеба грех отказываться. Дормидон Исаакович вспоминает указания Адвоката и, прикрыв от соблазна глаза, покупает чай и сигареты на все деньги.

И чай, и курево являются в тюрьмах СССР главным и самым устойчивым эквивалентом денег. Чай, конечно, котируется выше, так как по нелепому указанию свыше зэкам запрещено продавать более 100 граммов чая в месяц. Цена заварки колеблется на черном рынке лагерей и тюрем от двух до пяти рублей. Надо сказать, что флакон одеколона стоит на черном рынке три рубля, а бутылка водки – пять, что лишний раз подтверждает высокую валютную ценность чая. Если чай мы приравняем к доллару США, то по зоновскому курсу он относится к сигаретам 1:10. Пачка чая – десять пачек сигарет. Можно – махорки, только желательно Моршанской.

Пока профессор, выполняя вертовские инструкции, меняет на импровизированном базарчике рядом с баней сигареты на хорошее сало и чеснок, ознакомимся с экономикой лагеря поподробней. Дедушка Маркс вместе с дедушкой Лениным учили нас, что экономика – один из многих краеугольных камней, из которых сложено любое социальное построение. Но, если в капиталистическом обществе экономика стоит на первом месте, то в социалистическом – на первом месте стоит идеология. Идеология стоит, а мы идем в светлое будущее коммунизма. Плохо только, что на этой дороге много остановок. Вот так, выйдешь утром в светлое будущее, а тут колбасу выбросили, надо остановиться, купить. Купили килограмм, двинулись дальше – туалетную бумагу дают. Как не остановиться. В общем, к вечеру мы обнаруживаем, что не дошли до коммунизма, с утра надо начинать поступательное движение сначала. Эта дорога очень напоминает ленту Мебиуса.

Лагерь, в отличие от бывшего социалистического общества, больше похож на общество капиталистическое. Как мы уже упоминали, вместо долларов или дойч марок там приняты к обращению их эквиваленты: чай и табак. На лагерной нелегальной, но во все времена существующей, барахолке можно приобрести любой товар. Если требуемого продукта или требуемой вещи в ассортименте нет – его или ее можно заказать. Так, Верт в прошлую отсидку заказал к Новому году арбуз и получил его. Он выглядел весьма импозантно в заснеженном лагере, поглощая этот деликатес.

Процветает на рынке зоны и просто товарообмен, например, новые штаны – на фотоальбом или сало – на копченую рыбу. Но обменщики выглядят убого по сравнению с гордыми владельцами чая. Так выглядят наши туристы за рубежом, когда сжимают в потной ладони несколько долларов, жалобно глядят по сторонам и стараются выменять на икру или водку фирменные джинсы.

Владелец чая идет с видом американца в России. Он независимо шествует вдоль рядов, а взмыленные торгаши семенят сзади, уговаривая осчастливить их покупкой. Что чувствует в это время владелец валюты – мало изучено. Профессор, возможно, первый ученый в нашей стране, сумевший испытать сходные чувства. Он неспешно шел мимо барыг, а они, видя его пустые руки, угодливо склонялись перед потенциальным валютовладельцем, подсовывая ему под нос шматки великолепного сала, отливающею бархатной желтизной, настоящее крестьянское масло, наборы сверкающих авторучек, самые черные милюстиновые костюмы (подобные костюмы, по сути являющиеся обыкновенной рабочей робой – высший шик на зоне) и многое другое.

Приобретя ядреный чеснок и отличное сало с прожилками, почтенный доктор наук вернулся в барак, где застал нестандартную ситуацию шмона. Шмон, или обыск на предмет обнаружения у осужденных предметов, запрещенных к хранению в зоне, бывает двух видов: общий, массовый или локальный, по наколке (наводке). При общем шмоне всех осужденных выгоняют на плац, где они в зависимости от времени года или трясутся, как паралитики (зимой), или поплевывают себе под ноги и тайком курят (летом). Локальный шмон проводится в конкретном месте по конкретной наводке. Например, некто «Х» закурковал (спрятал, положил в курок) в свой тайник какой-то предмет, назовем его «Z». А некто «У» видел гражданина «Х» в этот таинственный момент и доложил, соблюдая конспирацию, куму (оперативнику) по имени «В». Тогда «В» идет в барак, для отвода подозрения от «У» переворачивает несколько нейтральных кроватей, тумбочек, а потом, будто случайно наткнувшись, извлекает предмет «Z» и спрашивает – чей он. Естественно, что «Х» свое причастие к этому предмету не выдает, а усиленно играет желваками, мечтая поймать осведомителя и засунуть ему этот предмет в задницу.

Формула эта выглядит очень просто: Х + Z + У = В – Z.

Но сейчас мы наблюдаем ситуацию нестандартного локального обыска, потому что этот обыск проводится в тумбочке Верта, которую даже во время общих обысков прапорщики обходят, от греха подальше, стороной. Обыск проводит начальник оперативной части – старший кум – Паша Батухтин. Паше 40 лет, он капитан, его дважды роняли, в мусоросборник и с крыши, но он выжил, привычки ищейки не потерял, зато обзавелся двенадцатикратным морским биноклем и наблюдает за поведением зэков с различных возвышенных мест, тщательно маскируясь. Предыдущие падения с высоты неблаготворно отразились на его психике.

Паша Батухтин методично выкладывает содержимое тумбочки, приговаривая:

– Так, сигареты, блокнот, книга, водка, халва, конфеты… Чая нет. Странно…

Паша так же механически складывает все обратно, рассуждая вслух:

– Должен был быть чай, четыре плиты, Странно…

Он идет к выходу из барака, что-то бормоча под нос, а Верт быстренько переставляет бутылку водки в тумбочку Бармалея. Делает он это весьма своевременно, так как в прямолинейном мозгу капитана срабатывает какая-то шестеренка, переключающая его несложные мысли на другую передачу. Бормоча:

– Водка, водка…

Паша стремительно возвращается к тумбочке и начинает процедуру обыска сначала:

– Так, сигареты, блокнот, книга, халва, конфеты, чай, четыре плиты… Водки нет. Странно, должна быть водка, одна бутылка…

Контуженый сыщик складывает предметы обратно и уходит, наконец, бормоча что-то укоризненное. Барак разражается хохотом. Паша Батухтин опасен, но зэки любят играть с опасностью. Зимой Паша вообще превзошел себя. Он бродил по первой пороше, изучая следы, и обнаружил сочные отпечатки чьих-то валенок, ведущие в парикмахерскую. По распорядку дня утром в парикмахерскую никто из осужденных заходить не смел, утром уголовные цирюльники обрабатывали покатые затылки и обветренные виски охранников, а охрана, согласно уставу, ходила в сапогах.

Следопыт Батухтин ворвался в парикмахерскую с воплем:

– Где он прячется?!

– Кто? – резонно поинтересовался брадобрей.

– Следы, – таинственно сказал зоновский Шерлок Холмс, – вывел парикмахера из его кельи и указал на снежные отпечатки.

– Так это же ваши следы, – резонно заметил ушлый парикмахер.

Капитан недоверчиво посмотрел на свои ноги, обутые в подшитые валенки, перевел подозрительный взгляд на брадобрея, влепил тому на всякий случай выговор и побрел по собственному следу, бормоча под нос.

Рассказывали, что даже дома этот Дерсу Узала проводит выборочные обыски в вещах жены и сына, и если находит там чай или другие, не подлежащие хранению вещи, конфисковывает их, уносит в дежурную комнату и составляет акт об изъятии.

После ухода Батухтина Верт подозрительно посмотрел на Экскаватора. Он питал к этой неуклюжей личности обоснованные подозрения, но не имел пока серьезных доказательств. К тому же Верт не хотел перед побегом привлекать к себе внимание. И все же Экскаватор заслуживал наказания. Поэтом Верт специально прошел мимо его шконки и сделал вид, что споткнулся о его ногу.

– Ты че, сука позорная, костыли выставил?! – риторически спросил Мертвый Зверь.

Меньше всего нескладному здоровяку Экскаватору хотелось связываться с грозным Адвокатом. Но ритуал поведения требовал соответствующего ответа.

– Гляди, куда говнодавы ставишь. – сказал Экскаватор совсем не грозно.

Верт только и ждал такого ответа. Ему тоже приходилось соблюдать негласный Устав зэковских отношений. Сперва надо было задрать ногу на столбик, потом приподнять верхнюю губу и прижать уши. И, если оппонент не подожмет хвост, открывая в позе капитуляции яремную вену, пускать в ход зубы.

Верт пренебрег заискивающими интонациями голоса, придравшись к содержанию фразы.

– Ты, сявка, мне еще указывать будешь, где ходить! Пасть порву, лярва бацильная!!

И, торопясь опередить готового к абсолютной сдаче Экскаватора, Верт нанес свой коронный удар: собранными в щепоть пальцами – в ямочку под кадыком жертвы. После этого удара несчастный Экскаватор уже не мог объявить о сдаче в плен и полной своей недееспособности, а мог только сипеть, махая ручищами наугад. Верт хладнокровно проскользнул под этими руками и по всей науке восточной драки нанес несколько полновесных ударов в нервные окончания здоровенного туловища, завершив их режущим – по кадыку. Незадачливый увалень рухнул на грязный пол. Барак притих.