Последний еврей Багдада - Макс Кратер

Вечером того же дня, когда на площади Правосудия слушалось дело индуса, его начальник — старший махаут настоял на встрече с царским посланником.

— А это правда, что вы предпочитаете убивать на расстоянии, — Ферзан вертел в руках отмытое от крови кольцо. С двух сторон на него был нанесен изящный узор в виде переплетающихся косичек.

— Когда нет контакта, карма чиста, — ответил Парс, — лучше — из лука или копьем. Так больше расстояние между тобой и тем, кому предстоит умереть. Чакрам — хуже. Далеко не метнешь. Меч и кинжал — совсем плохо, кровь на тебя попасть может. А хуже всего — голой рукой. Так убивать совсем нельзя. Только, если тебя убивают.

Командир махаутов за последнее время настолько хорошо научился изъясняться на местных наречиях, что теперь и вовсе мог обходиться без переводчика.

Собеседники прохаживались внутри огромного загона, разделенного на просторные секции. Чуть позади шел Макута. Вокруг подобно муравьям сновали подчиненные Парса. Массивных животных по очереди обливали водой и растирали жесткими щетками.

— Получается, греха в убийстве тех двух увальней на твоих людях и нет, — улыбнулся Ферзан, — так разве что — самая малость. Ловко придумано. Удобно.

— Мои люди не убивали. Ни те, что бежали, ни тот, кого схватили. Чакрам украли. Отсюда. Предатель украл. Охрана его пропустила.

— Я прикажу провести дознание, — скептически повел бровями Ферзан, — но, сам понимаешь, в твои слова трудно поверить. Судья уж точно не поверит.

— Мой человек мне нужен, — произнес индус, — ты его вызволишь.

— Вызволю?! Да ты смеешься! Твои люди будут расхаживать по городу, разбрасывая эти милые штуковины направо и налево, убивать подданных велико Дария, да дарует ему бог столетия жизни, а я их должен спасать? Кажется, ты забыл об условиях, на которых мы договаривались. Тебе платят очень большие деньги не за то, чтобы твои люди сеяли смуту в Вавилоне. Тут и так уже каждый третий говорит, что ваши животные несут с собой болезни и страдания.

— Ты заплатил половину, — махаут остановился и посмотрел снизу вверх в глаза царскому посланнику, — обещал еще половину давно. Время прошло — половины нет.

— Будут тебе деньги. Их везут, — Ферзан на секунду замешкался, — из Персеполя везут, из столицы. Знаешь, как это далеко отсюда? По местным законам, твоего погонщика казнят. Сначала вспорют брюхо, а когда он начнет помирать, отрубят голову.

— Значит, вместо пятнадцати слонов останется четырнадцать, — как можно более безразлично пожал плечами Парс, — управлять Игривым будет некому.

Парс указал на огромного самца, мимо которого они как раз проходили. Его голова с изогнутыми бивнями возвышалась над оградой.

— Один слон — один махаут, — пояснил индус, — лучник с копейщиком управлять не умеют. Они стреляют.

— Если подо мной пал конь, я беру другого, — усомнился Ферзан. — Так же и со всадником. Его меняют. Хочешь сказать, твои животные глупее лошадей?

Игривый неожиданно вытянул хобот и обхватил царского посланника за шею. Макута одним прыжком приблизился к хозяину, выхватил кинжал и занес его для удара. Слон издал глубокий горловой звук, похожий на многократно усиленное кошачье урчание.

— Веселый он. Потому — Игривый, — Парс повел рукой, и животное тут же выпустило Ферзана, обслюнявив ему на прощание ухо.

Индус внимательно наблюдал за реакцией гирканца, но так и не смог понять, был ли глубокий вздох, который тот сделал, вздохом облегчения или ему просто не хватало воздуха.

— Мои животные, всадник, умнее твоих лошадей, — начальник погонщиков мельком взглянул на Макуту, который, поняв, что опасность миновала, спрятал оружие в складки одежды, — Игривый достался мне малышом. Он слушается только своего махаута, ну еще немного меня. Слон любит погонщика, а погонщик любит его.

От безразличия Парса, с которым он говорил об одном из своих людей, не осталось и следа. Теперь он произносил слова с жаром и трепетом.

— Ты рассуждаешь о слонах как о собственных детях, — Ферзан с любопытством взглянул на загоны, — как же ты бросаешь их в битву. Погибшие тебе по ночам не снятся? Или плата искупает все?

— Мои животные погибают не часто потому, что атакуют группой. Это делает их непобедимыми. На врага идут вместе, вместе проламывают строй пехоты, вместе отпугивают кавалерию. Мне нужны все мои люди.

— Да не дрейфь ты, — произнес Ферзан, меняя тон на более дружелюбный. — Я все уже предусмотрел. Погонщика твоего, конечно, осудят. Иначе нельзя: слишком многие возмущены тем, что произошло, и требуют справедливости. Твои люди убили или не твои, теперь уже неважно. Без приговора не обойтись. Но он не будет связан с лишением жизни или телесным наказаниями. Твоего человека продадут. В рабство. Ну, полно, полно тебе кривиться! Сказал же — все предусмотрено. Будут торги, как и положено по закону. Кто больше заплатит, тот и получит товар. Твой дружок, в силу своих невыразительных внешних качеств, вряд ли вызовет у искушенных покупателей ажиотаж. А я буду столь любезен, что выкуплю его и подарю ему свободу. Верну тебе, понимаешь? И делай с ним, что хочешь. О деньгах не беспокойся — считай это моим подарком. Только одно условие: с завтрашнего дня никаких прогулок за пределами этого лагеря.

— Договорились, — произнес Парс, сложил ладони вместе на уровне груди и слегка поклонился.

Ферзан и Макута направились к лошадям, которых, чтобы не нервировать, пришлось оставить вместе с другой конной охраной за пределами лагеря.

— Распорядиться о выкупе этого махаута? — поинтересовался слуга, когда они подошли к выходу.

— Ни в коем случае, — задумчиво произнес Ферзан, — эта обезьяна лжет, когда говорит про единение с животными. Мне ведь все докладывают: у них тут по три погонщика на слона, не считая обслуги, которая тоже может ими управлять. Да и не за этим я затевал всю эту историю с нападением.

— А зачем?

— Завтра узнаешь.

— Значит, приказать судье приговорить обвиняемого к продаже в рабство?

— Именно. И пусть на завтра нам приготовят пару костюмов для переодевания. Аукцион обещает быть очень любопытным.

Глава XXIII. Улан 21-го века

Веют белые султаны,

Как степной ковыль;

Мчатся пестрые уланы,

Подымая пыль…

Фарух приоткрыл веки и тут же снова сомкнул их. Стоявшее почти в зените солнце обожгло роговицу.

— Очнулся, — произнес голос Элиз, а тень от лица Дэвида заслонила светило.