Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы - Абрам Рейтблат

Настороженное отношение Николая к Булгарину было обусловлено в какой-то степени его связями с декабристами и его польским происхождением.

Но главное, конечно, не в этом. Если Булгарин считал литературу и журналистику не только средством просвещения и окультуривания населения, но и эффективным орудием государственной политики, с помощью которого можно мобилизовать жителей страны в поддержку власти, то Николай, по сути дела, отрицал необходимость и того, и другого. Не то чтобы он был обскурантом, выступающим против науки и литературы. Но для него они имели очень узкую сферу действия, так сказать, прагматическое, а не мировоззренческое применение. Образование и научные знания нужны, по Николаю, для практической деятельности, а искусство (и в частности, литература) – для развлечения либо патриотического или семейного воспитания.

Всяческие рассуждения – это лишнее. Поэтому так не нравилась Николаю журналистика, проявляющая хоть какую-нибудь самостоятельность мысли. Булгарин, претендовавший на выражение собственного мнения, раздражал этим Николая и, разумеется, не мог рассчитывать на какое-то серьезное поощрение.

В течение многих лет Греч и Булгарин пытались добиться разрешения на публикацию объявлений в газете. По давней традиции эта привилегия принадлежала «С. – Петербургским ведомостям», издававшимся Академий наук, и «Московским ведомостям», издававшимся Московским университетом. Получив такое право, издатели «Северной пчелы» существенно увеличили бы свой годовой доход. Однако этому препятствовало Министерство народного просвещения, защищавшее интересы Академии наук и Московского университета.

Свои попытки заручиться поддержкой III отделения в деле об объявлениях Греч и Булгарин начали в 1839 г., возобновляли в 1844, 1848 и 1850 гг. В прошениях они характеризовали свои заслуги перед правительством и литературой, доказывали полезность своей газеты, обещали отдавать значительную часть доходов от объявлений на благотворительные нужды и т. д. Булгарин считал (цитирую его письмо Дубельту от 11 мая 1850 г.), что «если правительство почитает полезным поддержание газеты, издаваемой в его духе, двумя опытными литераторами, приобретшими популярность и искренно преданными правительству, то даже в политическом отношении просьба наша может быть уважена. Дозволением печатать объявления положится, так сказать, твердое основание газеты в материальном отношении, а издатели будут иметь более средств к влиянию на умы, совращаемые иногда с истинного пути бреднями людей неопытных» (с. 571–572).

Однако из-за несогласия Министерства народного просвещения царь неизменно отвечал отказом на просьбу о разрешении публиковать объявления в «Северной пчеле».

Неудачей закончилась и попытка Булгарина получить в 1845 г. ссуду от казны на десять лет в 25 тысяч рублей серебром под залог своего имения Карлово. Подобные отказы очень обижали Булгарина, видевшего в этом недооценку своих и Греча заслуг. Его уязвляло, что фрондеру Пушкину правительство оказывало всяческие благодеяния, что Н. Полевой, чей журнал был запрещен императором, и Гоголь получают пенсию, а ему не перепадает никакой финансовой помощи.

Второй комплекс материалов, связанный с «Северной пчелой», – просьбы о защите. Нередко публикации газеты (даже порой весьма невинные) порождали неудовольствие различных находящихся у власти лиц, которые грозили карами редакторам и нередко приводили свои угрозы в исполнение. Обращаясь в III отделение, Булгарин искал защиту от царя, генерал-губернатора и обер-полицмейстера, министра просвещения, военного министра и др.

И, наконец, просьбы о позволении напечатать в газете те или иные материалы, иногда даже просто перепечатать материалы из провинциальной газеты.

Значительную часть обращений Булгарина составляют ходатайства за других. Он просит помочь вдовам старых воинов, продолжить выплату пособия семьям Н. Полевого и М. Фока, ходатайствует о покровительстве А. Киркору, намеревающемуся издавать литературную газету на польском языке, и о покупке медальона с изображением императора работы гравера-самоучки Л.А. Серякова.

Теперь о тех материалах, которые не связаны с газетой и могут рассматриваться как консультативная и агентурная деятельность.

Булгарин представил несколько записок, где довольно резко характеризуются существующие в стране порядки («министры разделили между собой Россию и господствуют в своих уделах самовластно, давая полную власть тем генерал-губернаторам, которые сильны при дворе и связями» (с. 484)) и даются советы по совершенствованию государственного управления, полиции, торгового тарифа и т. д. В нескольких записках очень остро критикуется цензура («Цензура <…> у нас устроена хуже самой дурной полиции в заштатном городе! Устав <…> не исполняется ни в одном пункте» (с. 506)).

В ряде писем и записок доносного типа характеризуется журнал «Отечественные записки», который стремится «возбудить жажду к переворотам и к революциям и это проповедуется в каждой книжке» (с. 493). Однако эти записки не достигали желаемого эффекта. В дневнике А.В. Никитенко сообщается, как после подобного доноса Дубельт вызвал редактора журнала А.А. Краевского, «намылил ему голову за либерализм, но в заключение объявил, что, впрочем, ничего из этого не будет»[448].

В целом тесное сотрудничество Булгарина продолжилось всего три года (1846–1848). Позднее Булгарин часто болел, подолгу жил в Карлово, и связь его с III отделением стала гораздо слабее.

Резюмируя сказанное, отметим, что во второй период своего сотрудничества с III отделением Булгарин отнюдь не был его агентом, а лишь время от времени оказывал (как правило – по своей инициативе) услуги этой инстанции, снабжая информацией по ряду тем (слухи в обществе, жизнь в Дерпте) и предоставляя записки с советами (а иногда – и доносами), которые, как правило, не имели никаких последствий.

Чуть ли не накануне своего увольнения (в 1856 г.) Дубельт писал ему: «Я всегда высоко ценил вашу дружбу и могу уверить вас, что это чувство обоюдно, – я унесу его и туда, где нет ни скорбей, ни огорчений» (с. 606–607). Сказано красиво, но трудно определить, насколько искренно. Так или иначе, но при Дубельте Булгарин и права на публикацию объявлений в «Северной пчеле» не получил, и закрытия «Отечественных записок» не добился.

Что же давало Булгарину сотрудничество с III отделением?

Прежде всего – более прочное общественное положение (напомним процитированные выше слова Фока). В момент воцарения Николая I он был журналистом с «подмоченной» репутацией, «запятнанным» тесным общением с видными декабристами. Помогая III отделению, Булгарин продемонстрировал свою преданность престолу и избежал наказания. Более того, ему удалось вместо совершенно неопределенного и сомнительного звания «капитан французской службы» получить не такой уж маленький чин коллежского асессора и службу в Министерстве народного просвещения, которые давали ему более или менее определенное положение в обществе.