Сверхновая американская фантастика, 1994 № 06 - Лариса Михайлова

Куда там! У Н. Перумова запросто возникает гномье Кольцо Трора, давным-давно захваченное и уничтоженное Сауроном; назгулы, погибшие вместе с Черным Властелином, разлетаются метеоритами по всему Средиземью, и Олмер — тот самый потомок Боромира — собирает по метеоритным кратерам их обуглившиеся Кольца, которые ничуть не потеряли своей магической силы; Саруман в облике полупризрачного чудища живет себе на Севере и даже ухитряется, шустрик, делать пакости жителям Арнора. Что до Гэндальфа, он хоть и не является во плоти, зато регулярно ведет спиритические беседы с юным хоббитом, при каждом откровенном вопросе: «Что же это творится в мире?» пускаясь в такие космогонические бредни, что рядом с ними бледнеют хитросплетения «Принцев Амбера хитроумного Желязны!

Впрочем, автор, вероятно, приносит эти детали в жертву высокому философскому смыслу своей новорожденной эпопеи? Невозможно ведь продолжать Толкина, не продолжая его идей извечного противостояния Света и Тьмы, Порядка и Хаоса, Красоты и Уродства. В мире Толкина грань меж Добром и Злом ясна и непреступима, а необходимость все время делать выбор между ними, выбор, который всякий раз что-то изменяет в избравшем, — неизбежна. Многие критики считают, что здесь отразилось католическое мировоззрение Толкина, но такая узость взгляда вряд ли правомерна — Добро и Зло, в конце концов, категории, родившиеся вместе с человеческим разумом, и нельзя, скажем, образ Эру — Единого, Илуватара — совмещать исключительно с христианским Господом… Ну да не в этом дело, а в том, что такая ясность позиции напрочь отсутствует в сочинении Н. Перумова, хотя книга и битком набита декларациями о том, «что такое хорошо и что такое плохо». Видимо, одних деклараций недостаточно, а та спокойная, ясная убежденность в силе и конечной победе Добра, которая свойственна профессору Толкину, не свойственна, увы, его русскому продолжателю. В чем-то, видимо, это отзвук мятежного нашего времени, но ведь и в более бурные эпохи грань между Добром и Злом оставалась незыблемой, и были люди, умевшие хранить гармонию в душе — как профессор Толкин.

Так и выходит, что в «Кольце Тьмы» за многословной проповедью Добра правят бал насилие, кровь, вражда, непримиримость — причем и с одной, и с другой стороны, так что ни одна сторона не выглядит правой. Это, видимо, называется объективностью, но на деле это всего лишь еще один облик Зла, призванный исказить лик Добра, и очень жаль, что автор попался на эту старую, как мир, удочку. В итоге разорение Запада вызывает лишь мрачное удовлетворение: так им всем и надо, потому что ни на что другое они не годятся. И в самом деле, что хорошего в Гондоре с его замшелым королем и спесивой знатью, в Арноре с его бюрократией и разжиревшими от сытой жизни хоббитами? Куда приятней отважные хазги (с их милой привычкой вырезать у поверженных врагов нижние челюсти), доблестные Истерлинги (они же вастаки) и бравые харадримцы — ужо они вольют свежую кровь в жилы одряхлевшего Запада! Вообще, складывается ощущение, что автор с непримиримой враждебностью относится ко всем проявлениям мира, покоя, довольства и процветания — право, есть нечто от гордых речей горьковского Буревестника в том, как он расписывает гнуснеющих в сытости хоббитов или мирных крестьян, которые, вот горе-то, за мирной жизнью разучились воевать. Недаром же Олмер с такой садистской радостью ставит с ног на голову «задыхающийся от подаренной нам эльфами сытости мир Средиземья»; по всему чувствуется, что Н. Перумов со своим героем вполне согласен, хоть тот и отрицательный.

Об Олмере, как и о прочих героях книги — речь особая, хотя говорить о них трудно, главным образом потому, что не отличишь их друг от друга. Разве что по разговорам: «наши» поминают Манвэ, Элберет и весь Западный Пантеон кстати и некстати, «не наши» клянутся Великой Лестницей и Черным Властелином; первые твердят о добре, Дивном Народе и мире, вторые — о войне, предателях-эльфах и абсолютной свободе человека от всего-всего (плюс такие мелочи, как вера и совесть). Те и другие с одинаковым смаком рубятся, стреляют и просто бьют морды в бесчисленных драках, которым автор уделяет многие страницы описаний. При этом юный хоббит — по замыслу автора, трепетная и чистая душа — колет, рубит, режет так же лихо, как и все прочие, но поскольку ему положена чувствительность, после боя всякий раз вздыхает об убиенных душах. Еще главные герои, Фолко и Олмер, выделяются среди прочих неумеренным количеством колдовства, сосредоточенного в их руках. Выше уже говорилось, что Олмер собирает якобы уцелевшие Кольца назгулов; с их помощью он в итоге обретает такую мощь, что все темные силы Средиземья приходят к нему на поклон, и сам развоплотившийся Саурон. видимо, смертельно завидует в своем небытии смертному, который так легко обрел мощь, равную богам. Довольно щедр автор и с хоббитом, видимо, опасаясь, что иначе тот и до Пригорья не добредет, так он юн и беззащитен; и так бы, собственно, и случилось, если б хоббит волей автора не оказался постепенно обвешан, как рождественская елка, разными волшебными предметами; а к ним прибавляется мощный провидческий дар, выражающийся в постоянных озарениях, действиях исключительно по наитию, и т. д. Если автором было задумано провести героя по трудному пути и показать его взросление, физическое и духовное, то это, к сожалению, не удалось: с самого начала Фолко так везет, что и последний дурак бы на его месте возмужал и повзрослел.

Увы, автору не хватает чувства меры, которое, опять же, отличает профессора Толкина. Тому свойственна строгая точность, и всякая тварь, всякий предмет у него на своем месте и играют отведенную им роль. Перумов же, вероятно, от бессилия построить связный сюжет, щедро рассыпает по страницам книги волшебные предметы и жутких тварей, и каждый крутой поворот истории обосновывает очередным «роялем в кустах», чудесным совпадением, чудесным спасением или новым талисманом, а то и прозорливостью всего того же хоббита. Одна диковина громоздится на другую, пока у читателя не возникает ощущения, что он участвует в компьютерной игре под названием «Кольцо Тьмы». Насколько Толкин умел одним-двумя словами выразить любое движение души, настолько навязчивая декоративность Перумова превращает персонажей в маски на ходулях, плащи, под которыми пустота — не хуже назгульей. Благие порывы, ярость, скорбь — все это словно нарисовано театральным гримом, и многословие описаний только усиливает это ощущение ненастоящего.

Вся «эпопея» выходит огромной, чудовищной в своей серьезности пародией на «Властелина Колец», начиная от искаженной идеи «quest»-а и кончая буквальным повторением некоторых сюжетных ходов трилогии, как то: схватка Фолко с Умертвием, которая превращается в вендетту, поход гномов в подземельях Мории, встреча с энтами и с эльфами — правда, далеко на востоке и с эльфами-авари. Пародией выглядят и бесконечные рассуждения о добре и зле, о мудрости валаров и человеческом первородном грехе, истории якобы из прошлого Средиземья, придуманные специально для того, чтобы обосновать очередной чудесный поворот в сюжете. За попытками выглядеть глубокомысленно — та же назгулья пустота.

О литературных достоинствах данного произведения говорить без кавычек невозможно, ибо не о чем. Мысль увязает в бесконечных периодах описаний, разговоров, рассуждений, пейзажей… так и чудится, что автор действовал по бессмертной фразе: «Сделайте нам красиво!» Эта рыхлая красивость, видимо. и помогла растянуть на два тома повествование, чья художественная структура от первого толчка разваливается на составные части. Однако умение составлять слова в предложения еще не делает романа, равно как использование материала «Властелина Колец» не делает эту книгу настоящим его продолжением.

Не хочется придираться к мелочам, но что делать? Славянские имена в Арноре, активные действия Кэрдана (Сэрдана) Корабела, который покинул Средиземье еще в конце Третьей Эпохи, поголовная грамотность в эпоху раннего средневековья и тому подобные досадные детали можно было бы счесть придирками, если бы они так удачно не оттеняли общий облик этого гигантского винегрета из Толкина.

На фоне предыдущей книги «Путешествие в Мир Толкиена» Дм. Исакова кажется легким десертом, который съесть — и забыть. Впрочем, книга именно для этого и предназначена. Ни на глубину мысли, ни на точность изложения она не претендует, а с литературной точки зрения напоминает больше всего развеселые байки студента, изголодавшегося по стипендии. Сюжет незамысловат: бравый разведчик во времени, увлекшись Толкином, с благословения начальства отправляется, экипированный до зубов, в Средиземье, дабы навести там должный порядок… Простой человек посмеется непритязательным животным смехом, как на кинокомедии с де Фюнесом, а серьезного толкиномана лучше сразу предупредить: все это несерьезно, и не надо разыскивать автора, чтобы побить его свежеизданным произведением. Словом, к Толкину творение Дм. Исакова имеет только то отношение, что многострадальное Средиземье использовано здесь как фон. Всерьез анализировать данное произведение попросту невозможно.