Уплыть за закат - Роберт Хайнлайн

У нашей машины была одна странность: она умела предсказывать погоду.

Опустишь верх – пойдет дождь. Поднимешь – покажется солнышко.

Реклама утверждала, что верх может легко поднять и опустить один человек. Этим человеком был Брайни, которому помогала жена, двое довольно больших девочек и двое мальчишек, причем все напрягались, обливаясь потом, а Брайни рыцарски проглатывал подобающие случаю выражения. Наконец он придумал, как перехитрить машину, и мы вообще перестали опускать верх, чем обеспечили себе хорошую погоду для прогулок.

Мы очень полюбили свою машину. Нэнси и Кэрол прозвали ее "Эль Рео Гранде". (Мы с Брайаном недавно взялись за испанский – и с нашими детками приходилось держать ухо востро. Кухонная латынь быстро провалилась – они мигом раскусили ее. Школьный шифр продержался немногим дольше.) У нас с самого начала было заведено так, что иногда мы ездим куда-нибудь всей семьей, иногда же мама с папой отправляются вдвоем, а дети остаются дома и не хнычут – иначе сработает низшая судебная инстанция. (Моя мать пользовалась персиковым прутиком – я обнаружила, что и абрикосовый действует не хуже.) В 1912 году Нэнси уже была большой двенадцатилетней девочкой, и малышей можно было оставлять с ней часа на два, на три. (Вудро тогда еще не родился. Как только он начал ходить, его дрессировщикам стал необходим хлыст и пистолет.) Так что мы с Брайни могли позволить себе роскошь прогуляться вдвоем – одна такая прогулка, как я уже рассказывала, подарила мне Вудро. Брайни обожал заниматься любовью на природе, я тоже – такие оказии придавали остроту всегда приятному, но слишком законному занятию.

Когда же мы выезжали всей семьей, то Нэнси, Кэрол, Брайан младший и Джордж запихивались в просторный кузов, и Нэнси давался наказ следить, чтобы никто не вставал ногами на сиденье – не потому, что могла порваться обивка, а потому, что мог пострадать ребенок: я садилась впереди с Мэри, а Брайан вел машину.

Корзинка для пикника и кувшин с лимонадом тоже ехали сзади, и Кэрол поручалось не допускать к ней братьев. Мы отправлялись в Суоп-парк, устраивали там пикник и смотрели зверей в зоосаде, потом ехали кататься до самого Рейтауна или даже до Хикмановских Мельниц, а когда поворачивали домой, дети уже клевали носами. На ужин доедали остатки пикника с чашкой горячего бульона.

Двенадцатый год был всем хорош, несмотря на снежную бурю, подобной которой, как утверждали, не было с 1886 года. Возможно, что и так – я не слишком ясно помню, что происходило в 1886 году. Президентские выборы проходили бурно: за победу боролись целых три кандидата. Мистер Тафт вновь выдвинул свою кандидатуру, Тедди Рузвельт, соперничая со своим бывшим протеже мистером Тафтом, стал кандидатом от собственной партии республиканцев-прогрессистов, или "Сохатых", а профессор Вильсон из Пристона, тогда губернатор собственного штата, стал кандидатом от демократов. Его выдвижением неожиданно для всех завершился невиданно долгий, длившийся целый месяц демократический съезд. Все уже считали, что кандидатом будет любимый сын Миссури, мистер Чемп Кларк, спикер палаты. У мистера Кларка было преимущество в двадцать семь голосов, то есть большинство голосовало за него, но требуемых двух третей голосов он не набрал. Потом мистер Уильям Дженкинс Брайан заключил с доктором Вильсоном сделку в обмен на пост государственного секретаря, и губернатора Вильсона избрали кандидатом с перевесом в сорок шесть голосов, когда многие делегаты уже разъехались по домам.

Я с интересом следила за всем этим по "Стар", потому что знала доктора Вильсона как автора монументальной (восемнадцать томов!) "Истории американского народа", которую брала том за томом в публичной библиотеке.

Но мужу своего интереса не показывала, подозревая, что он предпочитает полковника Рузвельта.

Выборы президента состоялись пятого ноября, но результаты мы узнали не сразу, а дня через три. Вудро с громким воплем явился на свет одиннадцатого, в понедельник, в три часа дня. Принимала его Бетти Лу – я, как всегда, не дождалась доктора, а Брайни был на работе – я ему сказала, что должна родить только в конце недели.

– Ты уже придумала имя? – спросила Бетти Лу.

– Да. Этель.

Она показала мне ребенка.

– Посмотри-ка получше – твое имя плохо сочетается с его краником: прибереги его впрок. Почему бы тебе не назвать парня в честь нового президента? Это послужит ему хорошим стартом.

Не помню, что я сказала Брайану, когда он пришел, вызванный Бетти Лу по телефону. Она же встретила его словами:

– Знакомьтесь: Вудро Вильсон Смит, президент Соединенных Штатов с 1952 года.

– А что – неплохо звучит. – И Брайан промаршировал в спальню, изображая духовой оркестр. Имя прижилось – мы зарегистрировали мальчика под ним и в Фонде, и в канцелярии графства.

Поразмыслив, я согласилась, что имя хорошее, и написала доктору Вильсону, что у него есть тезка и что я молюсь за успех его президентства.

Ответил мне сначала мистер Патрик Тьюмелти, сообщая, что мое письмо получено и передано новому президенту, "но, как вы понимаете, мадам, после недавних событий письма хлынули потоком. Пройдет несколько недель, прежде чем Президент сможет ответить всем лично".

После Рождества я действительно получила письмо от доктора Вильсона.

Он благодарил меня за то, что я оказала ему честь, назвав ребенка его именем. Я вставила письмо в рамочку и хранила много лет. Интересно, существует ли оно еще где-нибудь во второй параллели?

Во время президентских выборов излюбленной темой дебатов была "высокая стоимость жизни". Семья Смит от нее не страдала, но цены, особенно на продукты, действительно росли – хотя фермеры, как обычно, жаловались, что не получают за свою продукцию даже по себестоимости. Очень может быть – бушель пшеницы, помню, не стоил и доллара.

Но я не закупала пшеницу бушелями – я покупала продукты у бакалейщика, у торговцев вразнос, у молочника и так далее. Брайан снова спросил меня, не прибавить ли мне на хозяйство.

– Пожалуй, – ответила я. – Пока что мы укладываемся, но цены все растут. Дюжина свежих яиц теперь стоит пять центов, кварта первосортного молока тоже. Хлебная компания Холсума поговаривает, что хлеб, который теперь стоит пять и десять центов, будет продаваться за десять и пятнадцать. Спорим, что цена за фунт – подчеркиваю, за фунт, а не за буханку – подскочила процентов на двадцать?

– Поищи другого лопуха, сестренка, – я уже проспорил на выборах. А как насчет цен на мясо?

– Растут. Цент или два на фунт, но растут. И вот еще что. Мистер Шонц раньше всегда прибавлял мне от себя суповую косточку, и печенку для Случи, и нутряное сало для птичек зимой. Теперь он делает это только по моей просьбе – и без улыбки. А на неделе сказал, что ему придется брать за печенку деньги, потому что теперь ее едят и люди, не только кошки. Уж и не знаю, как объяснить это Случи.