В изгнании - Феликс Феликсович Юсупов

порожденных гордыней и ненавистью: большевизма и нацизма. Но большевизм – это не вся Россия, даже в большей мере, чем нацизм – не вся Германия. Сегодня известно из достойных доверия источников, что большинство русских настроены антисоветски, и что многие из них сохранили верность православию. Все ждут освобождения и завтра поддержат тех, кто принесет им его. Случай был упущен дважды: в 1919 году, когда союзники оставили Россию большевикам, и после Второй мировой войны, когда перед фактом жестокой необходимости советское правительство вынуждено было доверить командование армией генералам, далеко не все из которых разделяли идеи коммунизма. Поддержка армии могла сильно облегчить свержение режима. Сейчас сделать это труднее, если не невозможно. Как бы то ни было, можно не сомневаться, что из страданий, превысивших все мыслимые пределы, Россия выйдет очищенной и возвеличенной, и что уже заявившее о себе русское подполье по мужеству и вере заслуживает того, чтобы стать ядром сил, стремящихся к возрождению страны.

Глава XVII. 1940–1944 годы

Святая Тереза из Лизье и шофер такси. – Новости о семье Ирины. – Мы становимся дедом и бабкой. – Фатима. – Феерическая квартира на авеню Фош. – Рудольф Хольцапфель-Вард. – Завтраки у миссис Кори. – Переезд на улицу Пьер Герен. – Освобождение Парижа. – Приезд шурина Дмитрия

Мы жили на улице Лафонтен по соседству с сиротским приютом и храмом, посвященным святой Терезе из Лизье. Однажды мне приснился сон, в котором я увидел идущую ко мне молодую монахиню с розами в руках, через сад, полный цветов. После этого я проникся особым благоговением к святой Терезе и молился ей. Мне даже случалось рассказывать о ней другим. Я вспоминаю шофера такси, моего соотечественника, который, пока меня вез, рассказал о своих несчастьях. Его история не сильно отличалась от многих других: старики-родители остались в России, от них нет никаких известий, жена болеет, дети заброшены, неудачи преследуют… В итоге – нищета и навязчивая мысль о самоубийстве. Эти вызывающие жалость истории, столько раз слышанные, были похожи между собой и различались лишь темпераментом рассказчика. Жалобы таксиста на несправедливость судьбы граничили с возмущением, и я видел, что оно росло по мере того, как он излагал свои неудачи. Он закончил свою исповедь ужасными богохульствами и заключил, что в мире, преданном царству Сатаны, Бога нет. Не имея возможности предложить ему утешение и чувствуя, что мои увещевания будут лишь раздражать его, я велел ему отвезти меня к сиротскому приюту на улице Лафонтен. Было непросто заставить этого одержимого зайти со мной в церковь, но при виде страдальцев мое терпение, как правило, не знает границ. Я заставил его сесть на скамью и, уговорив помолиться святой Терезе, оставил его одного. Уходя, я увидел, что он преклонил колени. Помолившись, он вернулся ко мне, и мы вышли из церкви, не проронив ни слова.

Я почти забыл эту историю, но примерно год спустя на Елисейских полях у тротуара остановилось такси. Из него выскочил шофер и с сияющим лицом направился ко мне. Я едва его узнал, так он изменился с нашей первой встречи. Он и его семья обрели благополучие, сообщил он мне. Теперь он никогда не упускал возможности, если ему случалось заезжать в квартал Отей, зайти в храм и поблагодарить святую Терезу, покровительству которой он был обязан такими счастливыми переменами в своей жизни.

* * *

Когда в результате перемирия, заключенного в Компьенском лесу между Францией и Германией в 1940 году, прервались связи с Англией, мы долго не имели известий о семье Ирины. Ужасные бомбардировки Лондона усиливали наше беспокойство. Первые известия дошли до нас лишь в ноябре. Мы узнали, что великая княгиня и ее дети здоровы и невредимы. Шурин Андрей потерял жену, умершую после долгой болезни, а теща уехала из Хэмптон-Корта в Шотландию, где устроилась в одном из флигелей замка Балморал. Мы узнали также о смерти Буля, ставшего жертвой бомбежки. Письма все-таки доходили до нас, но с перерывами и чаще всего с большим опозданием. Последнее, что мы узнали, это то, что Федор, заболевший туберкулезом, лечится в шотландском санатории.

Новости из Италии были более утешительными. Мы без проблем переписывались с живущей в Риме дочерью и ее мужем, а также с шурином Никитой и его семьей. Так мы узнали, что скоро станем дедом и бабкой!.. В марте 1942 года в Риме родилась маленькая Ксения, но прошло больше четырех лет, прежде чем мы смогли взглянуть на внучку.

* * *

В прошлом мне не раз случалось оказываться в неловком положении по вине людей, которые беззастенчиво узурпировали мое имя. Последнее злоключение этого рода, случившееся со мной, приняло совершенно комический оборот. Начало истории – а она тянулась годы и кончилась лишь во время войны – восходит к временам, когда мы еще жили в Булони. Назвавшись Феликсом Юсуповым, некий предприимчивый персонаж соблазнил венгерскую девицу по имени Фатима, жившую в Будапеште. Не удовольствовавшись простой узурпацией моего имени, он, оставляя ее, дал ей мой адрес. На меня обрушилась лавина писем – страстных, неистовых, отчаянных, где о наших безумных ночах Фатима писала в выражениях, свидетельствовавших о высокой оценке любовных возможностей ее партнера. Она с чувством вспоминала вечер, который «мы» провели в ночном кабачке Будапешта, где я танцевал на столе в черкесском наряде, кидая кинжалы над головами присутствующих. Я ответил на первое письмо этой неистовой влюбленной, разъяснив ей, что она принимает меня за другого. Безуспешно. Ее первые письма были написаны по-немецки, но вскоре она стала писать на французском – и каком французском! – сообщив, что она «учить эта изик, шоб периехат с маман» жить ко мне и выйти за меня замуж! Она ожидала лишь визу, которую запросила у венгерского консула в Париже. Фотография, которую она мне прислала, представляла особу весьма в теле, с завитыми волосами и не слишком юную на вид. Ее письма всегда содержали списки покупок, которые она считала необходимыми для нашего будущего общего жилища: «Купит пасуд, торелик, кострул, гаршки и эта модны штюки для стакан…»

Она хотела также улей, чтобы «слюшат жжжжюжжю пшолка». Наконец, следовало описание брачной комнаты. Она потребовала большую, шикарную кровать с очень толстым матрасом и кружевным испанским покрывалом. Испания также должна была поставить для нее шаль с бахромой и золотые серьги со сверкающими бриллиантами. В последних письмах говорилось о ее скором приезде и предписывался церемониал встречи: «Я вас просить шобы вы ждат нас с мажордом весь дни.»

Я не очень беспокоился об этом, но вдруг меня