Темная дикая ночь - Кристина Лорен

Я закрываю глаза рукой. Что они оба так дружат — это и хорошо, и плохо одновременно.

На панно изображена девушка, подбросившая тяжелую сковородку в воздух и тихо вставшая под ней.

Шлепнув каждого по плечу, я прохожу мимо них.

— Если я вдруг понадоблюсь на этом фесте тешащих эго, буду на заднем дворе.

— А как же бокал Шампанского В Честь Новых Отношений, Лола? — окликает меня папа, но я уже прошла через кухню и вышла на бодрящий воздух.

Там великолепно. Лозы маракуйи обвивают забор, отделяющий наш двор от двора Тупиц, и от которого их старое дерево склоняется на нашу сторону. Летом в его ветвях кружит так много пчел, что я всегда представляла, что они сообща смогут поднять дерево, забор, весь двор и дом так же легко, как оторвать наклейку от бумажной основы. А когда маракуйя созревает, она с тихим шлепком падает на жесткую землю. Я закрываю глаза, вспоминая, как жужжали пчелы над головой, когда карабкалась по лозам нарвать спелых плодов.

Я ощущаю себя так, будто все эти дни не дышала, а сейчас, вдали от Л-А, наконец могу. И замечаю сжатость в горле именно тогда, когда чувствую облегчение, будто разжимается стиснутый кулак. Хотя напряжение из живота никуда не девается: мне еще так много нужно сделать.

Сценарий не дописан, а Остин с Лэнгдоном поставили его под угрозу, дав мне отредактировать совместно придуманный вариант при условии, что я не вернусь к оригинальной версии там, где уже все обсудили. Эрик дал мне две недели на завершение «Майского Жука», что потрясающе, потому что сразу после этого я уезжаю в очередной промотур книги и вернусь через неделю, как раз к первому съемочному дню с участием главных актеров. Мне еще никогда не приходилось управляться со столькими делами одновременно, постоянно переключая голову с фильма «Рыба Рейзор» на книгу «Рыба Рэйзор», а потом на книгу «Майский Жук» и снова по кругу. Все это настолько сложно, я будто заново учусь писать. И еще ощущаю себя резервуаром с медленно вытекающей водой.

Со стороны дома слышен низкий голос Оливера, смех папы и звук выскочившей из бутылки пробки. Несмотря на свои беспокойства, прикусываю губу и улыбаюсь при звуке их голосов и беспечного тона. Когда они рядом — это слишком, но я, зная такое за папой, все равно привела Оливера на ужин. Они так искренне обожают друг друга, что меня это и пугает, и вызывает облегчение одновременно.

Голоса в доме смолкают, затем позади меня скрипит дверь, я слышу неторопливые шаги вниз по лестнице, а потом чувствую чье-то тепло рядом с собой на лужайке.

Я облокачиваюсь на него сбоку, закрываю глаза и чувствую острое желание перекатиться на него, чтобы понежиться в его близости.

— Где папа? — спрашиваю я.

Оливер проводит рукой мне по спине и обхватывает талию. Ртом находит шею и отвечает, не отрываясь от нее:

— Заканчивает с ужином в честь нашего Появления На Публике.

Я смеюсь, снова закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

— Тебе не нравится, как он принял это?

— Я… — уклончиво бормочу я. — Просто это все равно что сделать новую стрижку. Тебе вроде бы и хочется, чтобы всем понравилось, но и напрягает повышенное внимание.

Он наклоняется и целует уголок моего рта.

— Ты терпеть не можешь такое внимание, правда ведь? Тебе хочется, чтобы мы — Лоливеры, — тут он подмигивает, — были уже устоявшимся фактом. Чем-то решенным. Не новостью.

Я улыбаюсь ему и чувствую, как в животе порхает миллион бабочек.

— Или же я хочу, чтобы папа с молчаливой улыбкой просто знал, а уж я сама буду той, у кого голова кругом от Лоливеров.

— Как эгоистично, — поддразнивает он. — И так, на минуточку, я ни разу не видел, чтобы твой отец чему-то спокойно улыбался.

Прикусив губу, я поднимаю на него взгляд. Он еле заметно улыбается, и я знаю: он и шутит, и вместе с тем серьезен.

— Знаю.

Повернувшись ко мне, он поглаживает подушечкой указательного пальца мою нижнюю губу.

— Грег счастлив за тебя, — сделав паузу, он рассматривает меня, пока я стараюсь не забывать дышать под его заботливым и пристальным взглядом. Следующие слова он произносит гораздо тише: — У меня такое чувство, что ты не многих парней приводила домой к отцу.

— Или вообще никого, — отвечаю я, и его взгляд становится тяжелым, задержавшись на моих губах. — Ты первый.

— Значит, у тебя ни с кем не было долговременных отношений?

Протянув руку, я касаюсь кончиком пальца его подбородка.

— Я бы пока еще не стала называть наши отношения как долговременные.

Он смеется.

— Думаю, все зависит от того, что ты подразумеваешь под этим термином, ведь мы шли к этому продолжительное время. Я имею в виду кого-то, с кем ты была достаточно долго, чтобы захотеть привести домой.

— Ты спрашиваешь, со сколькими я была?

По его губам скользнула улыбка.

— Не напрямую.

Смеясь, я отвечаю ему:

— Ты мой пятый, — он делает немного сердитое лицо, какого я еще никогда у него не видела, и я спрашиваю: — Хочешь, чтобы и я у тебя спросила?

— Ты можешь, — бросает вызов он и встречается со мной взглядом, может быть, зная, что я на самом деле не хочу спрашивать. Я жду, и он наконец хохочет, подмигивая мне. — Хотя я толком не знаю. Было много случайных встреч на одну ночь в универе. Могу предположить что-то около тридцати.

Я киваю, затаив дыхание и, оглядываясь на забор, выжидаю, когда исчезнет боль от укола в легкие.

— Тебе не нравится мой ответ, — замечает он.

— А тебе — мой?

Он со смехом соглашается:

— Не очень. В моем идеальном мире я забрал твою девственность той ночью.

Закатив глаза, я отвечаю:

— Парни становятся просто нелепыми, когда речь заходит об этом.

— Ну, явно не только парни, — возражает он. — Тебе тоже не понравилось, что я был с другими женщинами.

— Мне не нравится мысль, что ты любил других женщин.

Он не может сдержать хулиганскую улыбку. Оливер наклоняется и ртом скользит по моей шее к уху.

— Ну, не думаю, что любил когда-то, как сейчас. Когда голова кругом, когда все кардинально другое и стирает все предыдущее. Когда я вижу себя с ней на всю оставшуюся жизнь.

Это ощущается настолько по-новому, настолько открыто и откровенно. Хотелось бы мне знать, понимает ли Оливер степень моего страха, когда я привела его сюда, чтобы этим действием признать — даже если сама не могу произнести эти три коротких слова — что мне важна его любовь ко мне. Ведь как только мы открываем свои сердца навстречу любви, мы показываем вселенной простейший способ разбить их на кусочки.