Осенняя рапсодия - Вера Колочкова

– Девочки, простите меня, поганца. Я никогда больше так не буду. Простите, – проговорил убито, будто проблеял, наклонив повинную голову.

– Садись, чего ты в дверях стоишь… – подопнула ему коленкой стул Настя.

– А ты, что ли, маленький – так смешно прощения просишь? – хихикнула из своего угла Лизка. – Или Настю боишься?

– Боюсь, Лизавета. Очень боюсь. Я честно скажу – и тебя боюсь тоже.

– Меня? – округлила глаза девчонка. – Правда, что ли?

– Совершеннейшая правда. Абсолютная. Вернее, я раньше так думал, что это правда. А теперь я так больше не думаю. Я просто Настю люблю. Понимаешь?

– И я ее люблю! И я! А я больше тебя ее люблю!

– Тогда знаешь что? Тогда давай любить вместе!

– Как это?

– Да очень просто. Вместе жить, вместе любить… Знаешь, как это здорово – вместе любить одного человека?

– Хм… Ты что, и правда хочешь с нами жить? Навсегда?

– Конечно навсегда. А как еще по-другому?

– А бабушка Даша говорит, что ты этот, как его… Малоимущий! Или нет, не так… Я слово забыла! В общем, она ругалась, что ты ей унитаз не смог починить!

– Наверное, она говорила, что я малахольный, да?

– Ага! Точно! Так ты ей унитаз починишь?

– Да запросто!

– А ты же не умеешь!

– Ну да, не умею… Ну и что? Я научусь, Лизавета. Я обязательно научусь. Я раньше много чего не умел, а теперь точно знаю, что научусь…

– Ну тогда ладно, тогда оставайся. А то мы с Настей одни не справимся. У нас же скоро ребеночек будет…

– Лиза! Помолчи, Лиза. Что ты говоришь… Иди лучше поиграй в комнате! – испуганно трепыхнулась от окна Настя, все это время с сердитым интересом наблюдавшая за происходящим.

– А хочешь, я вообще спать пойду? – с готовностью повернула к ней личико девчонка и улыбнулась лукаво. – Хочешь?

– Хочу! И впрямь, ступай-ка спать, болтунья. Разговорилась тут… Зубы не забудь на ночь почистить!

– Не забуду, не забуду! – резво соскочив с кресла, попрыгала мячиком с кухни Лиза. – Спокойной ночи! Ты прости его, Насть, ладно? – обернулась уже от двери. – Он же сказал, что больше не будет…

– Да, Насть. Прости. Не отказывай ребенку, – поднял Олег на нее веселые ожидающие глаза. – Прости дурака. Все равно я отсюда уже никуда не уйду. Так что прости и… дай чего-нибудь поесть, ради бога, а то я умру сейчас не от любви, так от голода…

– У нас только овсянка есть. От Лизиного ужина осталась.

– Давай овсянку. С удовольствием поем овсянку! Я страсть как люблю овсянку!

– Что с тобой? У тебя вкусы изменились? Ты раньше про такую еду даже говорить не мог… – усмехнулась она, смешно подняв бровки и подходя к плите. Плюхнув на тарелку целый половник овсяной размазни, со стуком поставила ее перед ним. Усевшись напротив, подвинула поближе масленку и хлебницу.

Он с жадностью принялся есть, чувствуя, как растворяется по желудку сытным благом каша-овсянка. Забытый вкус детства. А ничего, кстати. Есть можно. Когда на душе покойно и радостно, то и овсянка, между прочим, еда. Отправив в себя последнюю ложку, он поднял глаза, ткнулся взглядом в Настино задумчиво лицо. Бледное, скуластое, чистое. Никакая она не нимфетка и вовсе уж не Лолита. С чего это он раньше так о ней думал? И близко она той Лолите не родня. Обыкновенная молодая женщина со сложным характером, с неизжитыми комплексами из недолюбленного детства. Закрытая книга. Он еще и первой страницы этой книги не прочитал. И обложки не раскрыл даже. Может, и за всю оставшуюся жизнь не прочитает. Как знать. Как знать… Теплая волна вдруг захлестнула, ударила по глазам, и он замотал головой из стороны в сторону, потом взял в руки ее ладони, прижал к лицу, пробормотал сквозь них едва слышно:

– Что же это, Настюха, господи… Я же чуть не умер без тебя… Прости меня, ладно?

– Мам… Ты чего в темноте сидишь? Электричество экономишь, что ли?

Марина сильно вздрогнула от Машкиного сонного с хрипотцой голоса, резко обернулась от окна:

– Господи, напугала… Ты дома разве? Ничего себе… А я звонила на мобильник – ты трубку не брала…

– Ну да, правильно, не брала. Я заснула, мам. Я ж не лунатик, чтобы во сне по телефону разговаривать. Хотела на пять минут прилечь и заснула… А что, правда в доме электричества нет?

Широко зевнув и вздрогнув всем телом, она шагнула к выключателю, зажмурилась от яркого света, потерла кулаками глаза, хныкнула с досадой:

– Ну вот, выспалась зачем-то на ночь глядя…

– Маш… У тебя же сегодня английский! Ты что, пропустила?

– Ага, мам. Пропустила.

– Почему?

– Да ну его… Надоел! И вообще, я давно уже прилично спикаю, мне для жизни хватит. Ты лучше скажи – почему в темноте сидишь? Случилось что?

– Да, Маш. Случилось. Нам с тобой надо поговорить. Давай сядем…

– Ой, как загадочно! – с размаху плюхнулась на диван дочь, на то самое место, откуда так поспешно выкарабкивался десять минут назад ее отец. – У тебя такой вид, будто ты сейчас сообщишь мне страшную семейную тайну. Наш папа получил поместье в наследство? В предместьях Лондона, да? От бабушкиной родни? Которая голубых кровей?

– Нет, Машенька. Наш папа ушел.

– Куда ушел? – оторопело распахнула на нее глаза Машка.

– Совсем ушел. К другой женщине. Это произошло десять минут назад, я ж не знала, что ты дома…

– А то бы что? Позвала бы меня его удерживать?

– Нет. Не позвала бы. Зачем? Пусть идет. Ты только не воспринимай все слишком болезненно, Маш… Я понимаю, какая это для тебя травма, я сама была когда-то на твоем месте. Я тогда, помню, в депрессию долгую впала. Поэтому я тебя прошу – отнесись по возможности спокойно. Как получится. А, Маш?

– Да ладно… Чего ты меня уламываешь, как маленькую? Неприятно, конечно, но не смертельно же. А что за тетка, которая его увела? Ты ее знаешь?

– Да. Знаю. Это не тетка, это молодая девчонка. Довольно симпатичная. И беременная.

– От отца?!

– Ну да… Так надо полагать…

– Ух ты-ы-ы-ы… Вот это папочка, вот это выдал номерок… Значит, у меня скоро братец появится? Или сестричка? Ух ты-ы-ы-ы…

– Машк, ты чего? Ты… и впрямь рада, что ли? – удивленно уставилась на нее Марина. – Или прикалываешься?

– Да ничего я не прикалываюсь! Не каждый же день у людей сестры-братья рождаются! Нет, мне, конечно, папу жалко, и без обид я не обойдусь, и наверняка в подушку поплачу… Ой, да все так делают, мам! Все обижа ются, все плачут, а потом ничего, отходят, и встречаются, и дружат… В конце концов, мне же не пять лет, чтобы меня папочка по воскресеньям за ручку в зоопарк водил! Я, пожалуй, даже и гнобить его дочерними страданиями не буду. Раз такое дело.

– Ой, что-то я не верю тебе, дочь… – тяжело вздохнула Марина, покачав головой. – Храбришься, да? Вот я, помню, когда отец от нас уходил…