Беда - Джесси Келлерман

— Чувствуете себя жалким подонком.

— Чувствую.

— Хреново, значит.

— Понимаю, что вас это нисколько не интересует…

— Я уже сказал: не извиняйтесь.

— Я не буду, — сказал Джона. — Я не пытаюсь вызвать у вас сочувствие.

— И не вызовете.

— Хорошо, — сказал Джона. — Однако то, что случилось в ту ночь, — это была ошибка.

Инигес кивнул:

— Знаете что? Я про вас и не думал ни минуты.

— Вы подали на меня в суд.

— Да.

Джона промолчал.

— Считаете, это несправедливо? — спросил Инигес.

— Не очень-то.

— Верно. По-моему, тоже. Хреново, значит.

Джона отставил кружку.

— Вы правы, — сказал он. — Это не был несчастный случай.

— Вот как?

— Да.

— Хотите, чтобы я позвонил Роберто? Скажете это ему напрямую.

— Ваш брат погиб из-за Ив Джонс. — Он приостановился, облизал губы. — И вам это известно, однако вы подали иск против меня.

— Ясно. Вы у нас — комитет истины и справедливости, — усмехнулся Инигес. — Позвольте вам кое-что сказать. Насчет вас и меня: у нас с вами нет общих интересов.

Джона сказал:

— Я ни на что и не рассчитывал.

— У вас права нет рассчитывать.

— Конечно.

Двадцать раз успели тик-такнуть напольные часы;

Инигес барабанил пальцами по колену. Затем он поднялся, подошел к стеллажу, отыскал диск, не прибегая к своему каталогу. Повернул регулировку звука на восемь часов и сунул диск в проигрыватель.

Гитарное соло, мелодия знойно колеблется между джазом и латино, ее подпирает контрабас, пульсирует ритмично, словно сердце самой музыки. Три шага вперед, один назад, разворачивается минорная гамма.

Инигес пояснил:

— Контрабас — это Рэймонд.

— Я не знал, что он был музыкантом.

— Ничего вы, на хрен, не знали, — сказал Инигес. — Потому я поставил вам эту музыку. Чтобы вы что-то узнали о нем.

Гитара отступила, первую партию вел контрабас. Раньше Джона думал, слот на контрабасе — мрачняк, но Рэймонд играл ясно, без излишеств, ноты повисали елочными игрушками, цепляясь за верхний регистр, и, словно устыдясь того, что потребовали к себе внимания, соскальзывали, скромные, по грифу к первоначальному ритму. И снова гитара берет верх, а Рэймонд Инигес подыгрывает ей.

Инигес нажал СТОП.

— Наша мать, — заговорил он, — оставляла нас вдвоем, когда мне было семь лет, а ему четыре. Тогда я и приспособился готовить так, чтобы не отрезать себе пальцы и его накормить. Я учил его играть на контрабасе. Он был моим маленьким братиком. Единственным моим братом. Теперь вы кое-что знаете.

Джона сказал:

— Очень красивая мелодия.

— Я играл это ему. Его это успокаивало. — Инигес приподнял очки и потер мертвые глаза.

Долгое молчание.

— Эта женщина до добра не доведет.

Джона промолчал.

— Она вам звонит?

— Да.

— У нас тоже с этого началось.

— Она ворвалась в мою квартиру. Явилась домой к моим родителям на Благодарение.

Инигес кивнул. Он повернулся и вышел в коридор.

— Принесите мою кружку.

Вернувшись в кухню, он вытащил коробку с пакетиками заменителя сахара, достал молоко, взял кофеварку. Каждому движению предшествовала кратчайшая пауза, микромолитва перед тем, как пальцы слепца сомкнутся на нужном предмете. Казалось, он ориентируется с легкостью, и Джона ничего бы не заметил, если бы не следил так пристально.

— Она снимала все. В ту ночь, когда он был убит. — Джона боялся реакции Инигеса на это безлико-пассивное сказуемое, но Инигес либо не обратил внимания, либо решил не придираться. — Она знала, что происходит, но ни словом не предупредила.

— Она сказала моему брату, что это художественный проект.

Молчание.

— Она звонила сюда. Говорила, что она его подружка. — Инигес мрачно улыбнулся. — Для меня это была большая новость. Рэймонд обзавелся подружкой, фантастика. У него с восьмидесятых годов девушки не было. Я рассказал жене, она даже заплакала от радости. Она беспокоилась о нем больше, чем обо мне, даже после того, как он… И вот эта женщина — в прошлом году она вела какие-то занятия в «Биконе» — принялась с ним заигрывать. Можете себе представить, как это действовало на такого парня, как он. Из-за нее он нарушал режим. Перестал принимать лекарства, перестал являться на собрания, фактически снова оказался на улице. Пока он принимал лекарства, проблем не было, годами не было, и вдруг в одночасье все прахом. Они пригрозились выгнать его, он подрался с кем-то из персонала. Это был не он. Рэймонд лез в драку, только если его напугать, а в «Биконе» мне сказали, что он сделался агрессивным. Такого никогда не случалось.

Джона вспомнил ту историю с бейсбольной битой, но промолчал.

— Знаю, вы думаете, нам следовало забрать его к себе.

— Вовсе об этом не думал.

— Не получилось. Мы пробовали. Дети… Но я же не оставил его без помощи. Знаете, чего мне стоило устроить его в пансион? Они требуют больше бумаг, чем налоговые инспектора. Я подписал обязательства. — Жест рукой по горлу. — Ему сделалось лучше. Намного лучше. Они устроили его на работу, появились друзья. А потом он встретил ее, и все изменилось. — Инигес ненадолго умолк. — Однажды он позвонил мне среди ночи. Не из «Бикона», там в полночь запирают телефоны. Я не спросил, где он. Наверное, он был с ней. Совершенно обезумевший. Ругал меня последними словами. Я это не заслужил. Засранец неблагодарный. Жена все спрашивала: «Кто это, кто звонит в три часа ночи?» А я боялся положить трубку: вдруг он кинется с моста Джорджа Вашингтона. Я слушал, и в конце концов он перестал орать, стать разговаривать со мной. Сказал, что злится, а ему не позволяют дать выход гневу. Я сказал: «Да, Рэймонд, потому что ты должен вести себя». — Инигес посерел, произнося эти слова. — И он повесил трубку.

— Это случилось до той драки в «Биконе»?

— Это было в феврале. Драка — в апреле, перед днем рождения моего сына. Точно помню, потому что я как раз договаривался по телефону с парнем с надувными шарами-животными, он отказывался уделить нам лишние полчаса, я его уговаривал, и тут вторая линия, звонят из «Бикона»: приезжайте за вашим братом, мы не можем больше держать его у нас.

— Что произошло?

— Он вдребезги разнес телевизионную. Мне пришлось заплатить за ремонт стены. Он ударил какого-то парня, тот оклемался, но рука у него была сломана. — Инигес повернулся лицом к Джоне. — Она словно выдернула из него пробку.

— Вы говорили с ней?

— Тогда нет. Я потребовал с Рэймонда слово, что он прекратит с ней встречаться. Все лето он продержался без неприятностей. Я думал, мы с этим справились. Он приезжал к нам на Четвертое июля, мы устроили барбекю. Но, видимо, он не перестал. Просто научился скрывать.

Теперь Джона знал, зачем Симон Инигес подал в суд, — чтобы сквитаться. Ив не нажимала на курок, ее преступление не предусмотрено законом. Кого же еще винить, если не Джону. Он сказал:

— Думаете, вам удастся выиграть иск?

— Не знаю. — Инигес слегка улыбнулся. — А вы как думаете?

— Нашим адвокатам, похоже, нравится воевать друг с другом.

— На то они и адвокаты. — Инигес перешел к холодильнику. — Точно не хотите пирога с тыквой?

— Кусочек, пожалуйста. Большое спасибо.

Нарезая:

— Сколько вам лет?

— Двадцать шесть.

— Рэймонд заболел в двадцать семь.

— Он был учителем.

— Он преподавал в средней школе номер 175, тренировал школьную команду. Мой брат был замечательный. Болел за «Янкиз». Видели бы вы его комнату в «Биконе», все стены в постерах. Самое обидное — он заболел как раз перед рождением моего старшего. Мои мальчики не знали, какой он — настоящий. Друзья позабыли его, наши родители умерли. Только мы с женой еще помнили.

— Мне так жаль, — сказал Джона, слишком поздно вспомнив, что ему не велели извиняться.

— И мне тоже, — сказал Инигес.

Они молча ели пирог. Корочка подмокла.

— Я бы посоветовал вам вычеркнуть ее из своей жизни, но это легче сказать, чем сделать.

— Я попытаюсь получить судебный ордер.

— Думаете, поможет?

— Скорее всего, нет.

Инигес кивнул, сполоснул тарелку в раковине.

— Дело в том, — заговорил Джона, — что у меня нет ни адреса ее, ни телефона, а без них никак. — Он откашлялся и задал, наконец, вопрос: — У Рэймонда был телефон или адрес?

Инигес поставил тарелку в сушилку.

— Возможно.

Гараж был переоборудован в студию звукозаписи. Из-за пенопласта на стенах помещение выглядело еще более загроможденным, чем было на самом деле, — а оно-таки было загромождено: паэлья из музыкальных инструментов, колонок, шнуров, микрофонов на подставках, компьютеров; пластиковые ящики с аналоговыми пленками; волнисто-серебристые колонны дисков. Горела одна-единственная лампочка в сорок пять ватт. Проходя мимо прислоненной к пюпитру гитары с нейлоновыми струнами, Инигес приостановился и взял негромкое ми.