История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

Наряду с Петраркой блистали с меньшим, отчасти заимствованным у него, светом в XIV веке Бокаччио, Колюччио, Салютато, Леонардо Бруни, Поджио Браччиолини. Высокие заслуги этих и других изобретателей, собирателей, переводчиков и учителей классической литературы известны каждому, кто только бросал взгляд на историю новейших наук. Здесь приходится говорить нам лишь об отношении к этому процессу духовного обновления в XIV веке Рима.

Особенностью города во все времена было пассивное и созерцательное бытие. Великим продуктом Рима были две центральные мировые реформы, империя и церковь; но город не способен был приобщиться к активному процессу жизненной цивилизации. Новейшая образованность нашла средоточие свое во Флоренции, начавшей с XIV века занимать на Западе место Афин. По значению своему для человечества в те времена является она первой колыбелью новейшего духа вообще. Эту предназначенность к подобной гегемонии обусловливала целая совокупность благоприятных условий: гвельфо-республиканский вольный дух, не столь скоро подавляемый, как в Милане; отсутствие гнета со стороны основных мировых сил — папства и императорства; трудолюбивый и любоискательный дух граждан, уравнивавший состояния и в совершенстве урегулировавший изменчивые формы политического быта города; свежая, не насыщенная монументами древности почва; отсутствие подобной Генуе, Пизе и Венеции позиции, изводившей их на меркантильные цели; наконец, пытливый, даровитый, разносторонний нрав, выражающийся на чистом и мелодическом органе речи. С XIV века Флоренция стала образцовым итальянским государством. Мы видим, что политическими установлениями заимствовался оттуда сам Рим. Между тем как тосканский этот город был вместилищем всей предстоящей и новой жизни, Рим высился как достопочтенный монумент классической культуры и непрестанно являл итальянцам руины ее — как документы цивилизации древности, благодаря чему соблюдено было и сознание единства латинского мира. В XIV веке сделался Рим предметом философских и исторических трактаций совершенно нового рода. И тут первый взгляд был брошен и основано подобное воззрение Данте, ибо для него Рим и в руинах был мировой светоч, вечный центропункт всемирной монархии, а история священного этого города — божественным процессом с самого его основания. Потому-то и говорил он, что для него каждый камень в стенах Аврелиана и почва, на которой стоит Рим, достопочтенны превыше всякого человеческого слова.

Таким воззрением на Рим проникнут был и Петрарка. Если он называл почву римскую святой вследствие того, что она напитана кровью мучеников, то налегал на это лишь тогда, когда дело шло об убеждении папы вернуться; в сущности же взирал и он на город с философской точки зрения дантовской цивилизации. Великая римская всесветная империя и всесветная слава Капитолия побудили его принять здесь лавр поэта, и затем уже возложил он его на алтарь апостола. Капитолий и Св. Петр, цезарь и папа вечно являются двусторонними изображениями одного и того же облика; всемирной монархии и всемирной цивилизации. Но если в варварские Средние века город являлся по преимуществу целью набожных паломнических странствований христиан, то теперь со всевозрастающей силой стало притягивать людей в Рим историческое и научное влечение. О притягательной силе Рима имеем свидетельства и православных греков конца того же века. Один византиец посетил Рим и с энтузиазмом писал к своему императору, что «Рим не кусок земли, но кусок неба».

Мануил Кризолорас, первый преподаватель греческой литературы в Италии, подтвердил верность этого впечатления в письме к императору Иоанну, содержащем любопытное сравнение Рима с Византией. Римский город руин восхвалял он как восхитительнейший на свете. Он находил в нем компендиум всей римской и греческой древности; он рассматривал обломки, как философ и исторический изыскатель; он читал в них могущество, величие, искусство, величественность Древнего мира и приходил к заключению, что на основании содержимых еще Римом изображений наглядно можно изучать религию, нравы и обычаи в военное и мирное время, начиная от времен мифических и до истории императоров. Подобно Петрарке, устремил и Хризолорас свое первое и полнейшее внимание на античный Рим; и затем лишь обратился к христианскому городу с его бесчисленными и частью из древних храмов происшедшими церквями, в который по-прежнему стекалось изо всей тогдашней Римской империи человечество.

Повсюду, таким образом, замечаем мы, как в воззрениях людских античный Рим берет перевес над христианским. Церковное воззрение должно было во время эпох изгнания и раскола пап прийти в упадок и в равносоответствующей степени выдвинуться антично-светское. Изо всех этих идей видели мы исхождение Колы ди Риэнци, этого чародея политической древности, в падении своем увлекшего один из догматов средневекового Рима. Ибо грезы его разлетелись в действительности так: что вечны лишь те идеи, которые сопричастны поступательному духовному образовательному процессу человечества; историческая же, раз обратившаяся в руины форма представляется погибшей навсегда. Истлевшие пергаменты древних, в которых скудными знаками запечатлели душу свою Гомер, Платон и Цицерон, оживотворились под влиянием морального процесса вновь, но из колоссальных монументов, на которых вырубили имена и деяния их римляне, не вышли более ни Брут, ни Фабий, ни Цезарь и Траян. Задача возрождения древности разрешена была теперь в той же самой Флоренции, которая с трезвым здравомыслием отвернулась от Колы ди Риэнци и предсказала гибель фантастическим его порывам. Из положения римских дел было, наконец, выяснено, вследствие чего и к духовной даже реформе относился пассивно город. Но возлелеянная во Флоренции новая цивилизация вступила наконец в XV веке и в Рим, наподобие афинской образованности в древности. Св. престол стали занимать гуманистические папы; они создали второй век Августа, снова превратили Рим в сокровищницу науки и искусства, сосредоточили в нем под покровительством своего всесветного авторитета новую культуру и придали ей великие римские формы.

2. Невежественность Рима в XIV веке. — Состояние Римского университета. — Восстановление его Иннокентием VII. — Хризолорас. — Поджио. — Леонардо Аретино. — Колонны. — Кола ди Риэнци. — Зачатки римской археологии. — Никола Синьорили. — Кириак. — Поджио. — Римская историография. — Зачатки городских анналов. — История пап. — Теодорих фон Ним

XIV век, столь блистательный по части первых бессмертных творений национального итальянского гения, с трудом на пару листов доставляет материал для историка культуры Рима. Духовное запустение города было далеко не одинаково велико; оно привело в ужас Данте и Петрарку. Все образовательные учреждения пришли в упадок, и университет Бонифация VIII после темного бытия погас. С Иоанна XXII не пекся о нем ни один из авиньонских пап, и даже Кола не издал в пользу его никакого эдикта. Римский гражданин Петрарка содействовал к учреждению Пражского университета, но ни единым словом не обмолвился о римском; драгоценную свою библиотеку завещал он Венеции. Великий Альборноц основал образовательное заведение в Болонье, а кардинал Николай Капоччи Санте Софию в Перуджии; о Риме же не заботился никто. В Перуджии основан был в 1307 г. университет Климентом V: он скоро достиг процветания; в половине XIV века он блистал даже двумя великими итальянскими профессорами права, Бартодо и Бальдо, из которых последний был по рождению перуджинец. Во второй половине века капитолийский магистрат жаловался на упадок Римского университета благодаря недостатку в докторах; он решил его возобновить и пригласить иностранных профессоров для обоих прав, для медицины, грамматики и логики. Местонахождение высшей школы перенес он в более покойное Трастевере. Мы не знаем, однако, решился ли какой чужеземный ученый, вместо того чтобы блистать в Болоньи или Падуе, занять кафедру в Трастевери. Схизма, наконец, должна была пресекать все попытки такого рода, и восстановил университет 1 сентября 1406 г. лишь Иннокентий VII. Язык его буллы отражал уже в себе гуманистические тенденции времени. «Не существует на земле, — так объявлял папа, — более пресветлого города, как Рим, и в котором долее процветали бы науки, которые мы теперь желаем сюда возвратить; ибо в Риме изобретена была латинская литература, составлено и сообщено народам гражданское право; здесь же находится местонахождение и канонического права. В Риме же создана была всякая мудрость и доктрина или заимствована у греков. Если поэтому в других городах преподаются чужие науки, то в Риме преподается лишь свое родное». Булла эта была, без сомнения, составлена Поджио Браччолини; ибо знаменитый этот гуманист был с последнего года Бонифация IX папским секретарем. Он же уговорил папу учредить кафедру греческого языка и предложил ему профессором своего собственного учителя Хризолораса. Поддерживаемый некогда в Риме базилианскими монахами и школой греков язык Эллады теперь совершенно утратился; Петрарка не встретил в Риме ни одного знакомого с оным. И не невероятно, что Хризолорас, возжегший в Венеции и Падуе, и особенно во Флоренции, страсть к греческому, действительно занимал профессуру в Риме, сохранив сношения с папским двором и после Иннокентия VII. Но в апреле 1415 г. умер он в Констанце, куда сопровождал кардинала Цабареллу. Весьма статочно, что кратковременно преподавали в университете Римском и сам Поджио и Леонард Аретинус, сделавшийся благодаря влиянию первого апостолическим секретарем. Но смуты при Григории XII не дали окрепнуть университету, римская Сапиэнца распалась, и прочно реставрировал снова ее лишь в 1431 г. Евгений IV