Сто лет одиночества - Габриэль Маркес

– Слышишь, Урсула, что люди-то говорят? – бесстрастно спросил он жену.

– А пусть языком болтают, – сказала она. – Мы же знаем, что это не так.

И все продолжалось, как было, еще шесть месяцев, до того злополучного воскресенья, когда петух Хосе Аркадио Буэндии в клочья разнес петуха Пруденсио Агиляра. Вне себя от проигрыша, увидев своего любимца в луже крови, Пруденсио Агиляр выскочил на середину круга и, повернувшись к Хосе Аркадио Буэндии, крикнул, чтобы все слышали:

– Поздравляю! Может, этот твой петух наконец ублажит твою жену!

Хосе Аркадио Буэндия преспокойно взял на руки своего петуха.

– Я сейчас вернусь, – сказал он зрителям. И добавил, кивнув Пруденсио Агиляру: – А ты иди домой за оружием, потому что сейчас я тебя убью.

Через десять минут он вернулся с увесистым копьем, хорошо послужившим еще его деду. У ворот арены для петушиных боев, где собралось полдеревни, его ждал Пруденсио Агиляр. Но не успел он и глазом моргнуть, как копье Хосе Аркадио Буэндии, запущенное с бычьей силой и с той невероятной меткостью, с какой Аурелиано Буэндия Первый бил когда-то здешних ягуаров, продырявило ему горло. Этой же ночью на кругу для петушиных боев люди бдели у изголовья покойника, а Хосе Аркадио Буэндия вошел в спальню и увидел, как жена натягивает на себя панталоны целомудрия. Нацелив на нее копье, он приказал: «Скинь». Урсула ни на секунду не усомнилась в решительных намерениях мужа. «За все будешь в ответе сам», – буркнула она. Хосе Аркадио Буэндия всадил копье в земляной пол.

– Родишь игуан, станем растить игуан, – сказал он. – Но в этой деревне из-за тебя больше не будет покойников.

Стояла короткая июньская ночь, прохладная и лунная, они не спали и до рассвета били смертным боем деревянную кровать, не замечая ветра, гулявшего по комнате, тяжелого от слез родственников Пруденсио Агиляра.

Ссора, по общему мнению, закончилась поединком чести, но супругам не давали покоя угрызения совести. Как-то ночью Урсуле не спалось, она вышла в патио попить воды и увидела возле глиняной бадьи Пруденсио Агиляра. Он был страшно бледный, очень грустный и старался куском пакли заткнуть дырку на шее. Урсула испытала не страх, а жалость к нему. Вернувшись в комнату, она рассказала мужу об увиденном, но он только рукой махнул. «Мертвецы не разгуливают по свету, – сказал он. – Вся беда в том, что нас замучила совесть». Спустя две ночи Урсула снова увидела Пруденсио Агиляра, который в банном сарае смывал мочалкой запекшуюся на шее кровь. Потом наступила ночь, когда она увидела его на дворе в струях дождя. Хосе Аркадио Буэндия, раздосадованный галлюцинациями жены, вышел в патио, вооружившись копьем. Там стоял мертвец, печальный, как всегда.

– Сгинь, сучий сын! – взревел Хосе Аркадио Буэндия. – Попробуй еще прийти, я снова убью тебя.

Пруденсио Агиляр не сгинул и не получил удара копьем. Хосе Аркадио Буэндия не отважился, но с тех пор потерял сон и покой. Его терзали воспоминания о безысходном отчаянии, о глубокой тоске по миру живых, светившейся во взгляде мертвеца, который высовывался из дождя или метался по дому в поисках воды, чтобы смочить кусок пакли.

«Очень он мается, бедный, – говорила Урсула супругу. – Жуть, как ему одиноко».

Ей было так его жаль, что, увидев, как мертвец заглядывает в горшки на очаге, она сразу поняла, чего ему надо, и стала расставлять для него миски с водой по всему дому. Однажды ночью Хосе Аркадио Буэндия увидел, как мертвец обтирает свою рану в его спальне, и не выдержал.

– Ладно, Пруденсио, – сказал он. – Мы уйдем из этой деревни хоть на край света и никогда сюда не вернемся. А ты успокой свою душу.

Вот так и начался их долгий переход через горы. Несколько друзей Хосе Аркадио Буэндии, таких же молодых, как он, загорелись желанием познать неведомое, побросали свои дома и, взяв с собой жен и детей, пошли искать землю, отнюдь не обетованную.

Перед уходом Хосе Аркадио Буэндия закопал свое копье в патио и отрубил головы своим великолепным бойцовым петухам, веря, что таким образом он уймет муки Пруденсио Агиляра. Урсула взяла с собой только узел с подвенечным убором, немного домашней утвари и сундучок с золотыми монетами, завещанными ей отцом. Никто не знал, каким путем идти. Надумали отправиться совсем в другую сторону от Риоачи, чтобы и свои следы замести, и знакомых не встретить. Поход оказался зряшной затеей. Спустя четырнадцать месяцев, страшно взбучив живот обезьяньим мясом и похлебками из змеи, Урсула родила сына со всеми положенными человеку частями тела. У нее сильно распухли ноги, а вены лопались, как пузыри. Половину пути она проделала в гамаке, подвешенном к шесту, который тащили на плечах двое мужчин. Хотя и на детей с их вздутыми животами и ввалившимися щеками было грустно смотреть, они переносили трудности пути легче, чем родители, и не переставали с интересом глазеть по сторонам.

Однажды утром, после почти двух лет скитаний, эти люди стали первыми смертными, увидевшими западный склон горной цепи. С подоблачной выси они смотрели на огромную болотную низину, на неохватную топь, распластавшуюся до другого конца земли. К морю они так и не вышли. Как-то ночью, проблуждав несколько месяцев по тряской низине, позабыв, когда в последний раз встречали индейцев на своем пути, маленький отряд разбил лагерь на берегу речки с каменистым дном, бурливо несшей прозрачные холодные воды. Через много лет, во времена второй гражданской войны, полковник Аурелиано Буэндия тоже попытается пробиться с этой стороны, чтобы врасплох захватить Риоачу, но на шестой день пути поймет, что это безумие. Несмотря на все невзгоды, когда отряд остановился на ночлег у реки, а сподвижники отца полковника имели вид потерпевших кораблекрушение, их было числом не меньше, а много больше, чем до похода, и все они собирались (как это и случилось) умереть в весьма преклонном возрасте. Хосе Аркадио Буэндии в ту ночь приснилось, что в этом месте вознесся шумный город с зеркальными стенами домов. Он спросил, что это за город, и услышал название, ему не ведомое, не имевшее смысла, но во сне прозвучавшее колокольным звоном, – Макондо. На следующий день он убедил своих людей, что до моря им никогда не дойти. Приказал валить деревья, чтобы очистить землю у реки, где жара не так тяжела, и там они заложили поселок.

Хосе Аркадио Буэндия не мог понять, зачем ему приснились дома с зеркальными стенами, до того дня, когда он увидел лед. Тогда ему и подумалось, что он разгадал тайный смысл сновидения. Ему представилось, что в недалеком будущем можно будет наделать массу ледяных глыб из такого вездесущего материала, как вода, и построить для всех в поселке новые жилища. Макондо больше не придется жариться на солнце, которое плавит и сгибает задвижки и скобы, и поселок станет прохладнейшим в мире городом. И если Хосе Аркадио Буэндия не оседлал своего нового конька, не стал строить фабрику льда, то лишь потому, что в ту пору серьезно увлекся образованием сыновей, главным образом – Аурелиано, в котором сразу же обнаружился незаурядный талант алхимика. Лаборатория снова ожила. Перечитывая заметки Мелькиадеса, теперь уже вдумчиво, без былой спешки, они вместе долго и терпеливо возились у чана, стараясь выделить золото Урсулы из черного слитка, припаявшегося ко дну. Хосе Аркадио-младший почти не участвовал в их занятиях. Пока отец душой и телом отдавался своей печке, его норовистый первенец, который всегда выглядел старше своего возраста, вымахал в здорового парня. Говорил он хриплым баском. Темный пушок появился над верхней губой и на подбородке. Как-то вечером Урсула вошла к нему в комнату, когда он перед сном скидывал одежду, и испытала сперва смущение, а затем жалость к нему: после мужа она впервые видела нагого мужчину, да к тому же сын был так мощно оснащен для жизни, что она сочла это уродством. Урсула ожидала третьего ребенка, и ее снова охватили страхи, которые она испытывала после свадьбы.

Тем временем в дом Урсулы зачастила резвая, разбитная, говорливая женщина, которая помогала ей по хозяйству и умела гадать на картах. Урсула рассказала ей про сына, про один его невиданный размер, какого у людей наверняка быть не должно, как, скажем, свиного хвостика у ее брата. Женщина взорвалась звонким дребезжащим смехом, словно обрушила на дом лавину битого стекла. «Наоборот, – сказала она, – это принесет ему счастье». Чтобы подтвердить свои слова, вещунья принесла через несколько дней карты и заперлась с Хосе Аркадио в маленькой кладовке возле кухни. Женщина, что-то бормоча, неспешно раскидывала карты на старом верстаке, а юнец стоял рядом со скучающим видом. Вдруг ее рука протянулась и ощупала его. «Ну и ну!» – только и смогла выдохнуть она в искреннем изумлении. Хосе Аркадио почувствовал, что кости у него стали легче пены, грудь сжал томительный страх, и очень захотелось плакать. Женщина больше до него не дотрагивалась. Но Хосе Аркадио всю ночь искал ее в легком запахе гари, которым несло от ее подмышек и который растекся по всей его коже. Ему хотелось все время быть с ней, хотелось, чтобы она была его матерью, чтобы они никогда не выходили из кладовки и чтобы она говорила ему «ну и ну!» и снова бы его щупала и говорила «ну и ну!». Наконец, он не выдержал и пошел к ней в гости. Во время визита чувствовал себя скованно и глупо и сидел в комнате как воды в рот набрав. В эти минуты он ее не хотел. Она виделась ему не такой, совсем не похожей на ту, которая источала тот запах, здесь она была совершенно другой. Хосе Аркадио выпил кофе и ушел в полном расстройстве. Ночью в часы бессонницы на него снова накатило зверское желание, но теперь он хотел не ту, что была в кладовке, а ту, которая сидела с ним нынешним вечером.