Великая Мечта - Андрей Рубанов

Бывают в начале московского лета такие моменты, когда и непогода в радость человеку; он запрокидывает голову, смотрит, как собирается гроза, и улыбается. И думает: эх, как оно сейчас долбанет! Ну и потеха будет!

Ливень обрушился, и такой силы, что спустя минуту после того, как упали первые капли (самые увесистые, не капли – ядра), я уже вынужденно остановил машину у обочины. Лучше переждать. Изношенная резина могла подвести на мокрой дороге.

Кстати, где взять денег на новую резину? И на бензин? И квартирным хозяевам? И на еду? И на новые туфли жене? И на новые штаны для себя лично? Опять одолжить у Юры? В счет будущего прихода? А нужны ли мне такие приходы? Я нахожусь возле своего друга уже двадцать дней и досконально знаю все подробности его жизни. А иногда и соучаствую. Например, помогаю вынести вещички из квартиры, в которой Юра явно не живет. Если так пойдет дальше, дорога мне – туда же, откуда мой закадычный приятель не так давно вышел.

Ладно, сказал я себе, очень твердо, об этом не следует думать. Чего ты боишься – то ты создаешь. Деньги – найдутся. Юра сказал, что все будет делать сам, а мое дело – крутить баранку. Быть на подхвате. Обеспечивать тыл и полную исправность нашей тачки. А как поднимем хорошие деньги – займемся чем-нибудь легальным. Каким-либо бизнесом, или как там это теперь называется...

От невеселых раздумий, одолевающих меня ежедневно по десять раз, отвлек стук по оконному стеклу. Защищая голову от льющейся с неба воды газетой, на меня смотрел, стеснительно улыбаясь, пожилой человек в пиджачной паре и съехавшем набок галстуке, напоминающем о героических временах виниловых пластинок. Импровизированный бумажный зонт его не спасал.

Я приоткрыл дверь. Старик с недоверием оглядел мою морду, понемногу начинающую опухать (мне досталось по скуле, по губам и под правый глаз).

– Молодой человек, довезите до метро!

Неожиданно мой желудок устроил бунт. Не выдержав пустоты внутри себя, он сотрясся, судорога прошла вдоль, или поперек, или по диагонали, Бог разберет, – заныло, потянуло, тухло сыграло, скрутило в узел, и омерзительный вращающийся горько-кислый шарик поднялся к самому горлу. Поморщившись и засопев, я поднес руку к губам, словно первокурсница, впервые в жизни опрокинувшая стопку водки. Все длилось не более секунды, но седой оказался внимательным наблюдателем, принял кислую мину на свой счет и собрался ретироваться.

– Садитесь! – поспешно выкрикнул я, вдруг пожалев промокшего бедолагу.

Тот влез, шумно и неловко. Сразу стало ясно – человек ездит в автомобиле далеко не каждый день. Юра – тот впрыгивал в салон, словно в собственную постель. Быстро и с громкими удовлетворенными придыханиями.

– Ну и водопад! – воскликнул старик, вытирая лицо квадратной ладонью. – А сколько надо денег?

Его совершенно мокрые волосы прилипли к затылку, ко лбу, к вискам, и я смог рассмотреть череп: массивный, правильной формы. Комфортабельное вместилище серого вещества. Такие несокрушимые затылки и крутые лбы можно увидеть на парадных портретах сталинских маршалов. Я вторично проникся к незнакомцу симпатией и сказал:

– До метро метров триста по прямой. Сейчас ливень утихнет – и поедем.

Влага хлестала с такой силой, что я не рисковал даже открыть форточку. Под ударами тяжелых струй крыша гудела, как барабан.

Какое-то время сидели молча. Смотрели, как запотевают стекла. От седого шел слабый запах плохого алкоголя.

– Хорошая машина, – сказал он, оглядываясь. – Я так и не собрался купить себе такую. Мечтал, мечтал – да так и не собрался...

– А чего мечтать? – небрежно возразил я. – Пошел да купил.

Старик грустно улыбнулся. С кончика его носа капало.

– Не то чтобы мечтал, – уточнил он. – Мечтать о железках, конечно, глупо. Но приобрести – хотел...

Сильный ливень недолог. Не прошло и нескольких минут, как хляби небесные истощились. Я тронулся, несколькими толчками по педали просушил тормоза и спросил:

– О чем же мечтать не глупо?

– О чем-нибудь важном. О серьезном... Где-то так.

– Например?

Старец задумался, и я задал наводящий вопрос:

– Лично вы – о чем мечтаете?

– Я, сынок, свое отмечтал. Мне скоро семьдесят.

– А когда были моложе?

– Ни о чем особенном не мечтал. Зачем мечтать? У меня было все. Работа, дом, деньги. Жена, дети, друзья. Я прожил счастливую жизнь. Все мои мечты сбылись раз десять. Где-то так. Ну, мечтал, конечно – чтобы не было войны, чтоб все были живы и здоровы...

– Не то, – перебил я. – Неужели жили без какой-то тайной идеи?

– Вспомнил! – Старик еще раз убрал со лба воду и засмеялся скрипучим смехом. – Была мечта, да. Была.

– Расскажите.

– Не получится. Это было давно. В молодости. Началось лет в тридцать – и сидело в голове до пятидесяти, где-то так.

– И все-таки.

– Да ну его. Ерунда это все.

– Как хотите. Старик засмеялся.

– Расскажу, конечно. Мечта моя была – три жилы.

– Как?

– Три жилы! – хитро щурясь, повторил седой. – Я всю жизнь был инженером. Корабли строил. Точнее, проектировал. Чертежи чертил. Одной зарплаты, в тридцать пять лет, имел триста рублей. Попутно написал кандидатскую. Вечерами – репетитором. Натаскивал абитуриентов по физике и математике. Летом отпуск – я на шабашку. Соберем бригаду из своих инженеров, кто покрепче, едем в какой-нибудь колхоз-миллионер, коровники чинить. До тыщи рублей привозил, где-то так... Потом – беру еще две недели за свой счет, хватаю жену – и в Сочи. А то в Крым. Или на Карпаты. В Прибалтику – в Ригу, орган послушать в Домском соборе. А то в Москву. Я одного только Высоцкого четыре раза видел, два раза в театре, два раза на концертах. Осенью – к матери в деревню. Картошку копать. Картошка – своя, овощи свои, яйца, курица – все свое. Самогонка тоже своя. В магазин ходил только за хлебом. Зато одних журналов выписывал пятнадцать. «Вокруг света» с приложением «Искатель», «Смену» с приложением «Подвиг», «Огонек» с приложением «Библиотека мировой литературы»... Хорошо было. А все потому, что знал про себя: я – двужильный. За двоих работаю. Живу правильно, разносторонне. И мечтал третью жилу иметь, чтоб еще лучше все наладить и устроить для детей, для жены, для матери с отцом... Все искал эту третью жилу. Уставал, вкалывал – и искал. Хотелось еще больше сделать, придумать, увидеть. Барахло не копил, зато всю страну объездил, сына и дочь музыке выучил, рисованию, английскому языку... Выросли – купил им по кооперативу, по машине...

– А потом? Старик тяжело вздохнул.

– Потом жена заболела. Рак. Все деньги на лечение ушли. Потом – умерла жена... А я на пенсию...

– А третья жила?

– Так и не отыскал. Вот – инфаркт перенес. Язва еще. Прободная... Варикоз, артрит, давление. Камень в почках. Зрение – минус пять. Зубы десять лет как вставные. Не нашел я третьей жилы, сынок. Но знаю точно – она есть. Сейчас вот сижу дома, а дети мне лекарства таскают сумками. Это, говорят, тебе, папа. Вчера взял я одну такую сумку, отнес в аптеку. Посчитайте, говорю, девочки, на какую здесь сумму медикаменты. Мне сказали – я чуть второй инфаркт не получил. Выходило, что я своих собственных детей все это время натурально грабил. В общем, снял я с книжки последние деньги, купил билет – и сюда, в Москву. Переночевал у старого друга – и в министерство. Помогите, говорю, хоть чем-нибудь, дайте скидку на лекарства, или в больницу положите, я ветеран труда, лауреат Ленинской премии... Не персонально, правда, а в составе коллектива конструкторов, но все равно – лауреат! У меня одних почетных грамот одиннадцать штук, где-то так... Нет, говорят, фондов. Денег, то есть... Я говорю – что же мне делать? А мне знаешь, что ответили? «В войну было хуже!»

Неожиданно я понял, что потерял интерес к своему случайному знакомому. За мной есть такой недостаток: в середине беседы вдруг наскучит человек – и все, едва не зеваешь, смотришь в сторону, ищешь повода свернуть диалог. Я сунул старику руку и деловым тоном произнес:

– Удачи вам и счастливо. Старик добыл из кармана штанов влажные деньги.

– Хватит?

– Не надо. Зачем мне ваши деньги? У меня свои есть.

– У меня тоже есть. Возьмите. Я протестующе махнул рукой и нажал на газ, чтобы поторопить пассажира хриплым рычанием двигателя. Без лишних слов симпатичный старец исчез – неожиданно энергичной походкой, неожиданно ловко перебросив из руки в руку портфель, неожиданно прямо развернув костлявые плечи.

Иди, иди, наивный счастливый старик. Доберешься до друга, разопьешь с ним полштоф и ляжешь спать. Интересно было бы посмотреть, как выпивают на пару два семидесятилетних патриарха. Два товарища, чьей дружбе – полвека. Когда-нибудь и мы с Юрой станем такими вот ветхими исполинами, будем раз в год гостить друг у друга... То я к нему – в Ниццу, то он ко мне – в Майами... Но все-таки, как выпивают старики? Быстро пьянеют или медленно?

– Доживешь – узнаешь, – сказал я себе и выбрался из машины. Прошелся, перешагивая дымящиеся лужи. Впервые поймал себя на пораженческой мысли: не факт, что доживу до семидесяти. Седой – дожил, потому что спокоен и рассудителен. Флегматик. А я – холерик. Взрываюсь, возбуждаюсь, бестолково суечусь. Изнашиваю себя. Нет, не доживу. Вряд ли. Ты, старик, дожил, а вот насчет себя я не уверен.