Крест и клинок - Тим Северин

Гектор кивнул.

— Хорошо, я прикажу снять с тебя оковы. И не хмурься понапрасну. Может быть, твоя жизнь сложится столь же благополучно, как моя, и ты станешь капитаном прекрасного корабля. А кроме того, за тебя дадут большую цену, если будешь ты светел лицом. — И, к удивлению Гектора, Хаким поднял блюдо с фруктами и сказал: — Вот, возьми-ка себе немного. Пусть эти плоды напоминают тебе, что ты, если захочешь, сможешь сделать свою жизнь столь же сладкой, как они.

Капитан что-то сказал младшему офицеру, тот вынул ключ и отомкнул наручники. После чего отвел Гектора обратно к люку и жестом велел спуститься в трюм. И снова над головой юноши раздался стук — клинья забили на место.

Он ждал, что его товарищи-пленники начнут расспрашивать, каково там, на палубе. Но большая часть их не обратили внимания на его возвращение. Они были равнодушны, словно смирились со своей судьбой. Кто-то бормотал молитву о спасении, повторяя ее снова и снова. То был звук, навевающий уныние, а в полутьме Гектор не видел, кто молится. Единственным, кто встрепенулся при его возвращении, был старый сумасшедший. Когда Гектор уселся на свое место, тот снова подполз к нему и прошептал:

— Это Алжир или Тунис?

— Не знаю. — Гектор даже вздрогнул, столь точен был вопрос старика.

— Только бы не Сали, — буркнул тот скорее себе, чем Гектору. — Говорят, худшее место из всех. Подземные камеры, где можно утонуть в жидком дерьме, а цепи такие тяжелые, что едва можно двигаться. Они говорили, мне очень повезло, что я попал в Алжир.

— Кто говорил и что значит «повезло»? — спросил Гектор, не понимая, о чем болтает его товарищ по несчастью.

В ответ он получил очередной хитрый взгляд.

— Хочешь поймать меня на лжи, да? На этот раз не получится, — хрипло проговорил впавший в детство старик и вдруг, вцепившись в руку юноши, свирепо прошипел: — Что тебе дали? Дай мне! Дай!

Гектор совсем забыл о полученных фруктах. Он полагал, что это оливки, хотя на ощупь они казались слишком липкими. Старик выхватил у него одну и сунул в рот. У него потекла слюна.

— Датоли, датоли, — с наслаждением проговорил он.

Гектор тоже попробовал. Это был самый сладкий плод, какой он когда-либо пробовал, — казалось, фрукт пропитан медом, а в середине была твердая косточка.

— Ты, значит, бывал в Алжире? — спросил он, пытаясь выяснить хоть что-нибудь о том, что их ждет.

— Конечно! Или не я пробыл там целых пять лет и даже больше? А потом они усомнились в историях, которые я должен был рассказывать.

Гектор совсем запутался — в словах старика не было никакого смысла.

— Я тебе верю. Просто я ничего не знаю и не понимаю.

— Клянусь, все эти пять лет я был рабом бейлика, в основном работал в каменоломнях, но иногда на дамбе в гавани. И я не отказался от своей веры — о нет, ни за что! — хотя другие отказывались. Меня били, но я устоял. Но то, что случилось потом, было еще большей жестокостью.

— Что может быть хуже рабства? И кто такой бейлик?

Старик пропустил вопрос мимо ушей. Он довел себя до неистовства. Костлявые пальцы впились в руку Гектора.

— Они меня купили и обращались со мной, как с дерьмом, — прошипел он.

— Ты говоришь об алжирцах?

— Нет. Нет. Лицемерные святоши, они выкупили меня и решили, что я их вещь. Они выставляли меня напоказ, меня и дюжину других. Как обезьян, на потеху людям. Заставляли нас надевать нашу старую невольничью одежду, красную шапку и тонкий халат, так что мы все дрожали от холода. Заставляли нас стоять в повозках, вопить, потрясать нашими цепями и рассказывать о наших горестях. Так было, пока мы им не надоели. Тогда они прогнали нас без гроша в кармане. И я вернулся в море — это единственное ремесло, которое я знаю, и вот, меня схватили во второй раз.

Он захихикал и пошел, шаркая, обратно в свой угол, где снова исполнил странную пантомиму, укладываясь на жесткие доски с нарочитой предосторожностью. И отвернулся.

— Глупый старый болтун. Не верь ни единому слову из его бредней. Он шарлатан. — Это угрюмое замечание исходило от толстяка, похожего на купца, в парике и в дорогой, но сильно замаранной одежде. Очевидно, он слышал рассказ старика. — Таких ловкачей немало, ходят и врут, будто были в плену у мавров, и просят подаяния. Все мошенники.

— Но он говорил, что их «выставляли напоказ»? О чем это он? — Гектору как-то сразу не понравился этот человек.

— Так поступают редемптористы.[1] Эти филантропы собирают деньги, чтобы выкупать рабов из Берберии, а по возвращении возят несчастных по всей стране, выставляя их напоказ для того, чтобы народ видел, какие тяготы те претерпели. Они это делают, чтобы подвигнуть людей расстаться со своими денежками, а выручку пустить на выкуп новых рабов. — Он многозначительно посмотрел на Гектора. — Но кто скажет, куда уходит львиная доля этих денег? Я лично знаком с одним человеком из Сити, посредником, который занимается выкупом, и он связан с евреями, посредниками со стороны мавров. Мой друг преуспевает в этом деле, и поэтому я уверен, что недолго пробуду в Берберии. Как только мне удастся послать весточку моему другу, он сделает все, чтобы меня поскорее выкупили. И я вернусь домой к жене и детям.

— А что будет, — Гектор едва не сказал «с остальными», — если этого не случится?

Самодовольное себялюбие купца ему претило.

— Все зависит от того, что вы можете предложить. Если у вас есть деньги или влияние, или и то и другое, то вы недолго пробудете у мавров. Тем, у кого нет ни того ни другого, придется набраться терпения. Всякий народ, называющий себя христианским, рано или поздно попытается выкупить своих соотечественников, если на то найдутся деньги.

— А как вы сами здесь оказались?

— Меня зовут Джошуа Ньюленд, я торгую шелком и бархатом в Лондоне. Меня схватили на пути в Ирландию. Некто в Корке стал некредитоспособен, и ему срочно понадобилось продать груз полотна по дешевке. Я решил опередить конкурентов. Поэтому нанял рыбачье судно и отправился туда, но, на мое несчастье, нас захватили эти пираты-безбожники, а вместе со всей командой забрали и меня. Вместе с вон теми. — Он указал на людей, что недавно толпились у корзины с хлебом, а теперь сгрудились в дальнем углу. — Как видите, они держатся вместе. Они принадлежат совсем к другому классу, чем я, как и все эти простолюдины. — И он указал на жалкую горстку деревенских. Очевидно, Гектора он не причислял к их компании.

— Нас всех схватили одновременно, — ответил Гектор, стараясь говорить спокойно. Джошуа Ньюленд был самодовольным ничтожеством, об этом свидетельствовало каждое его слово. — На нашу деревню совершили набег.