Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599 - Джеймс Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже смеркалось, когда каркас Театра уложили на телеги, и лошади, то и дело спотыкаясь и тяжело ступая, поволокли дубовые столбы весом в полтонны каждый по заснеженным улицам Лондона. Подводы направлялись к складу на Питерстрит, неподалеку от пристани Брайдуэлл. По прибытии материалы разгрузили и уложили на складе в штабеля. Популярная байка о том, что разобранные бревна в ту же ночь перевезли на другой берег Темзы на новую строительную площадку, безосновательна: вряд ли труппа отважилась бы везти тяжелый груз на санях по тонкому льду; плата за провоз груза по Лондонскому мосту оказалась бы для труппы непосильной. Да и оставь они обледенелые бревна зимой на болотистом участке, выбранном для строительства Глобуса, и не выкради ее дружки Аллена, она бы просто сгнила. Только после укладки фундамента каркас старого театра перевезли по воде в Саутуорк, где в конце лета старый театр возродился, словно феникс, и был наречен Глобусом.
Зимой 1598–1599 гг. Шекспир находился на распутье. Пять лет назад его терзали те же сомнения. Тогда он никак не мог решиться, каким путем идти дальше, — остаться в театре или же заняться поэзией под покровительством знатного вельможи. Какое-то время он совмещал и то, и другое, но, опубликовав две поэмы («Венера и Адонис» и «Лукреция») с посвящением утонченному молодому аристократу графу Саутгемптону, он понял, что так дальше продолжать нельзя. Сделав выбор в пользу театра, он продолжал сочинять сонеты, которыми теперь делился со своими друзьями, не особенно заботясь об их публикации. Карьера Шекспира пошла в гору после того, как он стал членом труппы лорда-камергера, — за первые два года работы в труппе он написал ряд абсолютно новаторских для елизаветинской сцены пьес — «Сон в летнюю ночь», «Бесплодные усилия любви», «Ромео и Джульетта», «Король Иоанн», «Ричард II», «Венецианский купец», «Генрих IV. Первая часть».
В конце 1596 года, после невероятного успеха первой части «Генриха IV» творческий пыл Шекспира на время угас. За два последующих года он написал всего три произведения — вторую часть «Генриха IV» и две комедии — «Виндзорские насмешницы» и «Много шума из ничего». Во всех трех блистал Уилл Кемп — он исполнял роль Фальстафа в обеих частях «Генриха IV» и в «Виндзорских насмешницах», а в «Много шума из ничего» играл самодовольного полицейского пристава Кизила. Эти спектакли снискали любовь публики, Кемп купался в аплодисментах. Но уже тогда драматург понял, что время романтических комедий и хроник на исходе. Шекспир находился в постоянном творческом поиске — плыть по течению, находясь во власти клише и стереотипов, хотя они и нравились публике, он не хотел, новый путь пока тоже не просматривался. Речь шла совсем не только о вдохновении, и не от него все зависело. Работа над пьесами определялась и потребностями труппы, и интересами публики общедоступного театра и двора — драматург все время оказывался меж двух огней.
В целом, в эти годы елизаветинский театр переживал не лучшие времена. Талантливых драматургов почти не оставалось, власти угрожали закрыть театры, а из-за чумы актеры нередко теряли работу. Мало того что наступили годы чудовищного неурожая, так еще и испанцы все время угрожали Англии вторжением. К 1597 году многие драматурги — Джон Лили, Томас Кид, Кристофер Марло, Джордж Пиль, Роберт Грин — уже ушли из жизни, а молодые авторы, такие как Бен Джонсон, Томас Деккер и Томас Хейвуд, только начинали обретать свой голос. Буквально за несколько лет Шекспир из «выскочки-вороны», по уничижительному замечанию Роберта Грина, превратился в опытного драматурга, став связующим звеном между двумя поколениями. Шекспир был наделен непревзойденным талантом — заимствуя чужие сюжеты, он безошибочно брал у своих собратьев по перу самое лучшее. И, конечно, чтобы быстрее двигаться вперед, ему очень не хватало духа здорового соперничества.
Книжные лавки Лондона явно не могли похвастаться изобилием пьес — еще одно свидетельство застоя 1597–1598 гг. И все же популярность театра была высока, как никогда. Помимо Слуг лорда-камергера, игравших тогда в Куртине, и Слуг лорда-адмирала (театр Роза) на плаву все еще оставались и странствующие труппы, гастролировавшие по всей Англии и время от времени по пути заезжавшие в Лондон. Играли они в основном либо на постоялых дворах, либо в театре Лебедь. Поняв, что спрос велик, театральные антрепренеры стали строить в Лондоне новые театральные здания, где актеры могли бы играть постоянно, — так появились Глобус, Фортуна, Кабанья голова; в соборе св. Павла и в закрытом театре Блэкфрайерс начали выступать детские труппы. В 1600 году в Лондоне и его окрестностях проживало примерно двести тысяч человек (население Англии тогда составляло около четырех миллионов). Если в какой-то день в Лондоне играли два спектакля в двух разных театрах (а театр тогда вмещал от двух до трех тысяч человек), то, даже если зал был заполнен наполовину, в театрах собиралось за день чуть ли не три тысячи лондонцев. За неделю (а, по самым скромным подсчетам, спектакли шли пять раз в неделю) билеты в театр регулярно покупали пятнадцать тысяч лондонцев. Конечно, в театрах бывали далеко не все, чаще других — молодые люди и обеспеченные студенты юридических иннов. За год им удавалось посмотреть десятки пьес! Однако в среднем, больше трети лондонцев ходили в театр примерно раз в месяц.
Это означает, что Шекспир и его собратья по перу писали пьесы для очень искушенного зрителя. В елизаветинском театре каждый день давали новое представление — постоянные труппы все время обновляли репертуар, а также восстанавливали старые пьесы, некогда популярные у зрителя. Провальные спектакли тут же заменяли другими. Тогдашний зритель отличался крайней избирательностью и резко реагировал на любые новшества в тех жанрах, к которым привык, будь то романтическая комедия или трагедия мести. Труппа работала в бешеном темпе, на износ, чтобы угодить публике.
Неудивительно: все драматурги тех лет были молоды, ни одному из тех, кто писал пьесы в 1599 году, не исполнилось и сорока. В драматурги шли талантливые люди со всей Англии, ими становились студенты юридических иннов и других университетов, а также люди разных профессий. Их объединяло только одно — невысокое социальное положение. В Лондоне тогда работали пятнадцать драматургов — все они хорошо знали друг друга: Джордж Чапмен, Генри Четтл, Джон Дэй, Томас Деккер,
