Кольцо Соломона - Джонатан Страуд

Бесы подняли тревогу, но было поздно. Воздух зазвенел от шума крыльев и свиста острых когтей, но прелестная дева улыбнулась, помахала на прощание бесам, Иерусалиму, своему последнему рабскому ярму на Земле — и, не говоря худого слова, исчезла.

Тут старому волшебнику и конец пришел. Мы довольно много времени провели вместе, но имени его я так и не узнал. Однако я до сих пор вспоминаю о нем с нежностью. Глупый, жадный, бестолковый — и мертвый. Вот это идеальный хозяин!

Часть вторая

4

Соломон

Соломон Великий, царь Израиля, верховный волшебник и оплот нации, подался вперед и нахмурил свои изящно очерченные брови.

— Мертв? — переспросил он, а потом еще раз, погромче, после жуткой паузы, во время которой сердца четырехсот тридцати семи человек дрогнули и замерли от ужаса: — Мертв?!

Двое ифритов, что восседали подле трона в обличье златогривых львов, устремили на него свои золотистые глаза. Трое крылатых джиннов, что парили над спинкой трона, держа наготове плоды, вина и сладости, дабы царь в любой момент мог подкрепиться, затрепетали так сильно, что кубки и блюда задребезжали у них в руках. Горлицы и ласточки, гнездившиеся между балок, сорвались со своих насестов и сквозь открытую колоннаду умчались в озаренные солнцем сады. А четыреста тридцать семь человек — волшебники, придворные, жены и просители, — собравшиеся в чертоге в то утро, потупились и принялись робко переминаться с ноги на ногу.

Великий царь очень и очень нечасто повышал голос, даже когда речь шла о войне или о женах. Подобные случаи ничего доброго не сулили.

У подножия трона склонился долу Соломонов визирь.

— Да, господин. Мертв. Однако есть и добрые вести: он добыл тебе редкостную старинную вещицу!

Не поднимая головы, он указал на ближайший к нему постамент. На нем стояла золотая статуэтка змея.

Царь Соломон посмотрел на статуэтку. В чертоге все замерло. Львы-ифриты смотрели на людей, моргая золотистыми глазами, скрестив бархатные передние лапы и слегка подергивая хвостом. Над троном зависли в ожидании джинны — они были неподвижны и лишь лениво взмахивали орлиными крыльями. Птицы из сада куда-то делись; только мотыльки, точно солнечные зайчики, мелькали среди залитых светом деревьев.

Наконец царь откинулся на кедровую спинку трона и заговорил:

— Да, вещица красивая. Бедный Иезекииль верно служил мне до последнего!

Он поднял руку, давая джиннам знак подать вина, и, поскольку рука была правая, по залу прокатился вдох облегчения. Волшебники расслабились, жены принялись шушукаться и браниться, и собравшиеся просители из десяти стран один за другим поднимали головы, взирая на царя с боязливым восторгом.

Кто, как не Соломон, достоин был восхищения? В юности прыщи и оспа обошли его стороной, и теперь, в расцвете сил, кожа его оставалась гладкой и шелковистой, как у ребенка. Воистину, за пятнадцать лет, что миновали с тех пор, как он взошел на трон, царь почти не переменился: темноглазый, смуглокожий, узколицый, с длинными черными волосами, ниспадающими на плечи. Длинный, прямой нос, пухлые губы, глаза, подведенные зеленовато-черной сурьмой, по египетскому обычаю. Поверх роскошных шелковых одежд — дара индийских магов-жрецов — он носил множество великолепных украшений из золота и жада, и сапфировые серьги, и ожерелья нубийской слоновой кости, и янтарные бусы из Киммерии. На запястьях у него звенели серебряные обручья, и лодыжку одной ноги обвивал тонкий золотой браслет. Даже сафьяновые сандалии, свадебный дар владыки Тира, были расшиты золотыми бляхами и самоцветами. Но на длинных, узких кистях не было ни единого камня, ни единого украшения — лишь на мизинце левой руки красовалось кольцо.

Царь сидел и ждал, пока джинн наливал ему вино в золотой кубок; ждал он, пока в вино золочеными вилочками накладывали ягоды с ветреных холмов Анатолии и лед с вершины горы Ливана. И люди смотрели, как он ждет, купаясь в лучах его славы, чье сияние было подобно солнцу.

Наконец лед был опущен в кубок, вино было готово. Джинны, беззвучно взмахивая крылами, убрались прочь от трона. Соломон заглянул в кубок, но пить не стал. Его внимание снова обратилось к чертогу.

— Мои волшебники! — произнес он, обращаясь к кружку тех, кто стоял ближе всего к трону. — Все вы неплохо потрудились. За одну ночь сумели вы добыть множество удивительных сокровищ со всего света! — Он мановением кубка указал на семнадцать расставленных перед ним постаментов, на каждом из которых красовались редкостные, невиданные вещицы. — Каждое из них уникально, и все они должны помочь нам пролить свет на древние культуры, существовавшие прежде нас. Я с большим интересом займусь их изучением. Хирам, можешь велеть их убрать.

Визирь, маленький темнокожий волшебник из далекого Куша, немедленно вытянулся по струнке. Он отдал приказ. Семнадцать рабов — людей или, по крайней мере, существ в человеческом обличье — выбежали вперед и унесли и золотую змейку, и прочие сокровища.

Когда с этим было покончено, визирь набрал в грудь воздуха, стиснул рубиновое навершие посоха и трижды ударил им об пол.

— Внимание! — провозгласил он. — Соломонов совет продолжается! Царю предстоит рассмотреть несколько чрезвычайно важных дел. Все мы, как всегда, вкусим от плодов его премудрости. Для начала…

Но тут Соломон вяло приподнял руку. Рука была левая, и потому визирь осекся на полуслове и побледнел.

— Прошу прощения, Хирам, — вкрадчиво сказал государь, — но первое из дел нам уже известно. Сегодня утром был убит мой волшебник Иезекииль. Дух, который его убил, — известно ли, кто это?

Визирь прочистил горло.

— Да, повелитель, известно. Имя преступника удалось узнать благодаря пометкам на цилиндре Иезекииля. Он предпочитает именовать себя Бартимеусом из Урука.

Соломон нахмурился:

— Мне кажется, я уже слышал это имя.

— Да, повелитель, и не далее, как вчера. Этого духа видели распевавшим предерзостную песенку, в которой говорилось о том, что…

— Благодарю. Да, припоминаю. — Царь погладил свой точеный подбородок. — Бартимеус… из Урука. Города, которого не существует уже две тысячи лет. Стало быть, демон этот весьма древний. Марид, полагаю?

Визирь отвесил низкий поклон.

— Нет, повелитель. Отнюдь.

— Так стало быть, ифрит.

Визирь поклонился еще ниже, чуть-чуть не дотянувшись подбородком до мраморного пола.

— Повелитель, на самом деле это не более чем джинн, весьма умеренной силы и могущества. Четвертого уровня, если верить некоторым шумерским табличкам.

— Четвертого уровня?!

Тонкие пальцы забарабанили по подлокотнику трона, на мизинце сверкнуло золото.

— Джинн четвертого уровня убил одного из моих волшебников?! При всем уважении к стенающей тени Иезекииля, это позорит весь Иерусалим — а хуже того, это позорит меня! Подобную дерзость с рук спускать нельзя. Участь преступника должна стать примером для всех. Хирам, пусть подойдут оставшиеся из семнадцати.

Главные волшебники царя Соломона прибыли к нему из земель, далеких от пределов Израиля, привлеченные блеском его величия. Из дальней Нубии, из Пунта, из Ассирии и Вавилона съехались эти могущественные люди. Любой из них всего лишь кратким приказом мог вызывать из небытия демонов, поднимать ураганы, сеять смерть среди бегущих в панике врагов. Они владели древними тайнами и считались могучими у себя на родине. Однако все они предпочли прибыть в Иерусалим, дабы служить тому, кто носил Кольцо.

Визирь взмахом жезла призвал их выйти вперед. Каждый волшебник или волшебница, подступая к трону, низко склонялись перед Соломоном.

Соломон пристально взглянул на них, затем промолвил:

— Хаба!

Волшебник выступил из круга, неспешно, величественно и бесшумно, точно кошка.

— Да, повелитель?

— У тебя зловещая репутация.

— Воистину так, повелитель.

— Ты обращаешься со своими рабами с подобающей суровостью.

— Повелитель, я горжусь своей жестокостью и недаром, ибо демоны злобны и бесконечно коварны, и лукавы и мстительны от природы.

Соломон погладил свой подбородок.

— Да, это правда… Хаба, насколько мне известно, у тебя в подчинении уже состоит несколько непокорных духов, причинивших немало хлопот.

— Это так, повелитель. И каждый из них горько сожалеет о своей былой дерзости.

— Не согласишься ли ты добавить к их числу этого зловредного Бартимеуса?

Хаба был египтянин. Человек впечатляющей внешности, высокий, широкоплечий, крепкий членами. Череп его, как и у всех фиванских жрецов-магов, был чисто выбрит и до блеска налощен воском. Орлиный нос, массивные брови, губы тонкие, бескровные, натянутые, точно тетива лука. На пустынном лице, точно бархатно-черные луны, темнели глаза, вечно увлажненные, как будто он постоянно готов был расплакаться. Хаба кивнул.