Жена Денниса Хаггарти - Уильям Теккерей

Не стану вам рассказывать, что произошло между мною и Джемаймой, когда меня ввели в затемненную комнату, где она сидела, бедная страдалица! Не буду описывать, с каким трепетом восторга я схватил (найдя на ощупь) ее бедную исхудалую руку. Она не отняла у меня руки; я вышел из комнаты женихом, сэр; теперь-то мне представилась возможность доказать Джемайме, что я всегда горячо ее любил, ибо три года назад я составил завещание в ее пользу; в тот вечер, когда мне отказали, как я уже вам говорил, я хотел лишить себя жизни, но если бы я застрелился, могли признать, что я это сделал, будучи non compos {В невменяемом состоянии (лат.).}, и мой брат Мик стал бы оспаривать мою последнюю волю, вот я и решил не лишать себя жизни, - чтобы она унаследовала от меня после моей естественной смерти. Тогда у меня была всего лишь тысяча фунтов, еще две оставил мне отец! Будьте уверены, я завещал ей все мое состояние до последнего шиллинга, и после женитьбы все перевел на ее имя, а поженились мы вскорости. Мне дозволили взглянуть на лицо бедняжки спустя некоторое время, и тут только я понял, как ужасно она пострадала от болезни. Вообразите, мой друг, какую муку я испытал, когда увидел, что осталось от былой ее красоты!

Поступок этого славного малого тронул меня до глубины души; судя по его рассказу, ему и в голову не приходило, что он может отказаться от женитьбы на этой женщине, уже совсем не той, которую он когда-то любил; да он и теперь был ей так же предан, как в те времена, когда попался в ловушку жалких мишурных чар этой глупенькой лемингтонской кокетки. Не жестоко ли, что такое благородное сердце отдано на милость тупого эгоизма и тщеславия! А было или не было жестокостью оставлять его в неведении, поощряя это упорное раболепство и поклонение глупому, самовлюбленному существу, которое он избрал себе кумиром?

- Вскоре мой полк перевели на Ямайку, где он находится и теперь, продолжал Деннис, - и меня уже должны были назначить полковым врачом. Но жена и слышать не хотела об отъезде и объявила, что разлука с матерью разобьет ей сердце. Вот я и вышел в отставку на половинное жалованье и снял этот домик; а ежели бы случилась мне практика, - ведь моя фамилия значится на дощечке у входа, - так я готов принять любого пациента. Но один пациент приходил как раз тогда, когда я вывозил жену кататься в фаэтоне, а другой, объявившийся как-то ночью, с разбитой головой, был нищим. Жена моя каждый год дарит меня ребенком, и у нас нет долгов; и, скажу вам по секрету, покуда в доме нет тещи, я счастлив и ни на что не жалуюсь.

- Стало быть, вы не ладите со старухой? - осведомился я.

- Не сказал бы, что лажу; да это было бы противно естеству, - ответил Деннис с кривой усмешкой. - Приезжая к нам, она все в доме переворачивает вверх дном. Когда она здесь, мне приходится спать в чулане. Она ни разу не выплатила Джемайме ее годового дохода, хоть и хвалится своими жертвами, как будто из-за дочери она разорилась; к тому же когда она здесь, на нас сваливается целая орда Молоев, со всеми чадами и домочадцами. Они все пожирают, как саранча, и мне от них уж и вовсе житья нет.

- А что, Молойвиль действительно такое прекрасное поместье, каким его расписывала вдова? - спросил я смеясь и с немалым любопытством.

- Да еще какое прекрасное! - воскликнул Деннис. - Дубовый парк в двести акров, какого вы сроду не видели, жаль только, что в нем вырубили все деревья. Молои утверждают, что лучше их сада не было в западной Ирландии; но они выломали все стекла из оранжерей, чтобы заменить разбитые в окнах дома, и винить-то Молоев, собственно, не за что. Чистый доход с аренды ферм три с половиной тысячи, только деньги эти поступают судебным исполнителям. Да есть еще другие долги, не обеспеченные закладными на землю.

- Выходит, что кузен вашей жены, Каслрей Молой, не унаследует большого состояния?

- О, этот человек не пропадет, - сказал Деннис. - Пока ему верят в долг, он не станет скряжничать. Я и сам имел глупость поставить свою фамилию на какой-то бумажонке для него; кредиторам не удалось его изловить в Мэйо; вот они и уцепились за меня здесь, в Кингстауне. Ну и дела пошли! Говорит же миссис Гам, что я разоряю ее семью! Я выплачивал долг из пенсии (ведь все мои деньги переведены на Джемайму); но Каслрей человек порядочный, он предложил мне любое удовлетворение. Можно ли требовать большего?

- Разумеется, нельзя; и вы по-прежнему с ним приятели?

- А то как же, но с тетушкой у него вышла перепалка; отделал он ее честь честью, смею вас заверить. Он укорял ее в том, будто она возила Джемайму с курорта на курорт и пыталась навязать в жены чуть ли не всем холостым мужчинам Англии, - мою бедную Джемайму, которая между тем была до смерти влюблена в меня! Как только она оправилась от оспы, которую схватила в Фермое, - да благословит ее господь! - бедняжка, жаль что меня там не было и я не ухаживал за нею, - как только Джемайма поправилась, старуха сказала племяннику: "Каслрей, отправляйся-ка в казармы и разведай, где стоит сто двадцатый полк". И сразу же помчалась в Корк. Видно, во время болезни Джемайма так бурно проявила свою любовь ко мне, что матери пришлось покориться и обещать дорогой девочке в случае ее выздоровления свести нас. По словам Каслрея, вдова последовала бы за полком даже на Ямайку.

- Нимало не сомневаюсь, - отозвался я.

- Может ли быть более сильное доказательство любви! - воскликнул Деннис. - Болезнь и ужасная слепота моей милой женушки расстроили ее здоровье и дурно отразились на характере. Она, понятно, не может сама присматривать за детьми, и возиться с ними приходится главным образом мне; да и характер у Джемаймы, разумеется, стал неровный. Но вы же видите, какое это чувствительное, нежное, утонченное создание, и, естественно, такой неотесаный парень, как я, зачастую ее раздражает.

Тут Деннис простился со мною, сказав, что ему пора отправляться гулять с детьми; мне кажется, что история Денниса должна навести на кое-какие полезные размышления холостяков, намеревающихся расстаться с холостяцкой жизнью, а иных, сетующих на свое одиночество, может утешить. Женитесь, джентльмены, если вам охота припала; променяйте комфорт и вкусный обед в клубе на холодную баранину и папильотки жены у себя дома; откажитесь от книг и от других удовольствий и обзаводитесь женой и детьми; но прежде чем решиться на такой шаг, обдумайте его хорошенько, что вы, несомненно, и сделаете, последовав сему совету и примеру. Совет всегда полезен влюбленным; они всегда прислушиваются к советам; они всегда сообразуются с мнением посторонних, а не со своим собственным; и, следуя примеру, не остаются в накладе. Уж если мужчине встретилась хорошенькая девушка и его охватило блаженное любовное помешательство, он обязательно воздержится от решительного шага, пока не взвесит все обстоятельства, - -какой у нее характер, сколько за ней приданого, какими средствами располагает он сам и получится ли из них подходящая супружеская пара... Ха, ха, ха! Но хватит дурачиться! Я был влюблен сорок три раза в женщин разных сословий и общественного положения, и всякий раз женился бы, если бы получил их согласие. Сколько жен было у Соломона, мудрейшего из людей! И разве наша история не показывает, что Любви подчиняются даже мудрейшие! Только глупцы противятся любви.

Однако время приступить к последней, пожалуй, наиболее грустной главе в истории бедняги Денни Хаггарти. Мне довелось встретиться с ним еще раз при обстоятельствах, которые и побудили меня написать эту повесть.

В июне прошлого года я, волею судеб, оказался в Ричмонде - этом прелестном местечке; и там на террасе грелся в солнечных лучах былой мой приятель из 120-го полка; он сильно постарел, осунулся и обносился, - таким жалким я его еще не видел.

- Как, разве вы покинули Кингстаун? - спросил я, пожимая ему руку.

- Да, - ответил он.

- А ваша супруга, семья, тоже здесь, в Ричмонде?

- Нет, - возразил он, грустно качнув головой; и глубоко запавшие глаза бедняги наполнились слезами.

- Боже правый, что случилось, Денни? - спросил я, в то время как он, словно в тисках, сжимал мне руку.

- Они бросили меня! - воскликнул он в страстном порыве горя - крик этот, казалось, вырвался из самой глубины его души. - Бросили! - повторил он и опустился на скамью, стискивая свои громадные кулаки, дико потрясая худыми руками. - Я теперь человек, умудренный опытом, мистер Фиц-Будл. Джемайма оставила меня, а ведь вы знаете, как я ее любил и как мы были счастливы! Теперь я один как перст; но я утешаю себя тем, что скоро умру; и что именно она меня убила!

История, которую он мне поведал, прерывая рассказ отчаянными, бурными сетованиями, какие не свойственны моим более хладнокровным соотечественникам и которые мне бы не хотелось здесь повторять, была до крайности простой. Теща завладела домом и выжила его оттуда. Его состояние было передано по брачному контракту жене. Она никогда его не любила, в чем в конце концов созналась, и своим эгоизмом, насмешками и несносным характером вынудила его уйти. Сын умер; девочкам, по его мнению, приличнее воспитываться у Молоев, чем у него; так что он один-одинешенек и живет, вернее, прозябает, на свои сорок фунтов в год.