Перевал - Кир Булычев

Они остановились между домами Кристины и Луизы. Дверь к Луизе была приоткрыта, там блестели глаза - Казик, приемыш, ждал тетю.

- В горах страшно. Я на всю жизнь запомню, как мы по горам шли. Люди буквально на глазах замерзали. Утром поднимаемся, а их недобудишься.

- Сейчас лето, - сказал Олег. - Снега нет.

- Легенды, легенды, принимаешь желаемое за действительное. В горах всегда снег.

- Но если пройти нельзя, мы вернемся, - успокоил Олег.

- Возвращайтесь. Лучше возвращайтесь.

Луиза повернула к своей двери. Казик запищал от радости. Олег толкнул дверь к Кристине.

У Кристины душно, пахнет чем-то кислым, плесень уже закрыла стены, и хоть плесень желтая, оранжевая, яркая, в комнате от этого не светлей. И светильник не горит.

- Привет, - Олег придержал дверь, чтобы разглядеть, кто где в темной комнате. - Вы не спите?

- Ох, - вздохнула Кристина. - Пришел все-таки, я думала, что не придешь, я так и полагала, что ты забудешь. Раз вы в горы собрались, то зачем обо мне помнить?

- Ты не слушай ее, Олег, - сказала тихо, очень тихо, почти шепотом Лиз. - Она всегда ворчит. Она и на меня ворчит. С утра до вечера. Надоело.

Олег нашел стол, пошарил по нему руками, отыскал светильник, вынул из кошеля на поясе кремень и трут.

- Чего без света сидите? - спросил он.

- Там масло кончилось.

- А где банка?

- Нет у нас масла, - сказала Кристина. - Кому мы нужны, две беспомощные женщины? Кто принесет нам масла?

- Масло на полке, справа от тебя. Вы когда уходите? - спросила Лиз.

- После обеда. Как себя чувствуешь?

- Хорошо. Только слабость.

- Эгле сказала, дня через три ты уже встанешь. Хочешь, мы тебя к Луизе перенесем?

- Я не оставлю маму, - сказала Лиз.

Кристина не была ей матерью. Но они давно жили вместе. Когда они пришли в поселок, Лиз было меньше года, она была самая малюсенькая. Ее мать замерзла на перевале, а может, попала под снежную лавину, Олег точно не помнил. А отец погиб еще раньше. Кристина несла Лиз все те дни. Она тогда была сильная, смелая, у нее еще были глаза. Так и остались они вдвоем. Потом Кристина ослепла. Из-за тех же перекати-поле, не знали еще, что делать. Вот и ослепла. Она редко выходит из дома. Только летом. И только если нет дождя. Все уже привыкли к дождю, не замечают его. А она не привыкла. Если дождь, ни за что не выйдет. А если сухо, иногда выглянет из двери, потом сядет на ступеньку и сидит, а если кто проходит мимо, она угадывает кто и жалуется ему. Старый говорит, что Кристина немного ненормальная. Что раньше она была крупным астрономом. Очень крупным астрономом.

- Конечно, - сказала Кристина, - перенесите ее куда-нибудь. Зачем ей со мной подыхать?

Олег отыскал на полке банку с маслом, налил в светильник и зажег его. Сразу стало светло. И видна была широкая кровать, на которой под шкурами лежали рядом Кристина и Лиз. Олег всегда удивлялся, насколько они похожи, не поверишь, что не родственники. Обе белые, с желтыми волосами, с широкими плоскими лицами и мягкими губами. У Лиз зеленые глаза. У Кристины глаза закрыты. Но, говорят, тоже были зелеными.

- Масла еще на неделю хватит. Потом Старый принесет. Вы не экономьте. Чего в темноте сидеть.

- Жаль, что я заболела, - сказала Лиз. - Я хотела бы пойти с тобой.

- В следующий раз, - сказал Олег.

- Через три года?

- Через год.

- Через этот год, значит - через три года. У меня слабые легкие.

- До зимы еще долго, выздоровеешь.

Олег понимал, что говорит не то, чего ждала от него эта девушка с белым широким лицом. Когда она говорила о перевале, о походе, она имела в виду совсем другое: Чтобы Олег всегда был вместе с ней, потому что ей страшно, потому что она совсем одна, и Олег старался быть вежливым, но не всегда удавалось, потому что Лиз раздражала: Ее глаза всегда чего-то просили, она хотела остаться с Олегом вдвоем, чтобы целоваться.

Кристина поднялась с постели, подобрала палку, пошла к плите. Она все умела делать сама, но предпочитала, чтобы приходили помогать соседи.

- Олег, - Лиз поднялась на локте. Открылась большая белая грудь, и Олег отвернулся. - Олег, не уходи с ними. Ты не вернешься. Я знаю, ты не вернешься. У меня предчувствие...

- Может, воды принести? - спросил Олег.

- Есть вода, - сказала Лиз. - Ты не хочешь меня послушаться. Ну хотя бы раз в жизни!

- Я пошел.

- Иди, - сказала Лиз.

В дверях его догнали слова:

- Олежка, ты посмотри, может, там есть лекарство от кашля. Для Кристины. Ты не забудешь?

- Не забуду.

- Забудет, - сказала Кристина. - И в этом нет ничего удивительного.

Старый мылся на кухне над тазом.

- Крупных зверей вы убили, - сказал он. - Шерсть только плохая, летняя.

- Это Дик с Сергеевым.

- Ты сердит? Ты был у Кристины?

- Там все в порядке. Потом принесите им масла. И еще у них картошка кончается.

- Не беспокойся. Заходи ко мне, поговорим напоследок.

- Может, к нам?

- У меня тихо, близнецы на улице играют.

- Только недолго! - крикнула мать из-за перегородки. Старый ухмыльнулся. Олег снял полотенце, протянул ему, чтобы удобней было вытереть руку. Правую Старик потерял лет пятнадцать назад, когда они первый раз пытались пройти к перевалу.

Олег прошел в комнату Старого, сел за стол, отполированный локтями учеников, отодвинул самодельные счеты с сушеными орехами вместо костяшек. Сколько раз он сидел за этим столом? Несколько тысяч раз. И все, что знает, почти все, услышал за этим столом.

- Мне страшнее всего отпускать тебя, - сказал Старик, садясь напротив, на учительское место. - Я думал, что через несколько лет ты сменишь меня. И будешь вместо меня учить детей.

Он подобрал со стола темную деревянную табличку, стер с нее криво выведенные мелом буквы, Олег подумал, что давным-давно он тоже учился писать на такой табличке. Может быть, на этой самой.

- Я вернусь, - сказал Олег. Он подумал: А что сейчас делает Марьяна? Грибы она уже замочила, потом переложила свой гербарий, она обязательно перекладывает гербарий. Собирается? Говорит с отцом? Спит?

- Ты меня слушаешь?

- Да, конечно, учитель.

- И в то же время я сам настаивал на том, чтобы тебя взяли за перевал. Пожалуй, тебе это нужнее, чем Дику или Марьяне. Ты будешь моими глазами, моими руками.

Старый поднял свою руку и посмотрел на нее с интересом, словно никогда не видел. И задумался. Олег молчал, оглядывая комнату. Старый иногда замолкал так, внезапно, на минуту, на две. Надо привыкнуть. У каждого свои слабости. Огонек светильника отражался на отполированном, как всегда чистом микроскопе. В нем не было главного стекла. Сергеев тысячу раз говорил Старому, что пустая трубка слишком большая роскошь, чтобы держать ее на полке, как украшение. Дай мне ее в мастерскую, Боря, говорил он, я из нее сделаю два чудесных ножа. А Старый не отдавал.