От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964-1994 - Джузеппе Боффа

Цензура и «самиздат»

В общем, хлеб был. И даже в какой-то степени с маслом. Но не хлебом единым жив человек: эта евангельская истина, использованная в начале 50-х годов как заголовок романа, ставшего мишенью для нападок московских руководителей, очень часто цитировалась в СССР в первый период брежневского правления. Уже в последние /21/ годы правления Хрущева отмечалась растущая политическая активность творческой интеллигенции, сопровождавшаяся публичными дискуссиями между высшим руководством и целым рядом писателей, художников, артистов[39]. Для многих представителей культуры «стабильность» означала надежду на большую свободу. Спустя годы некоторые из них вспоминали это время — небольшой «просвет между хрущевской оттепелью и расцветом брежневской эпохи» — как краткий, но счастливый миг[40].

В сентябре 1965 года в Москве были арестованы два писателя — Андрей Синявский и Юлий Даниэль, которые были мало известны за пределами определенного круга и которые под псевдонимами опубликовали за границей сатирические и критические заметки о советской действительности. Их арест обозначил памятную дату в развитии общественной жизни СССР, как бы тогда ее оценили противостоящие стороны. Это был вызов, брошенный двумя писателями: обратившись к зарубежным издательствам, они нарушили существовавший долгие годы неписаный, но неоспоримый закон советского образа жизни, по которому искать поддержки за рубежом было свидетельством нелояльности, если не настоящего предательства. Незадолго до этого такой великий поэт, как Пастернак, по такой же причине был не только заклеймен властями, но практически остался в изоляции даже среди своих коллег. На этот раз реакция была совершенно иной. Конечно, в Москву по поводу двух писателей приходили многочисленные осуждающие письма, инициированные самими властями. Но впервые появились свидетельства и другого рода. В центре Москвы на Пушкинской площади прошла демонстрация протеста против ареста писателей, пусть небольшая, всего в несколько человек, но такого прецедента начиная с далеких 20-х годов еще не было.

Реакция еще больше усилилась во время процесса, начавшегося в январе 1966 года не без некоторой рекламы. Шум, поднятый за рубежом, уже сам по себе обескураживал советское руководство. Но более настораживающими были пока еще ограниченные проявления несогласия внутри страны, которые тем не менее уже нельзя было не замечать. Формировалась оппозиция — явление скорее политическое, нежели культурное. В публикациях о процессе появлялись только те мнения, которые согласовывались с обвинительным заключением. Но родные и близкие обвиняемых написали другие отчеты, и в отпечатанном на пишущих машинках виде они начали ходить по рукам. Так родился новый метод борьбы. Протест стал явным. Власти пытались задушить его, но оппозиция не давала больше затыкать себе рот: она нашла способ распространения своей информации Репрессии стали усиливаться. Так образовывался круговорот, из которого руководство Брежнева не сможет более выйти. /22/

А в советскую жизнь вошло новое явление — «самиздат». Неугодные властям произведения искусства и политические идеи не могли проникнуть в официальную печать из-за жесткой цензуры, но теперь они получили пусть примитивный, но вполне автономный канал распространения: они перепечатывались на машинке и передавались от одного читателя другому. Метод этот был не так уж нов. Отдельные его преодоления встречались и прежде. Но лишь в середине 60-х годов «самиздат» становится настоящим явлением политической и культурной жизни, явлением, сильно впоследствии повлиявшим на культурную жизнь СССР. Отчеты о судебных процессах, которые власти предпочитали держать под спудом, но которые им не удавалось больше сохранять в тайне, в значительной мере усилили это влияние. Другим толчком было растущее неприятие цензуры, не только жесткой, но подчас просто тупой, — традиционный удел всех цензур. На дрожжах хрущевских преобразований выросли произведения, написанные уже известными или молодыми авторами, критически оценивающими прошлое СССР и его настоящее. Публикация таких произведений была запрещена. Немалое их число находило дорогу пусть к ограниченному, но, возможно, более эффективному способу подпольного распространения. Был и другой путь, указанный Пастернаком, Синявским и Даниэлем: опубликованные на Западе книги потом тайно возвращались в Советский Союз.

Символической фигурой нового столкновения с властями стал прежде малоизвестный и вдруг сделавшийся знаменитым писатель Александр Солженицын. Он приобрел популярность, опубликовав в ноябре 1962 года при горячей поддержке Хрущева роман о сталинских лагерях. Несколько рассказов, появившихся затем в печати, подтвердили значительное дарование писателя. Но были у Солженицына и другие произведения, которые ждали своего выхода в свет. После отставки Хрущева публикация его работ прекратилась. Более того, в те самые дни, когда были задержаны Синявский и Даниэль, милиция наложила арест на некоторые рукописи Солженицына. А через какое-то время они появились в «самиздате». Автор, однако, никак не желал смириться. В мае 1967 года Солженицын пишет письмо IV съезду Союза писателей, на который он не был приглашен, и в этом письме в самых острых выражениях осуждает гибельный характер цензуры и требует ее отмены. На съезде писателей письмо зачитано не было. Но многие из делегатов имели текст письма, и практически все были с ним знакомы. Около 100 человек, среди которых были известные в советской литературе имена, открыто и письменно выразили свое согласие с Солженицыным. Все эти документы появились в «самиздате» и попали за границу[41].

Процесс Даниэля-Синявского и письмо Солженицына стали двумя ключевыми точками в эволюции советского общественного мнения /23/ 60-х годов. Они выделялись на фоне растущей интеллектуальной деятельности. «Самиздат» и другие подпольные формы распространения неопубликованных работ стали составной частью культурной жизни, зеркалом, отражавшим подспудные дискуссии, которым власти не позволяли выйти наружу, но подавить которые они были уже не в силах. Некоторые из публикаций «самиздата» становились даже периодическими. Наиболее известной и долговременной будет начиная с 1968 года «Хроника текущих событий», достаточно регулярно предоставлявшая информацию как о незаконной политической деятельности, так и о борьбе с ней[42]. Через эти каналы крупные произведения, получившие впоследствии мировую известность, стали достоянием хотя и узкого круга людей, но обладавшего значительной способностью влиять на культурную жизнь в стране.

Конфликт между властями и культурой

Развитие советского общества, распространение науки и культуры способствовали этому конфликту. В то самое время, когда произведения Солженицына запрещались, его приглашали выступать в известные научно-исследовательские институты; первым среди них был Институт ядерной физики Курчатова, которому страна была обязана многими успехами в области ядерной физики. Причем даже власти не решались вступать в конфликт с такими важными авторитетными научными центрами[43]. В Академии наук, где всегда сохранялся принцип избрания членов тайным голосованием, некоторые из кандидатур, слишком явно навязываемые сверху, были отклонены, ибо были сочтены недостойными столь высокого положения. После выхода в свет первой книги Солженицына появился целый поток литературы о сталинских лагерях. Было дано указание о прекращении подобных публикаций[44]. Речь шла о воспоминаниях или рассказах, неравнозначных по своим достоинствам, но помогавших глубже постичь самую болезненную страницу советского прошлого, дополняя разоблачения, сделанные еще во времена Хрущева, и устные свидетельства выживших в лагерях, вернувшихся на свободу благодаря тому же Хрущеву.

В росте противоречий стал обнаруживаться феномен еще более своеобразный и более характерный для СССР, чем извечный конфликт между тиранией власти и страстным желанием свободы. Впервые после ушедшей в далекое прошлое революции обнаруживался раскол между политическими верхами страны и значительными группами культурной общественности. Такого не случалось даже в самые жестокие годы сталинского деспотизма: тогда противостояния носили гораздо более эпизодический характер. Это был признак кризиса, /24/ грозившего перекинуться и на другие сферы жизни[45]. Речь шла даже не о противоборстве между советскими коммунистами и их противниками. Разногласия проникали в саму КПСС. И главной причиной несогласий снова была оценка Сталина.

Эпоха Хрущева была отмечена разоблачениями, с которыми он выступил против преступлений и просчетов своего предшественника. Понятно, что его оценку разделяли не все члены партии и не все общество. Но она была сделана и оказывала влияние. Враждебное отношение к антисталинским настроениям Хрущева стало одной из причин его падения. Сменившие его руководители ничего не сказали по этому поводу, кроме общих обещаний верности установкам двух антисталинских съездов — XX и XXII съездов КПСС. Но вскоре в некоторых кругах партийного аппарата стали предприниматься попытки вернуться к прославлению Сталина в связи с 20-й годовщиной Победы во второй мировой войне, которая в памяти многих, особенно бывших участников войны, была связана с его именем. Однако в последний момент ничего не было сделано. Группа авторитетных представителей культуры, коммунистов и беспартийных, обратилась с письмом протеста к руководству партии в самый канун XXIII съезда партии и добилась того, что инициатива была пресечена[46].