Золотая, и в мехах - Ольга Александровна Коренева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот как быть, что делать! – говорила она. – Я люблю его по-сумасшедшему, он меня тоже! Но за иностранцами слежка, мы шифруемся, такие трюки проворачиваем, чтоб встречаться! Но КГБ тоже не дремлет!
– А ты точно его так сильно любишь? Очнись! Это очень опасно! Ты просто влюблена, это пройдёт, вот у меня, например, так всё время. Потом проходит. И у тебя пройдёт.
– Я безумно люблю его!
– Смотри, подумай! Это у тебя от одиночества. Не иди на компромисс с собственной совестью, это опустошает и теряет смысл. Не унижай себя! Подожди, будет другой, наш, настоящий! Зачем тебе иностранец?
– Я люблю его, и он меня! Мы не можем друг без друга!
Такие разговоры продолжались каждый раз, когда приходила Аня. Дина понимала всю опасность подругиной ситуации, но у Ани напрочь снесло крышу.
Лето подходило к концу. Однажды она встретила в парке Влада – он сидел на скамейке хмельной и довольный.
– Ой, привет! – воскликнула она. – Давно тебя не видно и не слышно! Как дела?
– Отлично! Всё сбылось! – отвечал он. – Начинаю верить в мистику!
– А что случилось? – удивилась Динка.
– А то, что я написал твоему чёртику. Мечта исполнилась! Я теперь один живу! Квартира моя!
– Это как? А брат? – спросила она.
– Он повесился.
– Ка-ак! Что-о! Как это случилось? – ахнула она.
– Просто. Мы были в запое, поссорились. Он полез в петлю. А я не стал его вынимать. Просто ушёл в другую комнату. И уснул. Проснулся, выпил, поел. Снова уснул. Через три дня вызвал милицию. Две недели как похоронил.
– Прими мои соболезнования, – сказала Динка.
– Да ладно, – отмахнулся Влад.
Осенью Дина устроилась работать экскурсоводом. Подвернулось хорошее место, платили неплохо, работа с иностранцами. Она прошла несколько проверок, подробный инструктаж. Работа её увлекла. Дина водила гостей столицы по Москве, по музеям, в Большой Театр. Всё это она прекрасно знала ещё с дней институтской практики. Она старалась быть чёткой и обаятельной, и ей это удавалось. Часто подопечные пытались подарить ей что-нибудь, но она наотрез отказывалась. Подарки брать было запрещено, все передвижения отслеживались. Одна очень симпатичная пожилая пара упорно пыталась вручить ей шёлковую японскую шаль – тонкую, струящуюся, переливчатую, невероятно красивую. Динку просто потянуло к этой шали. Но нельзя, вежливо отказалась, пояснила, что здесь, в нашей прекрасной стране СССР, всё есть, и всего очень много. Ответила по инструкции. В основном Диана водила различные группы. Иногда даже небольшие. Ближе к весне ей поручили быть личной переводчицей какого-то японского деятеля. Акио был молод и красив. Разговорились, подружились. Оказался ровесник. С ним было интересно. Ему выдали машину, от водителя отказался. Его немного напрягало то, что руль не с той стороны, как в Японии, – ведь там левостороннее движение, но приспособился. Акио нравилось ездить по Москве. Дина сидела рядом и рассказывала анекдоты про японцев, он улыбался. Она говорила:
– Сидят две старушки на лавочке:
– Что русского мужика-то губит? Бабы, водка, поножовщина…
– И не говори, Петровна. А вот в Японии-то как все красиво: гейши, сакэ, харакири…
Акио рулил, Динка любовалась его красивыми ладонями, словно выточенными, узкими, с длинными пальцами.
– А как ты думаешь, почему японцы такая умная нация?
– Почему?
– Потому что у них нет блондинок!
Акио свернул в длинный узкий переулок. Дорога, дома, всё впереди казалось ей сказочным. Динка то и дело взглядывала на него. Его чёткий профиль, сильная шея, волевое лицо волновали её. Голова кружилась. Она поняла, что безумно любит этого мужчину. Это было совсем не то чувство, что она испытывала много раз раньше. Ей было радостно, больно и жутко одновременно! Это было блаженство и ужас! Она не должна любить иностранца! Но не любить его она не могла. Она словно нырнула в океан во время шторма, было особое острое чувство, целая палитра ощущений, полный улёт, и жуть! Страсть сжигала её без остатка! Все мысли – только о нём!
– Нас преследует какая-то машина, – сказал Акио, взглянув в верхнее зеркало.
– Это нас охраняют, – успокоила его Динка. – У нас так принято. Пора уже возвращаться.
Однажды Динке позвонил художник Гарик. Голос его звучал радостно. Он принялся благодарить Дину за то счастье, которое с её лёгкой руки случилось. У него теперь был самый верный друг и самая большая, просто огромная любовь!
– Это ты о чём? – удивилась она.
– Ни о чём, а о ком! – воскликнул Гарик. – Я о Саше, с которым ты меня познакомила в парке.
– Подружились? Я рада! А любишь-то кого?
– Сашу! Мы любим друг друга! – воскликнул Гарик восторженно.
– Так ты гей? – ахнула Динка.
– Теперь да! И я теперь совсем иначе вижу и ощущаю мир, он для меня раскрылся и засиял! Я теперь иначе пишу, и хочу подарить тебе свою новую картину! Приходи!
– Ладно. С удовольствием посмотрю твои картины. Приду с другом. Он иностранец, и увлекается неординарной живописью, может, даже, кое-чтокупит.
– Я буду счастлив! – воскликнул Гарик. – Я и так счастлив, но буду ещё счастливее!!!
К Гарику они отправились на следующей неделе. Акио заехал за Динкой. Она надела коротенькую кожаную юбочку и кофточку в облипку. Возле подъезда она увидела соседей Нину и Славу. Они собирались в женскую консультацию, Нина была беременна.
– Давай мы подбросим вас туда, – сказала Динка. – Нам по пути.
– Ой, спасибо, Диночка! – обрадовалась Нина.
– Садитесь.
Супруги сели на заднее сиденье, а Динка – рядом с японцем.
Дорога мчалась навстречу со щенячьей радостью! Акио исподволь поглядывал на Динку. Она закинула свою длинную тонкую ногу на ногу, и положила руку на колено японца. Он повернулся к ней, дыханье его участилось. Он с трудом владел собой. Она игриво глянула на него и слегка закусила губу.
Дальше случилось страшное!
Динка помнит только людей, много людей. Машины милиции, скорой помощи. Она видела всё это словно со стороны и немного сверху. Акио был мёртв, Нина и Слава тоже. Машина смялась как консервная банка. Её саму вырезали автогеном. Врач сказал:
– Эта жива.
Дальше – провал. Очнулась через несколько дней в реанимации. Потом долго лежала в больнице на распорках – ноги раскорячены, голова и лицо в бинтах. Её, почему-то, сначала принимали за японку. Потом выяснили личность,
