Небесное притяжение - Давыд Гай

Живя в Туле, мать Володи познакомилась с видным чиновником Толпыго. Имя Толпыго окружала некая тайна. Поговаривали, что он оказался в Туле не по своей воле, а за громкую дуэль. Янина Евгеньевна увлеклась им. Будучи женщиной в высшей степени решительной, она развелась с мужем и стала женой Толпыго. Дети формально остались у Михаила Михайловича, хотя большую часть времени проводили у матери.

Сказав «дети», хочу тут же оговориться. Володя в их число не входил. Он не бывал в новом доме матери. Мысли о горячо любимой матери были сопряжены для него с постоянными терзаниями. Он не хотел видеть ее и в то же время страстно желал, чтобы свидание каким-то образом произошло.

Новый муж Янины Евгеньевны оказался человеком порядочным и добрым. Он купил в нескольких верстах от Ефремова имение, где супруги проводили лето. Туда отправляли и младших братьев Володи. Сколько ни зазывала мать старшего сына, он ни разу не воспользовался ее приглашением.

Обычно летним воскресеньем у дома Мясищевых останавливался экипаж и кучер сообщал, что «пани Дудкевич просит сына Володю пожаловать к ней в гости». На это следовал неизменный ответ: «Передайте пани Дудкевич, что у нее нет сына Володи». Сказав это, Володя убегал, бросался на диван и втихомолку плакал.

Едва экипаж скрывался в облаке пыли, он бежал следом и через час-полтора с выскакивающим из груди сердцем останавливался у большого придорожного дерева, откуда хорошо была видна усадьба Толпыго. Отдышавшись, он залезал на дерево и, не замечаемый никем, во все глаза следил за происходившим в доме и на открытой веранде. Вот мама в белом платье с оборками вышла погулять по саду с детьми Юрой и Евгением (братьев Володя всегда называл детьми). Вот они садятся пить чай. Вот она беззаботно хохочет над какой-то шуткой мужа… Уже к вечеру Володя слезал с дерева и, голодный, подавленный, брел домой. Так повторялось много раз. Однажды его выследили и сделали неуклюжую попытку поймать. Володя несся по проселку, не чуя под собой ног, мечтая лишь об одном — чтобы его догнали.

Однажды зимой в Ефремов, куда перебрались Мясищевы, пришла телеграмма на имя Володи с сообщением о внезапной тяжелой болезни Янины Евгеньевны. Володя немедля выехал в Тулу. На квартире Толпыго он очутился поздно ночью, к матери его не пустили, уложили спать. Утром его разбудил материнский поцелуй. Телеграмма была вымышленной. Мать пошла на хитрость потому, что не могла переносить столь долгую разлуку с первенцем. Пришел и ее муж, тихо сел у Володиной кровати, погладил его по волосам: «Ты не верь, если говорят, что я злой. Я очень люблю твою мать и тебя. Оставайся у нас». Володе запомнились светлые, печальные глаза Толпыго.

Три дня, прожитых в Туле, оказались счастливейшими и одновременно горькими. Особенно горьким было прощанье — Володя ни за что не хотел оставаться в чужом Доме, и все старания матери и Толпыго оказались бесплодными.

Теперь читатели поймут смысл фразы о собственном Детстве, которую Владимир Михайлович Мясищев обронил в разговоре с женой. Он имел все основания не любить ефремовские годы, не искать в них тешащих воображение воспоминаний. Тем более что в ранней юношеской поре он лишился матери, уехавшей вместе с мужем и несколькими родственниками в Польшу. Позднее к Янине Евгеньевне, поселившейся в Плоцке, уехали Юрий и Евгений, и у Володи не стало братьев. Переписка приносила неутешительные сведения. В 1926 году Володя, оканчивающий в Москве Высшее техническое училище, узнал о смерти Юрия от туберкулеза.

С матерью ему суждено будет увидеться спустя почти четыре десятилетия после разлуки. Поезд из Варшавы прибудет на Белорусский вокзал. На подножке вагона, готовясь сойти на перрон, покажется до боли знакомая и в то же время чужая женщина, пополневшая, постаревшая, но которую все же никак не назовешь старухой, хотя ей уже семьдесят. Она сделает шаг, другой, он крикнет «Мамочка!», она вздрогнет, выпустит поручни и упадет на перрон. Сильные руки поднимут ее, и он, как на рассвете в тульском доме, куда его привела телеграмма о мнимой болезни матери, ощутит ее нежный, долгий поцелуй…

Пора упредить возможное читательское желание и начать рассказ о годах учения Володи Мясищева, о его увлечении техникой, иными словами, о первых семенах будущей профессии, брошенных в борозду жизни, проросших и давших прекрасные всходы.

Сразу надо оговориться: ничего сверхъестественного, как и никакой сугубой привязанности к технике, у Володи не проявлялось. Рос он обыкновенным ребенком, в железках копался, как все в его возрасте, но не более, самодельным ремеслом занимался тоже в меру.

В январе 1913 года он поступил в Ефремовское реальное училище, которое окончил в апреле 1918-го.

Любопытная подробность. Уже спустя много лет, став отцом, а затем дедом, отдавая воспитанию дочери и внучки много сил, Владимир Михайлович не уставал влиять на них «личным примером», особенно подчеркивая, что в реальном училище оп был вторым учеником. Убеждало в этом и одно из его любимых выражений — «типичный троечник». Так он характеризовал людей заурядных, серых. И вот в большом архиве Мясищева, к тому времени еще не разобранном, мне удалось разыскать его аттестат.

К немалому удивлению, я обнаружил, что далеко не по всем основным предметам будущий выдающийся конструктор имел отличные оценки. Знания по алгебре и физике, правда, оценивались на пятерку, геометрия, тригонометрия, рисование и черчение — на четверку, а арифметика — и вовсе на тройку.

Извечное стремление взрослых выглядеть перед детьми образцом для подражания не обошло и Мяспщева. Разглядывая аттестат ефремовской поры, мы с дочерью конструктора Марией Владимировной Мясищевой понимающе улыбнулись…

Учеба не доставляла Владимиру особых трудностей. Его воспоминания, бережно сохраненные домашними, больше касаются иной стороны жизни. Материальное положение семьи к тому периоду резко ухудшилось. Дед Михаил Григорьевич умер, отец, сломленный уходом жены, опустил руки, его заработка едва хватало. Как назло, за одной партой с Володей сидел сын местного колбасника, довольно тупой парень. Он приносил в класс огромные, невыразимо ароматные завтраки и делился ими с тем, кто быстрее выполнит за него задание. Некоторые ребята завтракали таким образом, Володя — никогда, хотя у него и текли слюнки.

Володя много читал (чтение стало одной из его страстей), увлекался приключенческой литературой. Из тульских и московских газет, поступавших в Ефремов, черпал сведения о воздухоплавании. Шла первая мировая война, газеты сообщали о невероятных полетах военного летчика Петра Нестерова, о его геройской смерти, о начале боевых действий эскадры тяжелых вооруженных кораблей «Илья Муромец», о смелых действиях русских авиаторов, бомбивших немецкие тылы, о Евграфе Крутене, создавшем первую в мире авиационную группу истребителей самолетов. Иногда помещались фотографии летательных аппаратов, чем-то напоминавших этажерки. Володя ни разу не видел их в полете, они возбуждали любопытство.