Мои скитания (Повесть бродяжной жизни) - В Гиляровский

Гиляровский не мог жить только воспоминаниями о прошлом, он смело шел навстречу новой жизни, искренне радовался ей, был чуток и отзывчив на все современное. "... Все еще лихой, бравый, - вспоминает В. Лидии, - гордый своей не поддающейся времени выправкой, с суковатой палкой в руке, он тянулся к молодым, он не хотел отставать..., не сдавался: он шел туда, где были люди, он еще шумел, похохатывал, рассказывал случаи из долголетней своей жизни, "одалживал" табачок, иногда сгибал руку, чтобы пощупали мускулы, - весь в сегодняшнем дне и меньше всего в прошлом".

Старый писатель спешил сделать то, что не успел сделать за многие годы своей бурной и беспокойной жизни. Не зная отдыха, он отдавал теперь свои последние силы только литературе. В доме Гиляровского и на даче, как и прежде, собирались давние и молодые друзья. На этих задушевных беседах он рассказывал о жизни, о тех, с кем дружил, встречался, работал рядом, бок о бок. Эти рассказы доставляли и автору и слушателям большое удовольствие. Оставаясь один, Гиляровский записывал их почти теми же словами, как рассказывал. Все, что сохранила его удивительная память, все, что когда-то было записано на ходу, иногда даже на крахмальных манжетах, - все это нужно было теперь привести в систему, рассказать живо и образно. "Я просто беру людей, события, картины, как их помню, - говорил Гиляровский, - и подаю их в полной неприкосновенности, без всяких соусов и гарниров". Но в этих его словах еще не вся правда. Он никогда не был "кабинетным писателем", а эта работа требовала большой усидчивости, тщательной шлифовки композиции и слова.

Одна за другой выходили из-под пера Гиляровского книги - "От Английского клуба к музею Революции" (1926), "Москва и москвичи" (1926), "Мои скитания" (1928), "Записки москвича" (1931), "Друзья и встречи" (1934). Книги, над которыми работал в последние годы жизни, ему уже не суждено было увидеть: "Люди театра" (1941) вышли после смерти Гиляровского, а "Записки репортера" так до сих пор и остались неопубликованными.

Все эти книги, собственно, очень тесно связаны между собою. Они и тематически близки, их сближают и общие герои, и переплетающиеся события - это книги об одной эпохе и в центре их - образ летописца этой эпохи, самого Гиляровского. Кроме того, и создавались эти книги почти одновременно, а не одна за другой, и лишь по мере накопления близких по замыслу и по теме очерков писатель объединял их одним названием и издавал.

Гиляровский считал себя москвичом и гордился этим. Но он был не только жителем Москвы. Он был великолепным знатоком древней русской столицы, ее бытописагелем. Гиляровский собрал и сохранил для поколений любопытнейшие истории о людях Москвы, ее улицах и площадях, бульварах и парках, булочных и парикмахерских, банях и рынках, художественных и артистических кружках, великолепных особняках и грязных трущобах.

Еще в книге "От Английского клуба к музею Революции" Гиляровский обратился к изображению московского быта. Эта тема постоянно волновала писателя и становилась главной в его творчестве советских лет ("Москва и москвичи", "Записки москвича").

Гиляровский стремился показать связь дна древней столицы с жизнью светлых высоких палат. Изображая быт особняков бывших хозяев царской России, он, как никто, хорошо знал, что среди храмов и дворцов ютится нищета. Гиляровский не был бесстрастным регистратором событий и бездушным бытописателем. Он видел социальное неравенство в мире наживы, показывал безудержный разгул дворянской и купеческой Москвы и все ужасы буржуазного города, гибель одаренных людей в его трущобах.

Уходящая старая Москва, Москва Гиляровского - это для автора "Москвы и москвичей" фон, который должен оттенить величие новой, растущей Москвы. Словно перед пушкинским Пименом, проходит перед ним минувшее. Вспоминая об этом летописце, Гиляровский считал себя несравненно богаче. "На пестром фоне хорошо знакомого мне прошлого, где уже умирающего, где окончательно исчезнувшего, писал он, - я вижу растущую не по дням, а по часам новую Москву. Она ширится, стремится вверх и вниз, в неведомую доселе стратосферу и в подземные глубины метро...".

Невиданные силы нужны были, чтобы старая Москва выросла в первый город мира. "Это стало возможно, - говорит Гиляровский, - только в стране, где советская власть". Он считает, что новые поколения людей, не знавшие, "каких трудов стоило их отцам выстроить новую жизнь на месте старой", "должны узнать, какова была старая Москва, как и какие люди бытовали в ней". И сознание того, что его работа полезна и значительна, делало писателя молодым и счастливым.

Из всех книг, написанных Гиляровским, самой его любимой была автобиографическая "повесть бродяжной жизни" - "Мои скитания". В эту повесть он вложил самого себя, рассказав о человеке, много повидавшем на своем веку. Он рисует яркие картины детства, гимназического быта, политическую ссылку Вологды 60-х годов, судьбы последних бурлаков на Волге, тяжелый труд грузчиков и рабочих белильного завода, изнурительную службу солдат и скитания провинциальных актеров, военные события на Кавказе и быт столицы.

Почти хронологически излагая свою биографию, писатель не ограничивается повествованием о себе. "Мои скитания" - это не только бродяжная жизнь Гиляровского, это - скитания многих людей, подобных ему. Образ автора в повести - не только ее главный персонаж. Он еще и активный свидетель тех событий, которые описывает, той жизни, которой жил он сам и люди, окружавшие его. Гиляровский пишет о времени, о своих современниках - о "трущобных людях", "о людях театра", о москвичах и людях, живущих в провинции, о своих многочисленных друзьях разных лет. Со страниц книги встают образы простых людей - беглый матрос Китаев, бурлак Костыга, атаман Репка, солдат Орлов, нищие актеры, бедные газетчики - и у каждого из них своя судьба, свой путь в жизни.

В "Друзьях и встречах" рассказчик еще больше отодвигается на задний план, повествуя прежде всего о своих современниках, безвестных и знаменитых. В этой книге Гиляровский создает яркие портреты Льва Толстого, Чехова, Глеба Успенского, Брюсова, Саврасова, пишет о людях, сыгравших когда-то свою роль в истории спорта, рисует типы газетчиков и обитателей дна. И все эти люди даются писателем в самой обычной будничной, житейской обстановке.

Значительный период жизни Гиляровского был связан с театром. О своих театральных скитаниях, о тех, с кем встречался и дружил в это время, он и рассказал в книге "Люди театра", назвав ее "повестью актерской жизни". Ею он как бы продолжил "повесть бродяжной жизни". На фоне того времени, когда театры, по словам Гиляровского, еще освещались керосиновыми лампами, он рисует фигуры своих современников, быт тружеников сцены.

В январе 1935 года были написаны последние строки этой книги, предисловие к "Людям театра", и Гиляровский был уже в новой работе, завершал "Записки репортера", писал большую поэму о В. И. Ленине, стихи о челюскинцах, о советской молодежи.

Скованный болезнью, почти потерявший зрение, он, по словам В. Лидина, "остался литератором до своего последнего часа". Выработанная годами воля и перед смертью не отказала ему. Ночами, страдая жестокой бессонницей, почти восьмидесятидвухлетний старик писал стихи, складывал бумагу "гармошкой", нащупывал в темноте очередную складку, чтобы одна строка не наехала на другую. В ночь на 2 октября 1935 года Гиляровский скончался... Образ этого цельного, подлинно русского по своему духу человека остался жить в книгах, в которых он рассказал "о времени и о себе".

Виктор ГУРА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ДЕТСТВО

Ушкуйник и запорожец. Мать и бабушка. Азбука. В лесах дремучих. Вологда в 60-х годах. Политическая ссылка. Нигилисты и народники. Губернские власти. Аристократическое воспитание. Охота на медведя. Матрос Китаев. Гимназия. Цирк и театр. "Идиот". Учителя и сальтомортале.

Бесконечные дремучие, девственные леса вологодские сливаются на севере с тундрой, берегом Ледовитого океана, на восток, через Уральский хребет, с сибирской тайгой, которой, кажется, и конца-края нет, а на западе опять до моря тянутся леса да болота, болота да леса.

И одна главная дорога с юга на север, до Белого моря, до Архангельска это Северная Двина. Дорога летняя. Зимняя дорога, по которой из Архангельска зимой рыбу возят, шла вдоль Двины, через села и деревни. Народ селился, конечно, ближе к пути, к рекам, а там, дальше глушь беспросветная, да болота непролазные, диким зверем населенные... Да и народ такой же дикий блудился от рождения до веку в этих лесах... Недаром говорили:

- Вологжане в трех соснах заблудились. И отвечали на это вологжане:

- Всяк заблудится! Сосна от сосны верст со сто, а меж соснами лесок строевой.

Родился я в лесном хуторе за Кубенским озером, и часть детства своего провел в дремучих домшинских лесах, где по волокам да болотам непроходимым медведи пешком ходят, а волки стаями волочатся.