Лица - Джоанна Кингслей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С отцом? — недоуменно повторила Женя. Большинство людей, которые приходили в их дом, были знакомыми матери. С отцом встречались в основном официальные лица — члены делегаций из Чехословакии, Польши и, до прошлогоднего восстания, из Венгрии. Ничего особенного: тусклые инженеры и скучные чиновники. А в последние два месяца в доме вообще никто не появлялся.
— Кто это? — спросила Женя.
— Догадайся.
— Откуда мне знать, — девочка пожала плечами.
Но тетя Катя слишком любила такую игру, чтобы остановится на этом:
— Угадай хотя бы откуда.
— Из Африки, — слова вырвались у Жени сами собой.
Катя довольно рассмеялась:
— Не из Африки, козочка. Из Америки.
— Не может быть!
— А вот и правда. Из самой Америки! — В возбуждении тетя Катя не забыла приготовить чаю и поставила перед Женей стакан.
— Капиталист или из рабочих?
— Богатый капиталист, не рабочий, — ответила тетя Катя. Обе они знали, что в Америке живут лишь две категории граждан. — Помой волосы, чтобы они заблестели.
Женя несколько раз подула на чай, но так и не пригубила и, сорвавшись с места, побежала в кабинет к отцу. Но его там не оказалось, и она заглянула в спальню.
Георгий сидел перед туалетным столиком. В одной руке он держал щетку для волос из кабаньей щетины, а в другой — зеркальце, в которое изучал лицо. Никогда раньше Женя не видела, чтобы отец смотрелся в зеркало.
Он улыбнулся дочери. На его лице улыбка выглядела гримасой, но Женя улыбнулась в ответ. Отец надел парадный мундир, расчесал волосы и держался очень прямо. Со спины его можно было принять за привлекательного человека.
— Женя, у нас сюрприз!
— Я знаю. Американец. Тетя Катя мне сказала. Это правда?
Георгий кивнул:
— Надень свое лучшее платье. Сегодня вечером ты встретишься с большим другом нашей страны. Бернардом Мерриттом.
— А кто он?
— А ты никогда не слышала имени Бернарда Мерритта? Нет? Он — американский промышленник, но, несмотря на это, друг Советского Союза.
В отце так и сквозила важность, во всем: в движениях, в осанке, в речи, которая вдруг стала более звучной.
— А почему американец приходит сюда? — спросила Женя.
— Повидаться со мной.
— Он что, твой друг? — во всем этом была какая-то будоражащая тайна.
Георгий поднес обрубок пальца к губам:
— У нас с ним дело.
— Дело..? — машинально повторила Женя, рассчитывая, что отец объяснит, и размышляя, чем же занимается отец?
— Конечно, крошка. Для капиталиста дело прежде всего.
— Даже важнее дружбы?
Георгий расправил грудь и развел плечи. «Воображает себя генералом», — подумала Женя, ожидая ответа.
— Беги, одевайся, — проговорил он. — Тетя Катя тебя позовет, когда настанет время спускаться.
Женя наполнила ванну и долгие минуты лежала в успокоительном тепле, потом вспомнила о стакане чая. Слишком поздно, но можно обойтись и без чая. Она сползла еще глубже, и волосы разметались по воде.
Потом намылила волосы, тщательно промыла, старательно вымылась вся — даже между пальцев ног. Выбравшись из ванны, быстрыми движениями полотенца вытерлась и взяла другое, чтобы высушить волосы. В миниатюрной коробочке нашла оставленный матерью тальк — хитроумную иностранную пудру — и посыпала себе под мышками, на груди, на внутренней стороне бедер. Ощутив в ноздрях легкий аромат, Женя на секунду почувствовала себя виноватой: когда она приподнималась с кровати, чтобы перед сном поцеловать мать, она вдыхала этот аромат — такой таинственный, взрослый и очаровывающий, и вместе с тем грустный, потому что, поцеловав дочь, мама уходила, и растворялся и ее аромат, не оставив в комнате и следа.
На своем теле Женя через минуту его уже не ощущала. Может быть, мать пользовалась чем-то еще, кроме талька, или, быть может, это был аромат самой матери, исходивший из глубины пор на ее такой красивой коже. Другие женщины так не пахли.
Есть ли у каждой женщины свой запах? Откуда он берется? Развивается вместе с телом? Если так, думала Женя, то пройдет немало времени, прежде чем она тоже начнет приятно пахнуть. Сейчас ее тело больше походило на доску, чем на женщину: груди такие же плоские, как у Дмитрия, на талию ни намека, никаких волос на теле. А у Веры Ивановой из их дружины были уже и груди и волосы. А у Мариши Александровой — девочки намного ниже Жени — больше года уже были месячные. Евгения не могла взять в толк, почему ей никак не удается превратиться в женщину; другим девочкам это не составляло труда, хотя их матери казались вовсе не такими красивыми.
А теперь, раз ее мама ушла, удастся ли ей вообще когда-нибудь стать женщиной?
Даже нарядное платье не смогло сделать ее более женственной. «Выглядит глупо, — решила она, — как будто я нарядилась кем-то другим». Когда-то платье принадлежало матери, а тетя Катя укоротила его и перешила для нее.
Несмотря на Катины восторги, Женя нервничала, спускаясь по лестнице. Ей предстояло познакомиться с важным человеком, и она хотела бы, чтобы Дмитрий был рядом, а не уже внизу, как сообщила ей тетушка.
Она вошла в гостиную, и навстречу ей поднялся седоватый человек:
— Ты, должно быть, Женя. Какая красивая девочка! — широко улыбнулся он.
Он подошел к ней и взял за руку. Глаза у него оказались небесно-голубыми, как стеклянные шарики, лицо загорелым, белоснежный воротник рубашки так плотно прилегал к шее, что казался отлитым в форме. До сих пор она видела на мужчинах свободные воротники, обычно расстегнутые нараспашку.
На американце был мягкий иссиня-серый костюм. Женя и не представляла, что костюмы могут быть какими-то еще, а не темными. Кожа на руках гладкая, ногти ухоженные — с белыми каемками на кончиках и с полукружием у основания.
— Замечательные теплые глаза, — проговорил он.
Женя не знала, куда смотреть. Его светлые глаза сковывали ее, как на булавке бабочку. Глядеть в них, все равно что в бездонное небо, пытаясь проникнуть за облака. Как-то, лежа на спине, она попробовала это, и смотрела долгие часы, пока не заболели глаза и не закружилась голова. Головокружение она почувствовала и сейчас.
Он все еще разглядывал ее, как будто стараясь сохранить в памяти каждый сантиметр ее лица.
— Это Бернард Мерритт, — услышала она голос отца, произносившего со значимостью имя американца. Женя кивнула, прикусила губу и отчаянно покраснела.
Мужчина положил ей руку на плечо и повел к столу, где только что сидел сам. Жене очень хотелось стать невидимой. Ей нечего было ему сказать. Таких людей она раньше не встречала.
— Ты, должно быть, очень умная девочка, — глаза так же пристально смотрели на нее.
Она кивнула и снова вспыхнула.
— Факт доказанный, — начал он, и его улыбка подсказала Жене, что он подшучивает над ней, хотя слова звучали серьезно, — с такими, как у тебя, волосами женщины предназначены становиться вожаками, — его русский был грамматически безукоризненным, хотя акцент заставлял его звучать по-иностранному. — А как по-русски называется цвет твоих волос?
— Рыжие.
За Женю ответил Дмитрий. Она и не замечала его до этого. Американец покачал головой:
— Золотисто-каштановые, русые, сочно-золотые. «Тишиен», назвал бы я их по-английски.
Губы Жени беззвучно повторили красивое слово.
— Тициан был художником, и его женщины имели, как и ты, золотисто-каштановые волосы и бледную кожу. Он писал в Италии во времена Возрождения.
— А по-русски они зовутся рыжими, — настаивал Дмитрий, и Женя почувствовала враждебность брата.
Но гость не обратил на это внимания:
— Если бы я знал, что у секретаря Сареева есть дети, я бы привез что-нибудь и им, — извинился он перед Женей. — Какую-нибудь безделушку вроде этой, — он достал из кармана и подал Георгию плоскую коробочку.
Внутри лежали наручные часы с золотым браслетом.
— Водонепроницаемые, — сообщил Мерритт.
Дмитрий подошел к стулу отца и взглянул на подарок.
— Показывают время даже под водой. Я уже видел такие.
Женя затаила дыхание. Она чувствовала, что отец вот-вот взорвется, но он сдержал гнев.
— Превосходные, — заметил он Бернарду Мерритту. — Вы оказали мне большую честь, — он подошел к серванту и взял тяжелую серебряную пепельницу. — Пожалуйста, примите этот маленький сувенир в память о приходе в наш дом.
Женя с радостью заметила, что американец внимательно рассматривает пепельницу, вертя ее в руках. Он не глядит на вещи, решила она, он их изучает, понимая все, даже неодушевленные предметы.
Вскоре после этого мужчины отправились к столу обсуждать дела. Дмитрий пожал гостю руку и подчеркнуто вежливо кивнул:
— Познакомиться с вами было для меня большой честью, господин Мерритт, — он употребил слово господин, а не товарищ.