Клятва - Кирилл Алейников

Первого марта вся наша компания собралась у Вовы – общего друга. Так как февральские праздники прошли, а мартовские ещё не наступили, единогласно было решено отметить приход весны, а заодно и зиму проводить.

Девчонок отправили на кухню, сами занялись покупками, и через некоторое время был накрыт шикарный стол, ломившийся от яств и напитков. К вечеру вся молодежь изрядно подгуляла, два мальчика и две девочки удалились по разным комнатам заниматься тем, о чем втайне под одеялом мечтают прыщавые подростки. Остальные продолжали выпивать, закусывать и наслаждаться праздником.

Примерно в пол-одиннадцатого, когда ветер начал гонять по опустевшим улицам рваные пакеты и клочья бумаги, на кухне, где мы устроили курилку, произошла ссора между Саней и Вовой.

Вова, видимо, был самым пьяным среди нас, следовательно, в тот момент был самым смелым и решительным. Он начал разговор, который должен был состояться уже давно, но никто не решался его затеять, потому что боялся за свой нос.

Дело в том, что мы – друзья Сани – хотели раз и навсегда разобраться с тем, почему наш друг, который раньше был душой компании, так сильно изменился. Он очень редко шутил, как уже было сказано; часто грубил, даже нашим девчонкам; стал чертовски подозрительным и его все тихо боялись. (Хочу сказать, что после этой пьянки большинство из нас его возненавидело.)

Разговор сразу же начался на повышенных тонах, каждый желал сказать то или иное чтобы его услышали. Вова распалился и помимо разных нелестных высказываний заявил Сане, что тот в плане дружбы стал словно протухшее яйцо: и съесть нельзя – отравишься, и воняет противно – задохнешься.

– Что бы ты сделал с таким яйцом? – спросил Вова, красный от распалившегося гнева.

– Я бы выкинул такое яйцо, – ответил тихо Саня, прищурив глаза.

Мне сразу не понравился этот прищур, и перед моим внутренним взором быстро прокрутился видеоролик, в котором Вова с расквашенным носом стремительно летит через кухню к окну, со звоном разбивает двойное стекло и падает головой вниз на тротуар, преодолев в свободном падении семь этажей жилого дома.

– Как ты прав! – картинно всплеснул руками Вова, изобразив на лице восторженное благоговение узревшего горящий куст праведника.

– Только у тебя, дорогой мой, не хватит смелости выкинуть это яйцо, – так же тихо продолжил Саня, бледнея на глазах. – Так что смирись с этим, не умничай и не геройствуй.

Теперь я приготовился схватить Саню за руки, если тот вдруг накинется на Вову. Краем глаза я заметил, как в нервную стойку ожидания встали и другие присутствующие на кухне парни.

Когда человек краснеет, он не способен совершить какой бы то ни было неожиданный поступок; его сознание мутнеет, а рефлексы притупляются. Он распалён, разозлён, агрессивен, но не готов.

Другое дело, когда на ваших глаза человек вдруг бледнеет, голос его становится ровным и тихим, даже спокойным, а глаза превращаются в хищные щёлки. В этот момент в его кровь фонтаном бьёт адреналин, инстинкты обостряются, повышается физическая сила и выносливость мышц. Человек готов в любую секунду совершить стремительные поступки, которые вы ни за что не предугадаете; в случае с Саней последствием подобного поступка будет сломанный нос Вовы.

Только бы он не сказал ничего резкого, подумал я про Вову. Время для всех словно замедлило свой бег, а в воздухе чувствовалась концентрация электричества. Только бы он не сказал…

– Да пошел ты в жопу, – с расстановкой произнёс Вова, всё ещё красный от злости.

Сразу же, не успел до меня дойти смысл фразы, раздался щелчок ударившего о лицо кулака. Вова развернулся на триста шестьдесят градусов и врезался в кухонную электроплиту. Я кинулся на Саню, стремясь схватить молниеносные руки, но врезался в Пашу – одного из моих друзей, – который летел с другой стороны с той же самой целью.

После удара Саня резко присел, словно знал, что мы кинемся его останавливать. Когда мой и Пашин лбы соприкоснулись над его головой, он так же резко встал, раскинув нас в разные стороны. Паша ухнул на задницу рядом с опешившим Вовой, а я больно ударился затылком о стену. Голова загудела и сделалась такой тяжелой, что я сел на стоявшую рядом табуретку и тихо застонал.

В таком положении нас и застала Лена, прибежавшая из соседней комнаты на звук драки. Мгновенно оценив ситуацию, она срывающимся голосом прокричала:

– Значит, ты уже друзей избивать начал, да? Тебе мало драк на улице, так ты до друзей добрался, да?

Стоя посреди кухни спиной к двери, Саня тихо сказал:

– Не твоё дело. Уйди отсюда.

– И уйду! Только знай: я больше не желаю тебя видеть, ты мне больше не друг.

С этими словами Лена развернулась и зашагала в прихожую. Через полминуты дверь за ней яростно захлопнулась. Пятилетней дружбе в тот момент пришёл конец, и я ещё неосознанно понимал это. Но больше всего меня волновало, что сейчас может сделать Саня. Он стал совсем бледен – словно мел, – опустившиеся руки подрагивали всё более и более крупной дрожью; глаза сквозь полуприкрытые веки смотрели куда-то вдаль, за окно.

Тихо матерясь, Вова стал подниматься с пола. Из уголка рта тонкой струйкой сочилась кровь, капли которой запятнали его белую хлопковую рубашку.

– Молчи, Вова, – сказал я, услышав свой голос словно через вату.

Тот никак не среагировал на моё предупреждение. Он выпрямился во весь рост (который, кстати сказать, был немаленьким – метр девяносто пять), стёр тыльной стороной ладони кровь с лица и шипящим голосом произнес:

– Что, добился своего? Ты стал полным мудаком, и все от тебя отвернутся.

Паша поднялся с пола и аккуратно сказал:

– Вова, заткнись.

Саня по-прежнему молча смотрел в окно, думая о чем-то своём.

Все мы прекрасно понимали, что если Саня пойдёт вразнос, то остановить его нам навряд ли удастся. За какие-то четыре месяца он смог накачать своё тело до неузнаваемости и теперь был самым физически сильным среди нас. Тогда мы даже не предполагали, что он сильнее всех нас вместе взятых.

– Ты стал тухлым яйцом, мудак, и тебя пора выкинуть, – не унимался Вова. Краска с его лица слезла, уступив место белизне.

Саня медленно перевел взгляд с окна на Вову, пару секунд смотрел ему прямо в глаза, а затем жутко улыбнулся. Такая улыбка подойдёт голодному крокодилу, натолкнувшемуся на спящего туриста, но никак не двадцатилетнему парню, от которого без ума были многие девчонки.

– Пупок развяжется, – со смешком сказал Саня и похлопал себя по животу.

Я как будто услышал щелчок предохранителя, раздавшийся в голове Вовы. Тот с криком "Сука!" бросился на Саню. Дружба между этими людьми была навсегда закончена.