Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии. - Жак Рубо

В сквере помимо чахлых кустов букса и бересклета росли два дерева: липа и каштан. Стоявшая у фонтана липа принадлежала воробьям: на ее ветвях они устраивали общие собрания, а у ее подножия летом принимали пылевые ванны, которые прописывают им их доктора. Что касается голубей, то их главной заботой было как можно больше загадить крышу и фасад церкви Святой Гудулы, а также пометить головы влюбленных и философов, сидевших на скамейках. Александр Владимирович счел такое положение нестерпимым с точки зрения экологии и нравственной гигиены и решил принять меры. Напуганные воробьи быстро разлетелись по другим скверам; но голуби, чья тупость широко известна, оказались непробиваемы. Тогда на мостовых появилось десятка два голубиных трупов, а в муниципалитете подумали, будто этих пернатых сразила какая-то неизвестная эпидемия и они представляют опасность для школьников; была проведена дорогостоящая операция по отлову голубей — с помощью сетей, птичьего клея и кукурузных зерен со снотворным, — затем пойманных птиц ночью выпустили на паперть кафедрального собора в столице соседней страны, жители которой так и не поняли причин этого птичьего нашествия. Так Святая Гудула была очищена от скверны, и Александр Владимирович смог заняться детским вопросом.

Ежедневно, в полдень и в пять вечера (а по средам — с утра и допоздна), на штурм сквера Отцов-Скоромников устремлялись полчища детей. Самые маленькие устраивались в песочнице со своими ведерками, совочками и лопатками, писали в штанишки, пускали сопли в фартучки или курточки, засовывали разнообразные предметы друг другу в зад, в пупок, в глаз и в другие привычные и непривычные места под умиленными взорами матерей и отцов-одиночек, а также снисходительных бабушек. Те, что постарше, орали, свистели, скакали, носились, лазали по заборам и по деревьям, играли в футбол своими портфелями, фуражками или банками из-под кока-колы, задирали платья, спускали штаны, обследовали друг друга, словом, предавались всяким подвижным и развивающим играм, для которых изначально предназначены скверы.

Александр Владимирович вовсе не намеревался чинить им препятствия, он хотел только, чтобы их деятельность не мешала его собственной. А потому, как только в сквере появлялся какой-нибудь новичок, еще неопытный и никем не предупрежденный, он с небрежным видом подходил к такому малышу, уводил его возможно дальше от глаз матери, и когда этот несчастный, радуясь удобному случаю, уже собирался дернуть его за хвост, поджечь или подрезать ему усы или бросить в глаза песком для первого знакомства, он усмирял неосторожного, впившись когтями ему в икру, ягодицы или палец, — такие царапины очень болезненны и сильно кровоточат, но совсем не опасны. Единственным исключением (ведь правил без исключений не бывает) являлась юная Вероника Буайо. Только ей одной позволялось гладить Александра Владимировича, что, разумеется, давало ей огромное превосходство над всеми соперниками и соперницами по песочнице. Если бы Александра Владимировича спросили, в чем причина такого особого расположения, он, вероятно, ответил бы: «Потому что это была она, потому что это был я». Однако была и другая причина, о которой мы расскажем в надлежащее время.

Выйдя первым из лавки после явления Гортензии, Александр Владимирович на мгновение остановился. Он собирался наведаться на третий этаж в четвертом подъезде дома 53, чтобы свести знакомство с рыжей кошечкой, недавно поселившейся там. Не стоило, однако, проявлять любопытство столь поспешно: это было ниже его достоинства и могло ввести в заблуждение молодую особу. Его царственная осанка, многочисленные и славные победы над местными котами, пышный исчерна-серый мех с синеватым отливом, непринужденность и живость движений, усы — все это обеспечивало ему огромный, легкий и даже несколько утомительный успех у прекрасного пола. Когда он шел по улице, сердца всех кошек стремились к нему. Но визиты Александра Владимировича в квартиры, расположенные на его территории, объяснялись не только любовными похождениями. Ему нужно было знать, что там происходит: однажды, быть может очень скоро, когда ситуация изменится и в Польдевии будут ждать его возвращения, оттуда приедет секретный агент, снимет жилье в одном из соседних домов и начнет потихоньку наводить о нем справки, перед тем как официально явиться к Бертранде Эсеб. Он хотел узнать об этом заранее, чтобы упредить козни врагов. Вот почему он снисходил до дружеских отношений с кухарками, прислугой, а также с хозяйками квартир. Он стучался в окна, открывал лапой ставни, проскальзывал через неплотно закрытые двери. В настоящий момент его занимала квартира в третьем подъезде, на четвертом этаже справа: полтора года она пустовала, а неделю назад в ней появился новый жилец (если только это не был старый, вернувшийся после полутора лет отлучки; во всяком случае, раньше тут такой не попадался). Квартира состояла из комнаты и кухни; первая выходила на сквер, вторая — на Староархивную (дом 53 по улице Вольных Граждан окаймлял сквер с двух сторон).

Было четверть девятого утра. Занавески в комнате еще не были раздвинуты, но слегка шевелились на ветру (окно было открыто), благодаря чему Александр Владимирович, проворно взобравшись по водосточной трубе и удобно усевшись на подоконнике между бутылкой молока и причудливой, восточного вида терракотовой статуэткой, смог заглянуть внутрь: в комнате стояли кровать и стул, стены были голые, только в глубине, по обеим сторонам застекленной двери, виднелись большие книжные шкафы. Повсюду громоздились пакеты разной величины, обернутые в бумагу различных цветов, чемоданы и коробки; определить их содержимое было невозможно. В другом помещении, как он знал (он побывал там накануне), была такая же свалка: лишь стол, табуретка и холодильник наводили на мысль, что это кухня. Ванная, уборная и разветвленный коридор также служили складом загадочных предметов; все это невероятно заинтриговало Александра Владимировича. Большая часть книг, названия которых он смог прочесть благодаря своему острому зрению, представляла собой библиографические редкости и коллекционные экземпляры; тут были первые издания, каталоги выставок и аукционов, проспекты букинистов; установить какую-либо последовательность в выборе названий, тем или эпох было невозможно.

Таинственный обитатель этого жилища (Александр Владимирович подозревал даже, что он занял его самовольно) все еще спал. Это был молодой человек лет двадцати пяти-тридцати, чуть выше среднего роста, со светло-каштановыми волосами, глазами неизвестно какого (поскольку они были закрыты) цвета, с носом правильной формы, без особых примет. Рядом с ним на ящике немецкого пива, служившем тумбочкой, стоял маленький будильник фирмы Кинцле. Он спал обнаженным. Александр Владимирович вел преимущественно ночной образ жизни, а потому довольно быстро успел заметить, что молодой человек ложится очень поздно, встает не раньше девяти, не принимает гостей и не получает писем. Он выходил из дому глубокой ночью, незаметно для всех, с одним-двумя чемоданами или пакетами и возвращался на рассвете, опять-таки с одним-двумя чемоданами или пакетами, но, насколько мог судить Александр Владимирович, не всегда теми же самыми. Этот человек вызывал у Александра Владимировича сильнейшее любопытство. Вряд ли это был террорист, и не очень-то верилось, что он посланник или противник польдевских князей, поскольку он не проявил ни малейшего интереса к кошкам: ни у кого не справлялся об Александре Владимировиче, не заводил якобы незначащих разговоров с мадам Эсеб. Впрочем, быть может, он просто ждал назначенного часа.

Легкий прыжок — и Александр Владимирович оказался в комнате. Беззвучно приблизившись к неплотно закрытому чемодану, стоявшему у стены рядом с кроватью, он заглянул туда, намереваясь рассмотреть содержимое. И сразу все понял. А молодой человек даже не пошевелился.

Глава 4

Святая Гудула

Отец Синуль достал из кармана ключ и открыл калитку церковного двора со стороны улицы Закавычек, где данное владение числилось под номером два; как всегда по утрам, он зашагал со своей корзиной по аллее, направляясь к органу. Слева тянулась высокая стена, отделявшая его от сквера; справа была капелла князей Польдевских, за нею — огород прямоугольной формы, на дальнем конце которого рос каштан, упиравшийся ветвями в основное здание церкви.

Храм Святой Гудулы, шедевр готики, не уступающий Святой капелле и Пантеону, состоит, как известно, из построек и пристроек всех веков, всех стилей и всех эпох. Благодаря чудесам, какие, на радость историкам искусства, нередко случаются в хронологии и в архитектуре, на ренессансном фундаменте выросли романские колонны. В церкви имеются надгробия епископов XII века и катакомбы с раннехристианскими фресками (по мнению одних специалистов, они относятся ко времени мученичества Святой Гудулы, которая изображена на них с фиолетовой розой, обагренной ее кровью, по мнению других — ко времени сооружения базилики Сакре-Кёр). Она претерпела надругательства от поклонников Палладио, а при Наполеоне ею позанимался кто-то из учеников Дюрана. Короче говоря, в ней можно найти все или почти все что угодно.