Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии. - Жак Рубо

Глава 4

Святая Гудула

Отец Синуль достал из кармана ключ и открыл калитку церковного двора со стороны улицы Закавычек, где данное владение числилось под номером два; как всегда по утрам, он зашагал со своей корзиной по аллее, направляясь к органу. Слева тянулась высокая стена, отделявшая его от сквера; справа была капелла князей Польдевских, за нею — огород прямоугольной формы, на дальнем конце которого рос каштан, упиравшийся ветвями в основное здание церкви.

Храм Святой Гудулы, шедевр готики, не уступающий Святой капелле и Пантеону, состоит, как известно, из построек и пристроек всех веков, всех стилей и всех эпох. Благодаря чудесам, какие, на радость историкам искусства, нередко случаются в хронологии и в архитектуре, на ренессансном фундаменте выросли романские колонны. В церкви имеются надгробия епископов XII века и катакомбы с раннехристианскими фресками (по мнению одних специалистов, они относятся ко времени мученичества Святой Гудулы, которая изображена на них с фиолетовой розой, обагренной ее кровью, по мнению других — ко времени сооружения базилики Сакре-Кёр). Она претерпела надругательства от поклонников Палладио, а при Наполеоне ею позанимался кто-то из учеников Дюрана. Короче говоря, в ней можно найти все или почти все что угодно.

Польдевская капелла — сооружение сравнительно недавнее. Прежде она находилась возле авеню Шайо, и над ней постоянно висела угроза реставрации, экспроприации, выравнивания и сноса для срочного строительства автостоянки, но в последнюю минуту ее спасла нефть. Да-да, в Польдевии, в этом затерянном, диком горном краю, полном усов и бандитов (зачастую представленных в одном лице), сорок лет назад вопреки всем стараниям немецких геологов доказать невозможность этого (см. научную периодику: «Archiv der petroleum studies», «Annalecta oilia» и др.) были обнаружены богатейшие залежи черного золота. На окраине столицы проводились буровые работы в поисках новых термальных источников, и вдруг из-под земли забил мощный, энергоносный, тысячебаррельный фонтан драгоценной жидкости. Для Польдевии наступили новые времена. Центр месторождения находится прямо под площадью Кенелева, в самом сердце столицы, и инженерам приходится идти на некоторые ухищрения, но дело стоит того!

Шестеро князей Польдевских, будучи горячими сторонниками современных реформ в Польдевии, не забывали и о славном прошлом своей страны. Высокие доходы от нефтедобычи позволили им целиком и полностью — до последнего камешка и до последнего кочешка — перенести на новое место капеллу памяти несчастного князя Луиджи Вудзоя и прилегающий к ней огород, уход за которым был поручен одному овощеводу из Сен-Муэдзи-сюр-Эон.

Солнце медленно выбиралось из утренней мглы и озаряло печальные грядки с пышным и сочным салатом, которые обозначали (символически) место рокового падения с лошади, некогда оборвавшего жизнь бедного князя Луиджи. От свежевскопанной земли исходил дивный, забытый запах навоза с легкой экзотической ноткой: салат удобряли навозом польдевских горных пони, еженедельно за большие деньги доставляемым самолетом. Отец Синуль на мгновение остановился, чтобы вдохнуть полной грудью этот ностальгический аромат, напоминавший ему молодые годы в Гатинэ. Затем он вошел в церковь.

Там было прохладно и пусто — если не считать трех богомолок (двух старых и одной молодой, одной мнимой и двух настоящих), без особых надежд ожидавших появления отца Домернаса, нового настоятеля Святой Гудулы, два года назад сменившего на этой должности отца Ансестраса. Дело в том, что из-за финансовых затруднений Церковь была вынуждена сократить расходы, и отец Домернас числился настоятелем сразу нескольких храмов; поэтому он всегда спешил, ездил на велосипеде и, неуверенно чувствуя себя с прихожанами, старался по возможности не видеться ни с одним, а главным образом, ни с одной из них. В Святой Гудуле вдобавок еще приходилось встречаться с отцом Синулем, а Синуля кюре ужасно боялся, поскольку тот, как и сам дьявол, был превосходным богословом.

Отец Синуль очень любил свой орган: это был инструмент, каких сейчас уже не делают, могучий и чуткий одновременно, которому чудом удалось избежать двойного ущерба — от старости и от реставрации. Говорили, будто на нем играл когда-то Луи Маршан. Он был несовременен, порой брюзглив, но при всем при том бесподобен. Синуль обожал его.

Он поставил пиво так, чтобы до него можно было дотянуться, и решил размять пальцы. Для этой цели он выбрал вещь весьма мистического содержания, «Литании» Жеана Алена, где речь идет о душе, безвозвратно погрузившейся во мрак отчаяния и не имеющей другого исхода, кроме твердого упования на помощь и утешение, даруемые верой, ну и все такое прочее; но главное, чрезвычайно ценное для любого органиста преимущество этой пьесы заключается в том, что от нее много шуму. А отец Синуль полагал, что от органа непременно должно быть много шуму. Зачем бы людям в старину строить церкви из таких больших, тяжелых камней, если не для того, чтобы стены могли выдержать вибрации от органного «тутти»[2]? Всякий уважающий себя органист мечтает — втайне, конечно, ибо церковные власти за такое по головке не погладят, — чтобы от его «тутти» рухнул какой-нибудь собор, подобно тому как в давние времена под марширующей армией рушились мосты.

Отец Синуль заиграл «Литании» Жеана Алена. Все три богомолки (как настоящие, так и мнимая) от испуга чуть не свалились со стульев. Вот и еще одно достоинство этой пьесы, подумал отец Синуль: богомолки от испуга шлепаются задом об пол. Про эту особенность «Литаний» Синуль узнал во время поездки в Шотландию, благодаря одному органисту из Инвернесса, атеисту и алкоголику, не пожелавшему жениться на своей любовнице: за такое непресвитерианское поведение ему отказали в прибавке к жалованью, и в отместку он всячески пытался довести членов конгрегации до сердечного приступа. После многочисленных порций виски он доверил некоторые секреты ремесла Синулю, тогда еще холостяку и начинающему органисту, и его наставления не пропали даром.

Размяв пальцы, прочистив уши и возвеселив сердце благодаря успеху «операции „Будильник“», как это у него называлось, Синуль принялся размышлять над одной жгучей профессиональной проблемой, которую надо было решить как можно скорее. Первым делом он выпил поллитра пива, затем со вкусом рыгнул, поставил пиво на место и погрузился в раздумья. В Святой Гудуле ожидалось важное событие: одиннадцатиметровый отрезок улицы Закавычек, от улицы Вольных Граждан до сквера Отцов-Скоромников (по ту сторону сквера улица устремлялась к новым горизонтам), должен был принять второе крещение (если нам дозволено так выразиться) и отныне носить имя аббата Миня; на этой ультракороткой улице будет единственное домовладение, под номером один, и номер этот будет стоять на калитке, через которую, если вы еще не забыли, только что вошел отец Синуль и откуда можно напрямую попасть в капеллу князей Польдевских. Этот план созрел давно, однако долгие годы оставался неосуществленным: на всех заседаниях муниципалитета против него выступали либо светская, либо клерикальная партия, а иногда и обе сразу. И вдруг проект прошел благодаря хитроумному маневру епископа, монсиньора Фюстиже — он добился согласия обеих партий по отдельности, подбросив каждой из них «просочившуюся информацию» о категорическом несогласии другой. Против был подан только один голос: это проголосовал муниципальный советник, которого возмутило столь вопиющее нарушение правил нумерации домов в крупных населенных пунктах (нам известен лишь один прецедент — городок Кон-Минервуа, где добывается знаменитый розовый мрамор и где дома пронумерованы так, словно они стоят на одной стороне единственной улицы, траектория которой непостижима для человеческого ума). Одинокое строение на новой улице должно было числиться под номером два, а не под номером один, как постановил муниципалитет. Почему для увековечения памяти аббата Миня было выбрано именно это место, мы разъясним в надлежащее время.

Как известно, незабвенный аббат является автором «Патрологии», многотомного собрания сочинений восточных и западных отцов Церкви, а следовательно, Синулю надлежало подобрать такие пьесы для органа, которые бы соответствовали торжественности момента и общему духу «Патрологии». Но сколько он ни ломал голову, он не смог придумать ничего, кроме одной, безусловно подходящей вещи: прелюдии и тройной фуги си бемоль мажор Иоганна Себастьяна Баха. По правде говоря, сосредоточиться ему мешала неотвязная мысль: почему для церемонии выбрали именно его? Влиятельных друзей в муниципалитете у него не было, взгляды его всегда вызывали возмущение начальства, хотя семейная и личная жизнь были безупречны: у него не было любовницы, и он никогда не появлялся на людях заметно пьяным.