Ключ от двери - Алан Силлитоу

— Бабушка, можно мне остаться у вас ночевать? — спросил он, вбегая в дом.

Мертон сплюнул на горячие брусья решетки.

— Я вижу, ты скоро насовсем сюда переберешься. Небось рад бы жить здесь, поганец, а?

— Ничего, если он с вами в комнате переночует? — подняв глаза от газеты, обратилась Мэри к дочерям, Лидии и Ви.

— Пусть его, — ответила Лидия. — Тесновато, конечно, но уж так и быть.

Дело было улажено.

— Спасибо, бабушка. Можно я поиграю в гостиной?

— Иди, только граммофон смотри не поломай, слышишь?

— Нет, не поломаю. Дядя Джордж!

Джордж Мертон не донес до рта кусок яичницы.

— Ну? — спросил Джордж, вскинув глаза.

— Можно я буду строить ярмарку с балаганами из твоего домино?

— Только смотри не разбей костяшек, не то нос тебе отрежу.

— Хорош он будет без носа, а, Мэри? — вставил старик Мертон.

Когда Мертон бывал на шахте, или копался в саду, или мастерил что-нибудь в сарае, Брайн оставался один в гостиной и там раскладывал на полированном красного дерева столе костяшки домино дяди Джорджа. На комоде стояло много интересных, но запретных предметов: сувениры из Скегнесса и Клиторпса, фарфоровый «памятник жертвам войны», раковины, кораблик в бутылке. На столике у двери, на самом ходу, помещалась большущая труба, и она начинала играть песенки, если повернуть двадцать четыре раза граммофонную ручку. Над каминной полкой висела громадная картина, изображавшая скромного вида длинноволосую девицу с узким лицом; в руке она держала букетик анютиных глазок, который преподнес ей стоящий с ней юноша в жилетке и с шарфом на шее. Они влюбленные, говорил себе Брайн и, когда однажды бабушка стирала пыль с мебели в гостиной, спросил, указывая на картину:

— Баб, это вы с дедушкой?

— Нет, — ответила она.

— А кто же?

— Не знаю.

Она, наверно, просто разыгрывала его: кто же это еще мог быть, если не дедушка с бабушкой? Внизу на картине были написаны две строки, и последние слова в них звучали почти одинаково:

Коль любишь крепко, как я тебя,

Ничто не разлучит тебя и меня.

Мертон, перекинув через плечо двустволку, шел по дорожке сада, потом пролез сквозь ограду из кустов. Следом за ним двигался Брайн с палкой на плече, а за Брайном — Джип, пес. Молча миновав поля, засеянные пшеницей, они перепрыгнули через низкую изгородь и пошли лугом; Джип гонялся за камнями, которые Брайн кидал над самой травой. Брайн остановился за высокой прямой фигурой деда.

Мертон поднял ружье, раздался оглушительный грохот, и правое плечо его еле заметно дернулось. Брайн, выглянув из-за ног деда, увидел, что по обе стороны ручья падают на траву птицы.

— Ищи! — крикнул Мертон Джипу. Дед курил трубку, дожидаясь, пока собака сложит к его ногам мертвых окровавленных дроздов. — Клади их в сумку, пострел. Одного получишь на ужин.

На руки Брайна налипли перья и кровь, и тут он снова вздрогнул от дуплета дедова ружья; дед стрелял деловито, без промаха.

Мертон приложил ко лбу руку козырьком. Брайн видел перед собой высокую башню, которая то раскачивалась, то застывала неподвижно и при этом извергала громовые крики: «Тащи их сюда, Джип!», и каждое слово отдавалось сильным ударом где-то у него в груди.

Брайн бегал наперегонки с Джипом, разыскивая птиц, истерзанных всаженной в них дробью, и, слизывая с пальцев кровь, раздирал кусты в надежде найти добычу, быть может не замеченную собакой.

— Ложись, пострел! — приказали ему. — Распластайся, как блин!

И в то самое мгновение, как крапива обожгла ему кончик носа, где-то в сотне футов над головой снова прогремели выстрелы, и Брайн почувствовал, как ему на шею и ноги шлепнулись три дрозда. Он кулаком отпихнул собаку, сунул птиц к себе в карман и пошел через поле пшеницы туда, где, раскуривая трубку, стоял дед.

Брайн и Джип шли следом за болтающимся ягдташем.

— На ужин паштет из дичины, — сказал Мертон, посмеиваясь; дым из его трубки тянулся назад, обволакивая их. — Паштет с кремом.

— Разве они сладкие, дедушка?

— Ага, как молодая капустка.

Мертон подождал, пропихнул вперед собаку сапогом, а Брайна — ладонью.

— Они не сладкие, — сказал Брайн, оборачиваясь.

— Ты мне еще, поганец, скажешь, что ревень не кислый.

Довольно хмыкнув, Мертон толкнул дверь. Брайн во дворе на усыпанной шлаком дорожке тузил Джипа, а тот в отместку за бесцеремонное обращение, за то, что его не оставляют в покое, изжевал Брайну уши. Пес наконец вырвался, но не убегал и стоял неподалеку, ожидая новой атаки; болтавшийся между клыками язык высунулся так далеко, что Брайн мог бы дернуть за него, как дергал за косичку девчонок в школе.

— Джип! Сюда, Джип! — крикнул Мертон с порога, держа в руке кость.

Кулак подобрался к собачьей морде, потом отодвинулся, а Джип стоял и дожидался, когда его снова начнут дубасить.

— Джип! Джип!

— Иди, дедушка тебя зовет, — сказал Брайн.

Но глаза собаки говорили: «Я повернусь, и ты сейчас же кинешься, на меня. За дурака, что ли, принимаешь?» Мертон снова позвал, но собака не побежала за костью, и не успел Брайн опомниться, как Мертон уже шел к ним крупными шагами с палкой в руке.

— Я тебя, паскудный пес, научу слушаться, когда тебя кличут.

Брайн отпихнул Джипа в сторону, но его «Пошел!» прозвучало слишком поздно. Собака это поняла, веселое, добродушное выражение в ее глазах исчезло, она собрала в комок свои черные и белые пятна, попятилась назад, думая спастись от гнева Мертона.

— Я тебя научу слушаться, — повторял Мертон, глубоко втягивая в себя воздух при каждом могучем взмахе руки.

— Дедушка, не надо! — крикнул Брайн, не понимая, почему собака не убегает.

Она дернула головой в сторону, потом сунула ее глубоко между передними лапами, точно хотела укусить себя за хвост, потом подняла ее вверх и снова дернула в сторону и вдруг опрометью кинулась через двор к изгороди и с визгом заскребла когтями по шлаку, оттого что не сразу смогла пролезть через кусты. Мертон швырнул палку и пошел в дом.

На другой день ко времени воскресного обеда Джип не вернулся. Мертон был в благодушном настроении, умиротворенный несколькими кружками темного бархатного пива. За столом он спросил, не видел ли кто Джипа. Его никто не видел.

— И вполне понятно, — сказала Ви, — после такой трепки, какая досталась бедняге. Да еще ни за что ни про что.

— Делал бы то, что ему приказывают, — буркнул Мертон, — тогда бы не так часто гуляла по нему палка. Небось гоняет по полям… — Он отправил в широко разинутый рот кусок бараньего жира, надетый на вилку, и повернулся к Брайну. — После обеда пойдем со мной, пострел, поищем этого поганца, а?

— Ладно, дедушка.

Они завернули за угол дома, пошли тропинкой, ползущей в гору, мимо колодца, стоявшего, как часовой, и двинулись наискось к Змеиному бору. Зачем он взял с собой палку — чтоб опираться на нее или чтобы побить Джипа за то, что тот сбежал? Вчера Брайн ненавидел деда, избившего собаку, но сейчас, шагая за ним в тишине зеленых полей, над которыми нависли тяжелые облака, он уже не чувствовал к нему ненависти.

Возле леса они свернули к железнодорожному полотну. Время от времени Мертон останавливался, звал: «Джип! Джип!», но на его зычный, грубый зов, оглушительный, словно раскат пушечного выстрела, отвечало лишь эхо да взлетала какая-нибудь птица, не подозревая, как ей повезло, что Мертон не прихватил с собой ружья. С насыпи вспорхнули две куропатки, пролетели, хлопая крыльями, над кустами бузины, взвились круто вверх и исчезли за железнодорожной линией.

Вдалеке вырастали, как повисшая в пространстве гряда гор, огромные тучи. Мертон оперся о железную перекладину ограды, будто раздумывая, стоит ли переходить через рельсы, искать дальше. Листья на кустах шумели, словно то бились о песок волны, — вот такой же шум слышишь, когда приложишь к уху раковину; ветки на деревьях потрескивали.

— Давай-ка, пострел, взберемся на насыпь, поглядим, может, он на поле у Хокинсов. А нет его там, так пойдем домой. Бабка, наверно, уже чай заварила. Похоже, дождь вот-вот польет.

Брайн влез на откос и побежал, перепрыгивая с рельса на рельс. Мертон шагал следом. Брайн огляделся, всюду была тишина. От ветра по пшенице ходили бесшумные волны, из трубы дома с серой крышей косо тянулся в небо дым. Вот чудно, думал Брайн, земля пахнет дождем, а ведь он идет из воздуха. На мили протянулись серые, словно стальные, тучи. Джипа нигде не было видно.

Брайн заслонил глаза рукой от воображаемого солнца.

— Нигде не видно, дедушка.

— Ну, стало быть, пошли домой. Прибежит, как жрать захочет.

Брайн глянул вправо, собираясь снова перейти через линию; длинный отрезок железнодорожного пути исчезал за поворотом, и никакого поезда нигде не было. Он посмотрел влево и уже готов был снова перепрыгнуть через рельсы, как вдруг увидел что-то белое, торчащее между шпалами.