Демоны Боддеккера - Джо Фауст

Через пару минут роликов местного телевидения Болл со своими дружками вернулись в студию — на сей раз со скетчем, действие которого происходило в жутковатом баре, где знакомятся одиночки. Множество мужчин, выряженных сперматозоидами, атаковали женщину, выряженную под яйцеклетку. Под конец Болл и Хинд вошли в бар в костюмах многоруких роботов и вытащили женщину прочь. Все это происходило под множество затрепанных поднадоевших хохмочек о сексуальности, и вы, надо полагать, уже отгадали ударную фразу, оброненную скучающим барменом:

«Не стоило ему стирать трусы „Наноклином“».

Зал просто взвыл — на мой взгляд, куда громче, чем шутка того заслуживала. Впрочем, возможно, мне показалось так, потому что я сам был писателем и угадал ее за сто километров до появления. Но тут мне в голову пришла новая мысль, и я повернулся к Дансигер:

— Понимаю, что вы имели в виду. Если публика будет представлять себе «Наноклин» именно в этом свете, у нас возникнет серьезная проблема с имиджем компании.

— Тсс, — выдохнула она.

По спине у меня побежал холодок. Так дело в другом?

Я промолчал и продолжал смотреть. Первым собеседником Болла оказался Искайн — которого лично я прочил в последние гости программы. В тех редких случаях, когда в «Еженощном шоу» появлялись писатели, они обычно выходили под занавес, иной раз даже после музыкального гостя. Но то ли Болл приберегал самый лакомый кусочек на десерт, то ли в договор с Пембрук-Холлом входило, что Дьяволы пойдут последними, дабы зритель точно просмотрел все рекламы.

Выступление Искайна прошло не на высоте, скорее даже из рук вон плохо. Голосу его только-только хватало живости, чтобы не считаться уж совсем монотонным, а он все бубнил и бубнил про факты и расследования — мол, его книга раскрывает (тем немногим, кому в наши дни еще это интересно), как родичи Кеннеди забывали заплатить по счету за электроэнергию или заказывали пиццу, а потом не давали курьеру на чай.

Тут любой потерпел бы фиаско. Агентам Искайна следовало бы нанять кого-нибудь, кто сыграл бы его роль на ток-шоу, но в наши дни писатели — особенно напавшие на золотую жилу вроде семьи Кеннеди — таковы, что это становится все более и более проблематичным. Однако Искайн не входил в число моих клиентов и, следовательно, был не моей проблемой. Кроме того, по виду Дансигер я чувствовал: это еще не то, чего мне полагается ждать.

Искайн наконец перестал бубнить, и Болл попытался оживить представление парой-другой провокационных вопросов про сексуальность Кеннеди. Искайн начал мямлить про то, как один из них как-то раз отправился покупать «Любовный туман» — неплохая рекламная вставочка, — но тут Болл снова ухватил бразды в свои руки и дал официальную рекламу.

— Оп-ля! Чертовская невезуха, Роддик, тебе пора закругляться! Однако шоу закругляться еще и не думает, вернемся сразу после ЭТОГО!

В паузе был только один ролик Пембрук-Холла, тестовый прогон «Кукла-чуть-жива!». Тоже, к слову сказать, накладочка. Не так уж много в этот час у телевизора деток, которые могли бы, посмотрев рекламу, приставать к родителям с требованиями купить. Лучше бы приобрели право множественного показа в «Бей-Жги-шоу», там-то милые крошки от экрана не отлипают.

Еще один федеральный ролик, «Штрюсель и Штраусе» для «Америка-Плюс Зеплайн», потом еще два местных, и снова шоу, где Болл представил «Ненавистных». Группа вылезла на сцену и йодлем исполнила «Уход» — песню то ли про утрату, то ли про психоз, то ли еще про что-то в том же роде. Толком не понять. Единственное во всем этом интересное — я знал, что под нее, да и под все остальные хиты в альбоме, будет подложена моя «скрытая» реклама кускусных хрустиков.

Еще четыре рекламных ролика: три местных и «Их было десять». Болл вернулся с отрывком, озаглавленным «Записки психов-самоубийц», в котором владельцы мест вроде «Этических решений» демонстрировали коллекцию наиболее бессмысленных, идиотических и корявых фраз из предсмертных писем.

А затем наступил черед Дьяволов.

Я понял, что именно этого момента и ждали Депп, Дансигер, Бэйнбридж и Гризволд. Именно это я и должен был увидеть. Атмосфера в комнате накалилась, в воздухе только что электрические искры не проскакивали. Никто не произносил ни слова.

— Если вы еще не умерли и не страдаете непроходимым идиотизмом, — жизнерадостно начал Гарольд Болл, — то уж точно не могли пропустить хотя бы один-единственный рекламный ролик.

Быстренько прокрутили «Их было десять». Из зала донеслись восторженные вопли и хлопки. Снова Болл:

— Леди и джентльмены, рад возможности представить вам группу, что превратила эту рекламу в шедевр. Встречайте — первое интервью на телевидении… ДЬЯВОЛЫ ФЕРМАНА!

Толпа обезумела. Камера переехала к занавесям над входом. Первым, с задиристым и самоуверенным видом, выскочил сам Ферман. Он сделал непристойный жест — толпе это понравилось.

Следующим показался Шнобель. Выражение его лица яснее всяких слов свидетельствовало: он просто берет пример с вожака. Когда он вскинул голову и обнаружил полный зал народа, челюсть у него так и отвалилась от изумления. Затем появился Джет. Восторженные вопли зазвучали с новой силой, а потом перешли в тихий мерный рокот. Джет одарил собравшихся улыбкой во весь рот и приветственно вскинул сжатый кулак. Мерный рокот опять распался на истерические взвизги и крики.

Последним из-за занавесей вынырнул Ровер. Он несколько мгновений нерешительно постоял у самого входа, поводя головой из стороны в сторону, точно опасаясь облавы, а затем торопливо прошмыгнул через сцену и спрятался за Джетом. Хинд и Искайн передвинулись в дальнюю часть диванчика для гостей программы, а Ферман плюхнулся рядом с Боллом.

— Вы пришли… — начал ведущий, но тут же умолк, обнаружив, что остальная троица никак не может решить, куда сесть. Ферман рявкнул на них — и Джет немедленно опустился на диван. Ровер — за ним. Шнобелю досталось место рядом с Роддиком Искайном.

— Ну, чего вылупился, Носяра? — спросил он, садясь. Толпа загоготала. У Искайна и вправду был большой нос,

но, разумеется, куда меньше, чем у самого Шнобеля.

— Приветик, — продолжил Шнобель, живо откликаясь на аплодисменты. — Дела — охренеть можно. За кулисами мы встретили «Ненавистных»!

— Они не заглушили его звуковым сигналом, — заметил я.

— А с какой бы стати? — сказала Дансигер.

Я снова уставился на экран, где Болл пытался овладеть ситуацией.

— Добро пожаловать на шоу, парни, — произнес он. — Мне бы хотелось задать вопрос, который сейчас, вероятно, крутится на языке большинства зрителей…

Шнобель приподнялся и громко продиктовал все четырнадцать цифр своего телефона. И добавил:

— Эй, девчонки, я только что проверился — если вы понимаете, о чем я. Думаю, понимаете!

Складывалось впечатление, что прореагировали на эту выходку скорее мужчины из зала, а не женщины.

— Не совсем этот, — засмеялся Болл. — Я о другом — где же пятый маленький Дьявол?

— Я не маленький, — возмутился Джет.

— Нас только четверо, — отрезал Ферман.

— Я говорю о молодом человеке в очках, который так славно поучаствовал в той взбучке, что вы задали Норману Дрейну.

— Джимми Джаз! — выпалил Джет. Ферман, не оборачиваясь, съездил ему по зубам.

— Ах он! — Главарь шайки изобразил удивление. — Он… ну вроде как мертв.

Внутри у меня все оборвалось. Подавшись вперед, я спросил одновременно с Гарольдом Боллом:

— Что?!

— Правда? — удивился Шнобель.

Ферман поглядел на Болла, точно приглашая его насладиться шуткой, понятной только для избранных, и покрутил пальцем у виска.

— Вы уж простите Шнобеля. Его стукнули по башке на пару раз больше, чем стоило. Неприятно, но в драках за территорию без такого не обойдешься.

— Понятно. Так вы называете его Шнобелем? Ферман размашисто кивнул.

— Разве и так на хрен не ясно?

Болл замер с раскрытым ртом — на полсекунды, не дольше, но я понял: на этот раз сквернословие его не столь порадовало, как в прошлый.

— Так… у вас у каждого какое-нибудь забавное прозвище?

— Забавное! — прорычал Джет.

— Прозвище! — буркнул Нос.

— Мистер Болл, — Ферман угрожающе поднялся и перегнулся через стол, глядя ведущему прямо в глаза, — это наши уличные имена. Знаки почтения и уважения, тщательно выбранные мной лично. И чем быстрее вы вобьете это себе в гребаную башку, тем лучше!

Болл не дрогнул.

— Тогда, — произнес он, постепенно повышая голос, — почему бы вам не рассказать мне об этом, вместо того чтобы выставлять себя на посмешище перед всем цивилизованным миром.

По залу прокатился смешок.

— Никто не смеет со мной так разговаривать, — прошипел Ферман.

— А вот я посмел, — отозвался Болл. Я затаил дыхание.