Нестор Махно - Виктор Ахинько

— А нас тут взяли голыми руками, разоружили, — вставил слово и Петр Лютый. Несмотря на свою фамилию и довольно неласковое сейчас выражение лица, он был наиболее близок Нестору, может, потому, что тоже невелик ростом и тайком писал стихи.

— Хватит п…! — прикрикнул Семен Каретник. — Тогда все наложили в штаны. Регулярная армия перла!

— Все намаялись, — примирительно заметил Алексей Чубенко, что сидел на мешке с сухарями. Он старался не шевелиться, чтобы не подавить их. Среднего роста, плотный и благообразный Чубенко не лез вперед, не отставал и был, что называется, себе на уме. Вместе с другими анархистами он бежал от австрийцев и агентов Центральной Рады в Россию. Потом, в конце лета, в Курске встретил Махно, и они вдвоем пробирались сюда.

— Потише вы! — зашипел Роздайбида, в окошечко наблюдая за улицей. — Баба какая-то летит. Услышит и раскудахчется, черноротая.

— Так что же с Моисеем? — шепотом спросил Нестор.

— Его прямо из постели выдернули, — тихо продолжал Марченко. — А перед этим Емельяна, твоего брата, на глазах детей…

— Оставь, — попросил Махно.

— Извини. Словом, видят, что зашли далеко, и обратились к людям: «Хто такый Калиниченко? Злодий чи добрый чоловик?» Народ заступился. А власть это не устраивало. Спросили богатеньких: помещика Цапко, купцов Митровниковых, хозяина мыловаренного завода Ливийского, твоего Кернера…

— Не бреши, — перебил Петр Лютый. — Михаил Борисович в такие дела не суется.

— Хай смолчал. А остальные в один голос: «Злодий! Злодий! Помогал Нестору Махно чернь бунтовать, был членом анархического ревкома. Вин проты Дэржавы!» Повезли Моисея в Харсунскую балку, поставили на край. Солдаты дали залп. Моисей упал. Люди, кто смотрел, побежали в ужасе и слышат: «Убивайте скорей!» Оглянулись, а Калиниченко… опять на ногах. Что за чудеса?

Алексей поерзал на буравке, покусал тонкие губы.

— Солдаты еще раз пальнули. Моисей опрокинулся. Люди уже не верят своим глазам: дважды расстрелянный… поднимается! Тут и у зверя бы, наверно, проснулось милосердие.

На чердаке стало так тихо, что послышалась мышь, шуршащая в сене.

— Ну и что же они, гады? — прошептал Нестор.

— Подскочил офицер, сторонник Центральной Рады Гусенко и выстрелил из пистолета в висок. Да, видно, руки дрожали — попал в щеку. Несчастный Моисей завопил: «Убивайте же, палачи, не мучьте!» Тогда солдаты, немота, дали два залпа подряд…

Махно передернулся в холодном ознобе. Все молчали.

— Когда возьмем их за глотку, Нестор? — спросил Петр Лютый. У него не было сомнений, кто должен верховодить. Да, Махно ошибался. А другие что, ангелы? Семен Каретник тугодум, пока сообразит — и рак свистнет. Алеха Марченко въедлив, хуже тещи. 4 убенко слишком осторожен. «У них, конечно, небитый козырь — война за плечами, — прикидывал Петр. — Ну и что? Я тоже унтер. А в главари не рвусь. Кишка тонка».

— Слышали, что творится? — сказал Нестор с яростью. — Я приехал… освобождать родную Украину. Нужно поднимать трудящихся… без различия национальности. Но сейчас…

Он не мог говорить. Мерещился розовый младенец, лезло в голову: «Вот оно, милосердие, смирение. Вот. Вот!»

Мышь легонько шуршала в сене.

— Но сейчас предлагаю… срочно ехать!

— Куда? — Семен Каретник резко приподнялся. — У нас же один пулемет и пять наганов. Это слезы!

— Добудем в бою. Когда ехал сюда, мне встретился отряд Ермократьева. Найдем его и объединимся. По пути возьмем Жеребецкий банк. Купим еще оружия, бричку.

— Ермократьева… не знаю, — озвался Марченко. — А вот матрос Щусь точно сидит в Дибривском лесу.

Нестор насторожился: «Ищут вожака. Я уже не подхожу». Но на слова Марченко не обратили внимания. Всяких слухов хватало.

— Зацапают нас, хлопцы, як солохиных курчат, — сказал Алексей Чубенко.

— Кто дрожит — зарывайся к мышке в сено! — отрезал Махно.

— Давайте хоть ночи дождемся. Бабы шастают, — предостерег Роздайбида.

— Не могу… Паралич разобьет! — Нестор вскочил, ударился головой о пыльные стропила, ойкнул. Все заулыбались, чихая.

— Шуструю вошку первой ловят, — изрек Пантелей Каретник.

Сквозь красную татарскую черепицу сочился мрачноватый день. Пахло сеном.

— Кроме пуль и бомб, Нестор, — неторопливо сказал Семен Каретник, — требуется хоть завалящая организация. Штаб.

— Мы не квочки — не высидим. Поехали! — Махно поднял крышку лаза. — Оля, Захарий, вы тут?

— А шо хотилы?

— Подставляйте лестницу, — и они все, кое-кто нехотя, начали спускаться. Хозяева зашептались.

— Неужто в дорогу? По видному? — испугался Клешня.

— Да, — подтвердил Махно.

— Жинка каже, шо нельзя. Соседи ж выдадут!

— Ах, соседи! — вскипел Нестор. — Передайте им, что вернемся — отрубим язык. Для кого же мы рискуем?

— Нимци и гайдамакы… кожного десятого, — всхлипывала Ольга.

— Может и правда, погодим до темна? — попросил Чубенко.

— Быстро ты забыл лютую казнь Моисея! — темные глаза Махно вспыхнули холодным, беспощадным огнем.

Каждое село, каждая хата были обложены страшными контрибуциями, размер которых определялся самими помещиками… Они имели собственные карательные отряды, образованные из бывших стражников, урядников, полицейских и разного продажного деморализованного элемента. Эти банды терроризировали село, издевались над ним, истязали его.

В старые лихие времена скакать по Дикому полю без оглядки среди бела дня позволяли себе лишь сторожевые казаки, когда с вышки или кургана замечали татарскую конницу, зажигали «фигуры» (специально сложенные смоляные бочки) и что есть мочи уносили ноги. Сейчас тут тоже был не мед, но нашим смельчакам покамест везло: ископытили десятки верст в поисках Ермократьева и целы. Правда, впереди над полем кружило воронье.

— Не праздную никакого беса, — заявил Семен Каретник, подъехав к Нестору вплотную и нагибаясь, чтобы тот лучше слышал, — а все ж неохота вот так валяться.

Перед ними, в пожухлой стерне, лежал человек в одних трусах. На спине запеклась темная рана и к ней был прилеплен листок. На нем крупно: «ХОТИВ ВОЛИ? ЖРЫ!»

— Кто его? — воскликнул Петр Лютый, оглядываясь. В сухом и ярком небе лишь на горизонте таяли облачка. Кое-где летела серебристая паутина, выше извивались черные птицы, да безлесая степь холмилась вокруг.

— Варта. Кто ж еще? — проронил Пантелей Каретник.

— Похоронить бы надо, — предложил Алексей Чубенко, облизывая запыленные губы.

— Чем, ножом? — Роздайбида замучился с ручным пулеметом, а им, видите ли, копать охота.

— Хоть курая натаскаем, — соскочил с лошади Лютый. — Ишь нечистые вьются, за своих принимают.

Завалив мертвеца колючими шарами перекати-поля, они решили все-таки переждать до ночи где-нибудь в укромном месте. Вскоре попалась низинка с осокорем и вербой, но там дальше что-то шумело подозрительно.

— Сюда! — тем не менее позвал Каретник, ехавший первым. Им открылся странный в выгоревшей степи темно-зеленый яр. По нему весело бежал ручей.

— Тут целый водопад! — шумел всегда сдержанный Семен.

Из-под камней туго бил поток. От него веяло свежестью. Всадники спешились и побежали вниз. Алексей Марченко, однако, остался наверху и поглядывал по сторонам.

— Молодец! — похвалил Махно. — Я тебя сменю!

— Благодатная наша Украина, — засмеялся Петр Лютый, подставляя ладони под изумрудные холодные струи. — Рай истинный, хлопцы!

— Еще б мудрые головы кто подарил ей, — озвался Чубенко.

— Да сердца помягче, — добавил Роздайбида. Он разделся догола и, фыркая, лег в ручей, но тут же вскочил как ошпаренный. — Лед, лед! Остужайся, кто смелый!

Они были молоды, не старше тридцати лет, и резвились, плескались, забыв на время об опасностях, анархизме, о том бедняге, что валялся под колючими шарами, о власти и собственности, о Ермократьеве, которого искали — обо всем на свете. Тем более, что вокруг нежилось в последнем ярком тепле южное лето.

Отдохнув, немного подкрепившись и повеселев, не стали ждать вечера, поехали дальше по балочкам да низинам между полями. Из одной приметили село. Белые хатки мирно ютились у пруда.

— Эх, поспать бы там, — размечтался Лютый, — на пуховой перине в розовую полосочку!

Спутники заулыбались. Разглядывая жилье, они хоронились за кустами шиповника и скумпии пушистой.

— Так это ж Михайло-Лукашово! — определил наконец Пантелей Каретник. — Дядьки нашего хата вон, что под соломой. Верно, Сеня?

Попиликал очнувшийся в тепле кузнечик, сонно озвался нарядный удод. Потом из села донесся какой-то вздох, что-то там шевельнулось, задвигалось. Издалека нельзя было определить, кто ходит и зачем.

— Э-э, да они на кладбище собрались, — догадался Пантелей. — Кого-то, наверно, хоронят. Ану приглядись, Сеня.