Мраморный рай - Сергей Кузнецов

— Кто она? — спросил он Джедая, вклинившись в разговор и кивая в сторону женщины.

— Сумасшедшая сука, — отрезал караванщик.

Сергей молчал, ожидая продолжения.

— Прибилась к нам три дня назад, — сказал Джедай. — Толку от нее нет. Поклажу нести не может, устает. Стрелять не умеет. Парни пробовали… — он сделал неопределенный жест лапищей, — так стала кусаться, царапаться, вцепилась в лицо и чуть не оставила без глаз… Куда там вашим волкокрысам…

— Не знаем, что с ней делать, — добавил старший сын.

Валентин Валентинович заволновался, с подозрением косясь на Сергея.

— Ты прекрати! Вижу — что-то задумал!.. Добреньким хочешь быть, понимаю, но я не позволю… Никто не позволит… Лишний рот, знаешь ли…

— Лишний работник, прежде всего, — сказал Сергей. — Как зовут ее?

Джедай едва заметно пожал плечами.

— Сергей, учти: урежем рацион вашей семьи! — не унимался Валентин Валентинович. — За свой счет кормить ее будешь! У нас непредвиденный едок — тот раненый, когда-то еще работать сможет, а жрать такому слону много надо!..

— Нельзя этого, — сказал Сергей. — Она с караваном пропадет.

— А толку от нее, как от бабы, все равно нет, — сказал Джедай. — Захочет остаться — забирайте.

— Сергей! — зашипел Валентин Валентинович, но тот уже направился к женщине.

Она при его приближении напряглась и сразу перестала плакать. Сергей сел рядом с ней на пол.

— Тебя как звать? — спросил он.

— Ди… Динара… Дина, — несмело, но вполне мирно ответила та.

— А меня Сергей, — он мельком глянул в сторону мужчин: пять пар глаз внимательно наблюдали за ними. — Хочешь остаться здесь, Дина?

Она недоверчиво посмотрела на него.

— Нужно будет работать, — продолжал Сергей, — здесь все работают… Но это все же лучше, чем идти с караваном. Тут тебя никто не обидит. До утра осталось несколько часов… Я организую место для сна, а днем подумаем, куда тебя поселить.

Он снова посмотрел на сидящих поодаль мужчин. Валентин Валентинович качал головой, банкир ухмылялся, Скрынникову, казалось, было все равно.

Ничего, подумал Сергей, ничего… Все правильно.

Глава 2

Сейчас уже практически невозможно восстановить хронологию событий, которые привели к образованию Общины в нынешнем ее виде — слишком много прошло времени, а записей вести никто не пытался, не до того было.

Известно лишь, что в те страшные дни, когда закончилась прежняя жизнь, слишком многие жители города вдруг оказались осведомлены о том, что расположенный на окраине засекреченный «ящик» с пятью своими минусовыми этажами может служить убежищем. Столько народу оборонный институт в любом случае не вместил бы.

Толпы обезумевших от страха людей расстреливались еще на дальних подступах к институту… Да и не с той стороны «ящик» им надо было штурмовать — гермоворота, ведущие на минусовые этажи, находились совсем в другом месте. Однако, по казенной формулировке тогдашнего руководства, была опасность, что вход будет «стихийно обнаружен»…

Именно поэтому охране был отдан приказ стрелять на поражение по всем гражданским, которые приближались к объекту ближе, чем на полкилометра.

Люди шли за спасением, за надеждой, и получали пулю в живот.

Из тех, кто тогда участвовал в бойне, сегодня в живых почти никого не осталось, хотя среди них было много молодых солдат; для тех же, кто не умер и нашел в себе силы продолжать жить все эти годы, самой, наверное, тяжкой мукой являются сны. Почти все они засыпают с трудом, часто просыпаются ночью, и тела их, испытывая катастрофический недостаток отдыха, быстро изнашиваются.

Тех, кто знал, с какой стороны подобраться к институту, тогда нашлось не так много; оказалось, что если зайти с правильной стороны, место на Ноевом ковчеге можно было купить. Главное заплатить — и вот ты уже внутри. Во сколько ты ценишь свою жизнь? Сколько отдашь за жизнь своей любимой девушки? Сына? А если не хватит заплатить за все, что выберешь?

Те, кто слушал рассказы дедов про войну, вещей с собой не брал. Вместо одежды, вместо драгоценностей — консервы и мешки с картошкой, вместо денег — крупа. Едой платили. Нанесли столько, что первое время колония совсем не бедствовала.

Но была и другая плата. Один успешный бизнесмен, прихвативший с собой из сейфа кейс с валютой, на входе в бункер понял, что деньги в новом мире обесценились. С военным руководством — пятью здоровыми мужиками — ему пришлось расплатиться красавицей-женой и пятнадцатилетней дочерью.

Дочь в семью не вернулась, осталась жить с одним из военных, жена заболела и зачахла, а сам бизнесмен год спустя во время выхода на поверхность отстал от группы, и больше его никто не видел.

Численность колонистов на протяжении многих лет ее существования была плавающей. Иногда она сокращалась: люди умирали — иные от болезней, иные от тоски по небу; мужчины гибли во время рейдов на поверхность. То вдруг начинала активно восполняться: беженцы, отсиживавшиеся по подвалам и коллекторам, приходили целыми семьями. Некоторым из них даже повезло не встретить на своем пути ни одного зверя — и они слушали, раскрыв рты, истории о разного рода чудовищах и воспринимали их, как сказки. Кого-то приводили с собой и просили оставить караванщики, но такое бывало крайне редко.

Спустя несколько лет после конца старого мира военное руководство Общины было смещено. Во вновь избранный Совет вошли ученый, медик, политик, священник, банкир и литератор. Одного военного, правда, решили все же оставить. Председателем избрали Петра Савельевича — социолога, правозащитника, длительное время возглавлявшего комитет по защите прав беженцев и вынужденных переселенцев. В день избрания Петру Савельевичу исполнилось шестьдесят девять лет.

Сергей тоже входил в состав Совета, но решающего голоса не имел, а был «наблюдателем от общественности» и выполнял обязанности секретаря на закрытых заседаниях. Кроме того, так уж получилось, что именно ему больше остальных доверял председатель, или, как его прозвали в колонии, Верховный. И эта близость Сергея к Верховному порядком раздражала остальных членов Совета.

До того, как забиться в консервную банку убежища и закупориться в ней навсегда, здешние жители, разумеется, принадлежали к разным социальным слоям, придерживались совершенно непохожих взглядов на жизнь, отличались вкусами и привычками. А теперь все были одинаковы: без денег, без имущества, без солнца, без будущего. Теперь у них было много общего: крысиная жизнь, несбыточные мечты о возможности дышать ароматами весенней пробуждающейся природы, о купании в прохладной речной воде жарким летом…

Литератор и член Совета Дима сочинял короткие рассказы о любви и жизни людей до Катаклизма. Писал их от руки в старых тетрадках. Рассказами зачитывалась вся колония, особенно женщины.

Бывший повар из французского ресторана (это он предложил Скрынникову попробовать изготовить шоколад — и ведь получилось же!) первые несколько лет старался удивлять колонистов кулинарными изысками, состряпанными чуть ли не из топора — из безвкусных местных продуктов и отставных консервов… Но потом кем-то из Совета ему было поставлено на вид: не выпендривайся, парень, не до деликатесов сейчас, готовь просто и экономно, шикарных вкусовых качеств никто от тебя не ждет.

Женский парикмахер, оказавшийся в убежище в числе первых, в два счета освоил мужские прически и все эти годы прилежно и аккуратно стрижет всех, кто к нему обращается, в том числе караванщиков… Их-то что стричь — или наголо, или полубокс. Не перед кем красоваться.

В общем, каждый применял в новой жизни все, что знал и умел.

По приспосабливаемости человек даст фору всем остальным животным.

Раз выжили, раз свела судьба — стали выстраивать друг с другом отношения.

Не имевшие пар — находили, начинали жить вместе, рожали детей.

Работали, сплетничали, интриговали против соседей, обзаводились друзьями и недоброжелателями.

В общем, жизнью не назвать, но существованием — вполне.

Держались любовью, инерцией и мечтой, что однажды смогут вернуться на поверхность.

Молились, чтобы этот день наступил как можно раньше, чтобы хоть сколько-нибудь колонистов… или их потомков смогли увидеть свет солнца.

И по сей день молятся.

Три дня спустя, во время дежурства Полины, раненый, принесенный караванщиками, впервые открыл глаза. Полина немедленно вызвала Хирурга.

Тот прошелся дозиметром по телу раненого — прибор ни разу не пискнул. Измерил давление: 90 на 60, пониженное. Склонился над мужчиной.

— Вы меня слышите? — четко выговаривая слова, спросил он. — Кивните, если слышите…

Никакой реакции. Взгляд мужчины был отсутствующим, словно стеклянным.