Повести - Георгий Шторм

- Где вино взял?

- Эй, ребята, кабак близко! - закричали стрельцы.

- Веди, отче!

- Гуля-а-ай!

Поп увел несколько человек с собою.

С ним ушел Илейка...

Беглые бродили по берегу. Лежали в челнах. У воды трещал костер. Солнце тонуло в песках. Волга плескала звонким, крутым накатом.

Смеркалось. Неклюда все не было. Не возвращались и стрельцы.

- Должно, загуляли, - сказал Глеб, - а Неклюда, мыслю я, зря послали: у меня к нему никак веры нет.

Костер задымил - и в воде замутилось огненное корневище.

- Я чаю, поздно здесь рекостав бывает, - сказал Томило.

- А у нас в Новегороде Волхов вовсе не мерзнет, - промолвил Ждан.

- Полно!

- Верно говорю - под Перынью, урочищем, вода завсегда живая*.

_______________

* В о д а ж и в а я - незамерзающая, проточная.

- С чего то?

- А как царь Иван у нас лютовал, с той поры и стало.

- Дивно дело!..

Голос у Ждана был густой, певучий. Грея над огнем руки, он заговорил:

- Приехал грозный царь в Новгород. Пошел в церковь к обедне. Глядит за иконою грамотка (попы положили), а што в грамотке, никто не узнал. Только затрепенулся царь, распалился и велел народ рыть в Волхов*. Сам влез на башню. Начали людей в реку кидать. Возьмут двух, сложат спина со спиною - и в воду. Как в воду, так и на дно. Нарыли народу на двенадцать верст; остановился народ, нейдет дале. Послал царь верховых. Прискакали верховые: "Мертвый народ стеной встал!" Сел царь на конь, поскакал за двенадцать верст. Стоит мертвый народ стеною. И тут стало царя огнем палить, начал огонь из-под земли полыхать. Поскакал прочь - огонь за ним. Скачет дале - огонь все кругом. Брык с коня, на коленки стал: "Господи, прости мое погрешение!" Ну, пропал огонь. Да с той поры Волхов и не мерзнет на том месте, где царь Иван людей рыл. Со дна речного тот народ пышет...

_______________

* Р ы т ь в В о л х о в - "зарывать" в воду реки Волхова, то есть топить.

Заскрипел песок. К воде, стороной, метнулась тень Неклюда.

- Заждались! - крикнули на берегу.

- Узнал што? Или так ходил, без дела?

- Погоди!.. Дай срок!..

Неклюд, хмельной, молча оглядывал стрельцов, искал глазами струги. На нем были новые цветные портищи. Искривленная шапка валилась с головы.

- Глебушко! Ждан! - резнул уши тонкий Ивашкин голос. - Не с добром он! Чую, што не с добром!..

Неклюд, повернувшись, шагнул в темноту.

- Эй, куда сшо-ол?

- Што за диво?!

- Неклю-уд!

- Тут я, - раздался голос.

И вдруг засвистали. На берег ватагой высыпали городские стрельцы.

- Не противься! С пищалей бить станем! - вопил стрелецкий сотник.

- Вона што!

- Неклюд!.. Пес!..

- В челны-и-и!

- Има-ай воровских людей!..

Ивашку впихнули в челн. Мокрое весло ткнулось в руку. Глеб и Ждан быстро гребли стоя. С берега раз, другой грохнула пищаль. Челн заливало волной. Ждан говорил Глебу:

- В устье сойдем. Ловцами станем...

- Эй, пошто не гребешь? - окликнули они Ивашку. - Неужто пулей зашибло?

- Да не... - Он сидел сгорбившись, опустив голову, глотая слезы. Неклюд-то, мыслю, довел на нас... А с нами ведь был заодно, ел, пил вместя-ах...

- Эк ты мягок, - сказал Глеб. - Ничего, парень! Неправды еще сколь много на свете. Ну, не томись, веселей угребай, не рони весла!..

Стал Ивашка рыбным ловцом.

Ездил на "прорези" - садке с прорезанным дном, где по зашитому решеткою полу ходили большие репьястые рыбы.

В ставших озерами протоках ловили веселую рыбу "бешенку". Сеть опрастывали в лодку, "бешенка" билась и трепетала, и лодка казалась наполненной мерцающей водой.

Дула моряна. Ветер ломал ледяные поля. Пласты льдин, острые, как ножи, громоздились и рушились со звоном и плеском.

По весне в устье шел сбор яиц. Тихими летними вечерами сети покрывались белым налетом. Это были поденки...

Так прошел год. И снова была весна с счастливыми голосами уток, с немою рыбьей свадьбой.

Красная рыба скатилась в море. Опять осень пришла...

5

"...Ваше царское и княжеское величество не только сами ученых

людей любите, но и всемилостиво... намерены в своем царстве и землях

школы и университеты учредить... Ваше царское и княжеское величество

этим себе имя истинного отца своего отечества снискаете, какого

только бог к особому благополучию страны создал и утвердил..."*

_______________

* Ответ Борису ученого Товия Лонциуса из Гамбурга по поводу приглашения его в Москву для учреждения универсального типа школ.

В Золотой палате на стенах и сводах написаны притчи.

Ангел держит рукою солнце; под ним - земной круг и полкруга: вода и рыбы.

У царского места - органы - "художества златокованны": на деревцах птицы поют сами собой, "без человеческих рук".

На лавках расселась Боярская дума.

Борис держит в руке "царского чину яблоко золотое". У него сросшиеся брови, лицо чуть раскосое, круглое; борода и волосы у висков поседевшие, голос сыроват и глух.

- Решили мы, - говорит он, - послать во всякие иноземные города звать ученых надобных мужей в Москву, дабы научить русских людей немецкому и иным языкам и разным наукам и мудростям приобщить.

Встал с передней лавки Шуйский, подслеповатый, хилый старик:

- Великий государь, дозволь мне, холопу твоему, молвить!.. Што ты, государь, замыслил, и то, государь, замыслил ты не гораздо. Коли в нашей единоверной земле начнут люди говорить розно, порушится меж нас любовь да совет.

- Што скажете, бояре-дума? - с усмешкой спросил Годунов.

- Не гораздо, государь! Не гораздо! - закричали бояре. - Иноземных обычаев нам не перенимать! Своей веры держаться и языка русского! За то стоять!

- Будь по-вашему, - сказал Борис и свел брови. - Тогда пошлем ребят наших в Лунд-город* да в Любку - грамоте привыкать.

_______________

* Л у н д-г о р о д - Лондон.

- И то, государь, негоже, - молвил Шуйский. - Побегут ребята наши от немцев. Не станут они ихнюю грамоту учить.

- Не побегут, - сказал Годунов.

- Побегут, государь, - тихо повторил Шуйский и виновато повел носом.

- И доколе, князь Василий, будешь ты мне молвить встречно?

Царь встал.

- Приговорили и уложили мы, - молвил он твердо, - боярских лучших ребят послать за рубеж да еще снарядить Ромашку Бекмана в Любку и написать Луидже Корнелию в Веницею да Товию Лонцию в Гамбург. Те ученые Луиджа и Товий нам ремесленных нужных людей сыщут, а вы, бояре, думали б о том со мною вместе, без опаски, а не дуром!

На миг стало тихо... Князь Василий Туренин спросил:

- Государь, а как мыслишь - выход дать ли крестьянам?

- Покуда нет, бояре. В малых вотчинах доходов ныне вовсе не стало. Коли выход дать, побегут крестьяне в большие вотчины, а то - дворянам моим разор... Ну, ступайте, бояре-дума!

Бояре, поклонившись, чередою двинулись к дверям палаты. Посохи один за другим глухо простучали по ковру.

Семен Годунов, прозванный "правым ухом царевым", задержался и, опустив голову, ждал слова Бориса.

- Ну? - спросил царь, подходя и дыша ему в лицо.

- В П о л ь ш е о б ъ я в и л с я, - глухо ответил боярин, - в Смоленск от рубежа слух прошел...

- Вона! - воскликнул царь и заходил по палате, волоча левую ногу.

- Государь, - сказал Семен Годунов, - памятуешь ли, што ты молвил, как ездил в Смоленск, город крепити да разными людишками заселяти?

- Говорил я: "Будет сей город ожерельем Московского государства".

- И што тебе боярин Трубецкой сказал, и то памятуешь?

- Того не упомню.

- А сказал он: "И как в том ожерелье заведутся вши, и их будет и не выжита..."

Рдевшая в окнах слюда померкла. Травы и притчи на стенах скрыло тенью. Ангел в колеснице все еще держал рукой солнце. Под ним дотлевала подпись: "Солнце позна запад свой, положи тьму и бысть нощь"...

6

"...От великого государя, царя и великого князя Бориса

Федоровича всея Русии... города Любки буймистрам и ратманам и

полатникам.

Ведомо нашему царскому величеству учинилось, что у вас в Любке

дохторы навычны всякому дохторству, лечат всякие немощи. И вы б

прислали нашему царскому величеству лутчего дохтора, а приехать и

отъехать ему будет повольно, безо всякого задержанья..."

За красной Китайской стеной - Гостиный двор. В лавках - лисицы белые и красно-бурые, сукно "брюкиш" - из города Брюгге, дешевый бархат и дорогая персидская парча.

Купцы выхваляют товар, хватают прохожих за полы:

- Эй, ступай сюда! У нас торговля государева!

- Ствол мушкетный - двадцать алтын! Пика - четыре деньги!

Толпятся, щурятся на мушкеты и пики чуваши и ногаи. Им оружие продавать не велено: "не случилось бы мятежей".

В меховом ряду старый хромой купец встретился с немцем.

- Здрав будь, Роман! - сказал купец. - Верно ли бают, что с государевым делом в Любку едешь?

- Еду, - ответил немец, - уж и кони запряжены. Одеял дорожных теплых ищу.

- И я в путь собираюсь. Сын мой в Азове выкупа ждет - в неволе скован. Товар вот приторгую да и поеду чадо свое вызволять.

- Давай бог удачи!