Мастиф - Елизавета Огнелис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дико и страшно жутко въезжать в заброшенную деревню. Старые тополя. Один из них упал прямо на дом. Заколоченные окна и выбитые стекла, крапива и иван-чай из всех щелей, покосившаяся громада клуба, заросший рогозом и затянутый ряской пруд. Заброшенная дорога привела их к единственному жилому дому. Сновицы, деревня, в которой когда-то жили семьдесят две семьи, сейчас напоминала кладбище. И дядя Леша словно оставался смотрителем этого жуткого места. Судьба восьмидесятилетнего старика была тревожна и заковыриста. Когда молодому цыгану исполнилось семнадцать лет, его застала война, примерно в такой же деревеньке, но в Белоруссии. Как кудрявого и носатого Лешу назначили полицаем — одному богу известно. А когда немцев выбили, девятнадцатилетнего Алексея отправили в Сибирь, на двадцать пять лет. Он оттоптал положенный срок и уехал сюда, в глушь. Тогда еще в Сновицах жили, колхоз работал, и даже в школе на краю поселения оставалась старая учительница. Постепенно молодые перебрались в город, старики вымерли один за другим, а дядя Леша остался. Совсем одичать ему не давали радио и собака по кличке Чебурашка — умная, и необыкновенно ласковая.
— Дядя Леша! — закричал Александр, очень надеясь, что старик жив.
Чебурашка выскользнула из-под покосившейся двери, завиляла хвостом и тихонько тявкнула. У Саши отлегло от сердца. Жив, жив курилка!
Дядя Леша выскочил секунд через десять.
— О! — закудахтал он с порога. — Гости. Кто к нам приехал?
— Это я, дядя Леша! — закричал Александр, памятуя, что старик глуховат. — Помните, я Саша! На лето приезжал. Вы мне еще ружье хотели продать, мы весь чердак облазали, а не нашли!
— Помню, помню, — говорил старичок, пытаясь заглянуть в кабину. — Курить привез? Табачок в прошлом годе плохо родился.
— Привез, дядя Леша, — кричал Александр. — Сигарет привез, хлеба, сахара и соли.
— А еще чего?
— Больше ничего, — признался гость. — Я тут ненадолго. Машину хочу оставить около вашего дома.
— Оставь, оставь, — ворчал дядя Леша, принимая нехитрые дары. — Кто ее в такой глуши украдет. Гости с тобой?
— Да! — признался Саша. — Хочу их на Красное озеро сводить.
— Своди, своди, — спокойно говорил старик. — Только дальше не ходите. Страшно там. Опасно. Не заблудитесь, так сгинете…
Александр обернулся и успел заметить, как переглянулись Кондратий Федорыч с Иваном.
Озеро назвали Красным, потому что сосны, отражаясь в спокойной воде, окрашивали ее в багрово-янтарный оттенок. Солнце било в глаза, мокрая трава промочила путников до пояса.
— Как красиво, — прошептала Полина.
— Красиво, — гнусаво поддержал Иван. Всю ночь лил дождь, ветер буквально рвал кроны деревьев, вдалеке бухал гром. Александр проснулся ранним утром от боли в пояснице — видимо, простудился. Но насморка не получил никто, кроме Ивана. Красивый римский нос его покраснел, и стал похож на свекольный ломоть, лицо подурнело, голос изменился.
— Кондратий Федорыч, сделайте хоть что-нибудь! — взмолился бывший красавчик за завтраком. Полковник медицинской службы только развел руками:
— Насморк, дорогой мой, не лечится. Установленный медицинский факт. Лучшее лекарство — горячая ванна.
— Может, капли есть? — прогнусавил Иван.
— Капли есть, — ответил Федорыч и полез в рюкзак.
Иван вначале обрадовался, а через час снова погрустнел — капли помогали временно.
— Обойдем правым берегом, — решил Александр. Ему не возражали.
Озеро с его красотами осталось позади, и пошли знаменитые своей непроходимостью крутобокие холмы — Козловы горы. Чтобы пройти сотню метров — приходилось спускаться, потом вновь подниматься, и так — много раз. К вечеру они выбрались в заросший мхом лес. Сосны здесь росли среди замшелых валунов, и лес от этого казался сказочным — как будто кто-то огромный нес эти здоровенные камни с собой, да и рассыпал половину по дороге.
Иван, когда увидел эти камни, сначала оторопел, встал, недоуменно озираясь, пытаясь что-то унюхать распухшим носом.
— Ваня? — спросил Федорыч.
— Не понимаю, — прогундосил тот. — Здесь не так… Что-то не так… Насморк, мать… Не чувствую.
Саша только плечами пожал:
— Идем вперед, — бросил он. — Некогда останавливаться. Дойдем до вашей ямы — там посмотрим.
Страх в груди Александра пропал, уступая место обреченности. Он ругал все и вся — себя, за то, что взялся показывать дорогу; Федорыча — за его идиотское умение кидать ножи, Фадея, Полину. Этот лес, эти камни, эту дыру, черт бы ее подрал. Вернуться бы в поле, завести трактор и работать — до упора, до последнего, и чтобы никто не лез, не приставал, не донимал. Вот ведь люди — каждому наплевать на каждого, но всем всё надо от тебя лично… Идиотство…
— Стойте, — приказала Полина. — Здесь что-то есть.
Саша почувствовал, как бешенство накрывает его с головой. Он яростно содрал рюкзак с плеч:
— Ищите, мать вашу, — крикнул он. — Никуда не пойдем, пока ваше «не так» не найдем, черт бы вас подрал. Краеведы хреновы… Уроды…
Он продолжал ругаться, черным матом, без разбора крыл все подряд, каждую былинку под ногами, опустив голову, не смея взглянуть на спокойных и странных попутчиков. Страх снова зашевелился в груди. Саша затравленно оглянулся. Вокруг никого не было. В какой-то момент он почувствовал облегчение. Не надо никого провожать — сами найдут дорогу. А он пойдет домой, не останавливаясь ни на миг, выйдет к Судую… Хотя нет, надо сначала к дяде Леше, забрать УАЗик, иначе Шпак голову оторвет… Не в первый раз. Вся жизнь — словно на краю пропасти. Долго ли можно скрываться от власти, игнорировать повестки в суд, штрафы, предписания, угрозы? Сколько веревочке не виться… Да только всем выкусить придется — Сашу так просто не возьмешь. Драка будет знатная.
Из тишины каменного леса раздался стон. Александр слышал этот звук. В больших городах, где много железа и бетона, с таким стоном становятся на запасные пути товарные вагоны, или могучая лебедка старается сдвинуть с места непосильную тяжесть. Но откуда этот звук здесь, в глухом лесу? Может, с таким стоном погибают тысячелетние сосны?
— Доигрались, — взъярился Саша, бросил рюкзак, рванул с места, как заяц.
— Доигрались, мать вашу, — уже орал он, не разбирая дороги, перепрыгивая через замшелые кочки, отмахиваясь от высохших веток. «Кстати, а где комары?» — запоздало пронеслась в голове мысль. Обычно в такое время гнуса в лесу — видимо-невидимо. А теперь придется делать самодельные носилки, обе руки будут заняты, и немало кровушки попьют жадные кровососы… «Федорыч! — возликовала какая-то часть сознания. — Это тебе за Фадея!»
Саша в лесу заметил, что их странная четверка почти не производит
