Матрос Железняков - Илья Амурский

Вызвав дежурного по кораблю, Норгартен приказал:

- Старшего офицера ко мне!

Капитан второго ранга Сохачевский побледнел, услышав от Норгартена заявление ротмистра о Железнякове. Он мгновенно представил себе все те неприятности, которые могут возникнуть, если на "Океане" действительно завелись "крамольники".

Сохачевский озадаченно протянул:

- Да... Это очень...

- Надо выполнять то, что от нас требуют. Я не желаю рисковать своим положением из-за какого-то матроса. Кстати, какие данные имеются в его деле? - спросил Норгартен.

- В послужном списке о нем сообщается очень немного. Призван во флот в 1915 году. Прошел строевое обучение и получил звание матроса второй статьи во 2-м Балтийском флотском экипаже. А с февраля текущего года зачислен учеником класса машинных унтер-офицеров Кронштадтской машинной школы и прислан к нам для прохождения морской практики, - ответил Сохачевский.

- Все ясно. Надо сделать так, чтобы мы имели основания убрать этого смутьяна с корабля. Притом, чтобы никто не знал, что его арестовали за антиправительственную агитацию. Мы его отправим на гарнизонную гауптвахту как нарушителя корабельного устава... А как сделать это, подумайте...

- Слушаюсь! - коротко произнес Сохачевский.

В кубрике уже давно царила полная тишина, а Железняков беспокойно ворочался в своей подвесной койке и никак не мог уснуть. Корабельные склянки пробили два часа ночи. Выпрыгнув из койки, он направился к дежурному.

- Что случилось, Железняков? - удивленно спросил тот.

- Голова разболелась. Разрешите выйти на верхнюю палубу.

- На четверть часа разрешаю.

Над морем лежала белая северная ночь. Дул небольшой зюйд-вест. Облокотившись на фальшборт, Железняков глядел на темный водный простор.

"Итак, прощай, машинная школа, прощай, "Океан", с твоими драконовскими методами... На днях, как объявил начальник школы, получу звание механика четвертого разряда. Тогда на любом корабле мне найдется хорошее место. Я судовой механик! Как обрадуется мама! Ведь она так долго ждала, когда я выйду в люди..."

- Анатолий... - раздался за спиной тихий голос.

- А, Федор!

- Проснулся, взглянул на твою койку, вижу - пустая. Забеспокоился, сказал Груздев. - Хочу поговорить с тобой...

- Случилось что? - тревожно спросил Железняков.

- Да, случилось. Разговор о тебе самом. Как неосмотрительно ты вел себя сегодня на баркасе! Если б не удержать тебя, пожалуй, и в самом деле стукнул бы боцмана.

- Эта шкура давно заслужила такой награды, - зло ответил Железняков.

- А чем это могло кончиться, ты подумал? В такое время! - строго сказал Груздев. - Завтра же на тебя надели бы кандалы или расстреляли. Ты же знаешь, что получилось у гангутцев.

- Знаю, все знаю. Говорят, что 95 человек на каторгу угоняют...

Осмотревшись кругом, Груздев тихо продолжал:

- И сколько матросов попало в тюрьмы, страшно подумать...

- А мы все молчим, терпим... Надо немедленно поднять команды всей Кронштадтской базы, выручать товарищей!

Груздев схватил его за руку и совсем тихо, почти шепотом сказал:

- Не горячись. Не пришло еще время, браток. А кто знает, может быть, разведывательное отделение донесло уже командиру. Вот они и ищут предлог, как избавиться от тебя. Кстати, как с листовками?

- Передал кому надо, не беспокойся, - едва слышно ответил Железняков.

На всех кораблях, стоящих на рейде, склянки отбили половину третьего.

Железняков спохватился:

- Ох, черт побери! Мне разрешили только на четверть часа отлучиться из кубрика! Надо бежать!

Через несколько минут друзья уже были в своих подвесных койках и скоро погрузились в крепкий предутренний сон...

Рассвело. Сквозь иллюминаторы врываются в кубрик первые лучи восходящего солнца. На всех кораблях склянки бьют половину шестого. Напевный звон медных рынд сливается со звуками горнов, играющих побудку. Это военно-морская музыка нового дня проникает во все отсеки "Океана".

Напеву горнов и перезвону склянок вторят трели и пронзительные свисты боцманских дудок. Слышны сердитые, хриплые от постоянных покрикиваний на матросов голоса унтер-офицеров:

- Вставай! Вставай! Койки вязать!

Заспанные люди неохотно сбрасывают с себя одеяла, недовольно бурча, выпрыгивают из подвесных парусиновых коек, шлепая о палубу босыми ногами, и пугливо озираются - не приближается ли "главный пес", - так прозвали на судне боцманмата Слизкина.

Проворно соскочил из своей койки и Железняков. Он уже оделся, свернул постельные принадлежности, втиснул в парусиновый мешок и ловко зашнуровал его.

Кочегар Сомов насмешливо говорит Железнякову:

- Думал я, Анатолий, что ты не из трусливых. А как погляжу, тоже перед боцманом пасуешь...

Железняков уже готов был нести свою койку в положенное место, но остановился, чтобы ответить Сомову:

- Зато ты, Сомов, за свою "храбрость" и усердие с удовольствием принимаешь "царские подарки"{1}, которыми Слизкин частенько награждает тебя. Вот и вчера...

- Нихто не може проучить такую собаку, як наш боцман. Оброс салом, як той кабан годований, - вмешался в разговор здоровяк матрос Петр Бугаенко.

Железняков возбужденно сказал:

- Ничего, братки. Придет время, и мы им отплатим за все...

- Кому это ты так страшно грозишь? - неожиданно раздался голос старшего офицера, вошедшего в кубрик.

Матросы сразу все умолкли.

Сохачевский подошел вплотную к Железнякову.

- А ну, разъясни, с кем это ты собираешься расправиться? - Взгляды их скрестились. Вытянув длинную шею, Сохачевский уставился в молодого матроса злыми черными глазами: - Молчишь, сукин сын? А почему так долго возишься с койкой?

Железняков окинул быстрым взглядом кубрик. Еще никто не вынес своей постели. А этот придирается к нему...

Анатолий впился дерзким взглядом в Сохачевского.

- Что ты уставился на меня, как баран? - крикнул еще более раздраженно старший офицер. - Я спрашиваю, почему до сих пор не вынес койку?

С трудом сдерживая себя, чтобы не ответить Сохачевскому резкостью, Железняков ответил:

- Виноват, задержался...

Выхватив из рук Железнякова койку, старший офицер издевательски спросил:

- Это что такое у тебя?

- Койка, - уже еле владея собой, выговорил Анатолий.

- Мешок с навозом, а не койка! Разве так зашнуровывают?! - Сохачевский приподнял брезентовый мешок с постелью и бросил его на палубу. Перевязать!

Железняков сжал кулаки. По вдруг увидел, как сурово, предостерегающе смотрит на него Груздев. Словно облитый ледяной водой, Анатолий сразу вытянулся во фронт перед Сохачевским.

- Есть, перевязать койку!

В этот момент в кубрик вошел боцман Слизкин. Крупные покатые плечи, высокое и толстое туловище, рыжие щетинистые усы и ярко надраенная большая медная дудка, висящая на такой же блестящей цепи, перекинутой через багровую шею, усиливали сходство его с городовым.