Визгины и другие - Виктор Визгин

Витя Федоров был совсем-совсем другим, чем его брат. Очень симпатичный на вид, с тонкими и правильными чертами лица, он мало походил на своих родителей. Что-то мягкое, домашнее, скромное было в нем всегда. Я много с ним гулял как старший с младшим, когда еще школьником приезжал на лето в гости к дяде Сереже. Я водил его за ручку, мы поднимались в гору, тропинка петляла между берез. Сверху открывался чудесный вид на Волгу и Шохонку, выбегающую к могучей реке из поросших густыми ельниками оврагов. На тех высоких увалах я любил собирать землянику и радоваться волжской красоте, ныне в значительной степени, увы, исчезнувшей. После окончания школы Витя служил в армии. Судьба забросила его в Казахстан, в Алма-Ату. После армии он учился в юридическом институте. Окончив его, работал в милиции в городе Калинине (Твери). Там и жил с женой Татьяной.

Мамина сестра Клавдия Михайловна, второй ребенок в семье Федоровых, родилась в деревне Печищи в 1911 г. Детей у нее, как и у нашей мамы, было трое: старший сын Леня, родившийся в середине 30-х гг, дочь Валя и младший сын Владик. Леня родился у тети Кавы (так мы все ее звали: она плохо выговаривала букву «л») от не зарегистрированного брака с одним врачом из Казани. Казанский медик бросил жену с малым ребенком на руках. Тетя Кава была в ту пору студенткой Казанского пединститута. После его окончания она всю жизнь преподавала русский язык и литературу в казанских школах. Аналогичная профессия нашей Нелы отвечает этой, можно сказать, семейной традиции.

Отцом Вали и Владика был ее последний муж, Всеволод Строганов, о котором коротко, но ярко написала сестра в своих воспоминаниях. Об «орденоносце Строганове» можно сказать немного: ходил он с большим обшарпанным фибровым коричневым чемоданом. В нем он носил горох и всяческий, как сказал бы Гоголь, дребезг: в голодные военные годы был он директором одного из казанских рынков. Нела изредка совершала, говоря нашим семейным языком, «подтаскиш» гороха из этого чемодана, что было, в общем, в правилах детского поведения тогдашнего времени. Будучи навеселе, Кавин муж напевал одесского колорита песенку: «Коробки, шлёпки, кнопки, обёртки от конфет…» Он был на фронте, получил ранение. Попал в госпиталь в Казани и сумел остаться в тылу – на фронт не вернулся. У «орденоносца Строганова» были огромные, желтоватые от папирос «лошадиные» зубы. Нередко он пьянствовал с дружками, грубил жене и с детьми бывал суров, особенно с Леней, который не был его сыном. Затемно, ночью отчим будил Леню – кормить поросенка. Леня глухо протестовал: «Если будешь так, – ворчал он, – столбы в доме подрою…» Говорил он с характерным волжским оканьем. Звучало эффектно. И было страшновато – ведь в самом деле может и подрыть! Леня, Леонид Васильевич, стал военным летчиком. Летал на истребителях. Жил в военных городках в разных местах. Помню, однажды он проездом остановился у нас по пути из Орши. Затем его перебросили дальше на запад в город Барановичи Брестской области. Он рано демобилизовался – тяжелая работа летчика требовала отменного здоровья, которого у него не было. Мне он запомнился полноватым блондином среднего роста. Тетя Кава, его мать, в своих письмах нашей маме постоянно жаловалась на своего Леню, на его невнимание к ней.

Лёнину сестру Валентину я совершенно не помню – к нам в Москву она не приезжала, во всяком случае я ее не видел. У нее есть дети и внуки. Ее сын Володя несколько раз приезжал в Москву, но останавливался у брата, и я его тоже не видел. По сохранившимся письмам тети Кавы можно многое узнать о ее семье, о Вале с ее детьми и внуками.

Младший сын тети Кавы – Владик – прожил недолгую жизнь. Его судьбу трудно не считать жестокой. В детстве он лишился одного глаза. Его ему выбил товарищ стрельбой из игрушечного пистолета, заряженного остро заточенным карандашом, который попал ему точно в глаз. Владик стал пить. Был он, видимо, слабохарактерным, и его пристрастили к «зеленому змию» дружки. Однажды в разгар подпития случилась ссора, и один из его собутыльников убил Владика, стукнув его телевизором по голове. Нас эти рассказы ужасали – наша жизнь, пусть в чем-то и нелегкая, была, как нам казалось, какой-то совсем другой.

Тетя Кава – замечательная женщина, и о ней можно было бы многое рассказать. Была она в свою мать, в бабушку Груню – очень волжская, маленькая ростом, круглолицая – этим на нее похожа Нела, – с трудной, даже тяжелой жизнью и с сильным духом и характером. Она с нами переписывалась и много лет спустя после смерти наших родителей. Я собирался к ней поехать за ее бесценными рассказами о старой жизни. Но, увы, не сумел этого сделать. Умерла она 22 февраля 1999 г на 88-м году жизни.

Младший брат мамы Петр Михайлович Федоров родился в 1917 г. Мама его как-то особенно нежно любила, всегда жалела и переживала за него. Был он самым младшим в семье и самым, казалось, уязвимым. Он совсем не был самостоятельным одиночкой-нелюдимом, как дядя Сережа, его старший брат. Дяде Пете нужна была поддержка и опора. Когда в 1931 г., окончив Военно-морское училище и женившись, отец выбрал себе местом службы Днепровскую флотилию, он приехал к нему и маме в Киев. Еще в Печищах мальчишкой он начал свой трудовой путь простым грузчиком. Грубая тяжелая работа, полуголодная жизнь. Грузчикам, как правило, платили не столько деньгами, сколько водкой. Это сыграло в конце концов роковую роль в судьбе дяди Пети. В Киеве он учился, ходил в школу. Учение давалось ему легко, но мешала склонность к загулам с дружками. Наш отец всегда по-особому опекал дядю Петю, называя его по-украински Петро. Перед войной Петр Михайлович поступил учиться на юридический факультет ЛГУ Но началась финская война, и он, рядовой красноармеец, обморозился в ту суровую зиму 1940 г. А летом 1941 г. добровольцем ушел на фронт. В начале войны один год был в партизанах. Его партизанский командир на его глазах подорвался при разминировании мины. Отец помог Петру Михайловичу попасть в разведшколу. Дядя Петя получил там младшее офицерское звание и участвовал в боевых операциях на Северном Кавказе. Но с военной разведкой и вообще карьерой военнослужащего все было кончено тогда, когда у него после очередного загула пропали документы.

Дядя Петя был красивым и веселым человеком, любил общество, и его любили. Чувствовалось, что в молодости он был любимцем женщин и вообще человеком светским, любителем застолий и дружеского общения. После войны он женился на Лине Андреевне, красивой молодой женщине. Помню ее тонкие платья, изысканную прическу. Тетя Лина потом работала в ЦУМе, дослужилась до заведующего отделом, где торговали меховыми изделиями. Неудивительно, что она любила шикарно одеваться и вообще «красивую жизнь». У них была дочка Наташа (родилась она, если память не изменяет, в 1948 г). Наташа окончила институт восточных языков при МГУ и стала специалистом по тамильскому языку. Дядя Петя работал в университете и поэтому получил квартиру в доме преподавателей МГУ, построенном в одно время с его главным учебным корпусом на Ленинских горах (сейчас – Воробьевых).

Этот дом стал для меня «домом заколдованных Наташ». В его необъятных недрах, выросших на Ломоносовском проспекте (тогда называвшемся Боровским шоссе), исчезли навеки, стали абсолютно недосягаемыми две дорогие для меня Наташи. Сначала – Наташа Минаева, первая моя любовь, пришедшая вместе с другими девочками к нам в мужскую школу № 665, в наш восьмой класс. Ее родители были учителями, и им дали комнату прямо в школе (вход в нее был сзади школьного здания на первом этаже). Наташа была гимнасткой. Яркая блондинка с румянцем во всю щеку, она стала моей первой музой. Но судьба распорядилась так, что уже после первой школьной четверти в ноябре 1954 г., когда мы, одноклассники, познакомились и только-только подружились, ее семья переехала именно в этот новый дом на Боровском шоссе. И я так и не смог «дотянуться» до нее. А вторая заколдованная Наташа – моя двоюродная сестра, дочь дяди Пети. С ней мы расстались после трагической гибели ее отца осенью 1971 г и последовавшего за ней разрыва отношений нашей семьи с тетей Линой, а значит, и с ней.

Дядя Петя долгое время работал на философском факультете МГУ инспектором учебной части, а потом – в ректорате в новом здании на Ленгорах. О Зиновьеве и Ильенкове я узнал впервые именно от него. Был он человеком компанейским, у него было много друзей и дружков. Видимо, соединяла их не только выпивка. Он многим интересовался и много читал. Правда, систематического образования ему не удалось получить – помешала война.

К сожалению, с годами вредоносная привычка, приобретенная им еще подростком, превратилась в разрушительную страсть. Дядя Петя лечился от алкогольной зависимости. Однажды я посетил его в наркологической больнице. Меня поразило, что все лестничные проемы в ее здании были перекрыты металлической сеткой. На окнах были установлены железные решетки. Душевного здоровья, внутреннего равновесия людям, которые сюда попадали, явно не хватало. Эти зримые предосторожности против суицидальных попыток оставили впечатление тревоги. Дядя Петя выглядел потерянным, болезненно изменившимся человеком, как будто его выстирали какими-то едкими кислотами и начисто смыли все краски жизни с его прежде такого красивого, приветливого лица.