Вот так мы теперь живем - Энтони Троллоп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чувства матери были не столь благородны – или, правильно сказать, не столь безупречны. Мальчик, красивый как бог, был светом ее очей, единственной отрадой ее сердца. Она почти не смела ему пенять, когда он проматывал наследство, не пыталась отвратить сына с гибельного пути. В детстве она баловала его во всем и продолжала баловать теперь, когда он стал взрослым. Она почти гордилась его пороками и восхищалась поступками, которые, сами по себе не безнравственные, были губительны своей расточительностью. Она настолько потакала сыну, что даже в ее присутствии он не стыдился своего эгоизма и словно не замечал, как другие из-за него страдают.
Так и получилось, что занятия литературой, начатые отчасти для развлечения, отчасти – чтобы пробиться в общество, стали тяжелой работой ради денег. Говоря друзьям-редакторам о своих трудах, леди Карбери не кривила душой. И ей казалось, что, в неких скромных пределах, у нее есть все основания для больших надежд. То и дело она слышала, что тот или иной писатель добился успеха или (что было еще ближе ее сердцу) что та или иная писательница много зарабатывает своими книгами. Почему бы ей не добавить еще тысячу фунтов к годовому доходу, чтобы Феликс мог снова жить как джентльмен и жениться на богатой наследнице, которая – леди Карбери была уверена – все исправит? Кто красивее ее сына? Кто более приятен в обращении? У кого больше дерзости – первого условия, чтобы заполучить богатую невесту? И к тому же брак с ним принесет его избраннице титул леди Карбери. Если заработать денег и пережить нынешние черные дни, все еще может обойтись благополучно.
Главным препятствием на пути к цели было, вероятно, убеждение леди Карбери, что нужно не писать хорошо, а добывать хвалебные отзывы. Она и впрямь много трудилась над своими книгами – во всяком случае, быстро марала листы – и была от природы женщина умная. Она могла писать бойко и гладко, к тому же быстро усвоила навык растягивать все, что знала, на много страниц. Ее тщеславие не требовало написать хорошую книгу, но она очень старалась угодить критикам. Если бы мистер Брон сказал ей с глазу на глаз, что книга скверная, но притом расхвалил ее в «Утреннем завтраке», вряд ли личное мнение критика задело бы самолюбие леди Карбери. Она была насквозь фальшива, и все же, несмотря на фальшь, в ней было много хорошего.
Кто скажет, одно ли дурное воспитание испортило сэра Феликса, ее сына, или зло было в нем от рождения? Почти наверняка он стал бы лучше, если бы его в младенчестве забрали из дома и вырастили в нравственных правилах нравственные люди. С другой стороны, едва ли какое-либо воспитание или его отсутствие способно породить такую глухоту к чувствам других людей. Он даже собственных несчастий не мог ощутить, если они не затрагивали его сиюминутные удобства. Ему как будто не хватало воображения осознать будущие невзгоды, пусть до них оставался всего месяц, всего неделя – да хоть одна ночь. Он любил, когда его хвалят и ласкают, холят и вкусно кормят, и тех, кто так поступает, считал своими лучшими друзьями. У него были инстинкты лошади, недотягивающие даже до более высоких собачьих чувств. Сам он никогда и никого не любил настолько, чтобы отказаться от мгновенного удовольствия ради того, кого любит. Сердце у него было каменное. Притом он отличался красивой наружностью и быстрым умом. У него была смуглая кожа того оттенка, в котором чудится нечто аристократическое, и продолговатые карие глаза под идеальной аркой идеальных бровей. Волосы, почти совсем черные, он всегда стриг коротко; они были мягкие и шелковистые, но без того сального блеска, какой почти всегда бывает у смазливых брюнетов. Более же всего красоту его лица определяла точеная правильность носа и губ. Он носил усы, такие же прекрасно очерченные, как и брови, но не носил бороды. Подбородку его, при всей безупречности формы, недоставало того намека на сердечную мягкость, какой придает ямочка. Росту в нем было примерно пять футов девять дюймов, и фигура ничуть не уступала лицу. Мужчины признавали, а женщины в один голос твердили, что не рождался еще молодой человек красивее Феликса Карбери. И еще все соглашались, что он как будто не замечает собственной красоты. Он многим кичился – деньгами, жалкий глупец, пока их не спустил, титулом, местом в гвардии, пока не ушел оттуда, а особенно – превосходством своего модного интеллекта. Но притом ему хватало ума одеваться просто и не производить впечатления человека, озабоченного своей внешностью. До сих пор в тесном кружке его знакомцев почти не догадывались, насколько черств сэр Феликс в своих привязанностях, вернее, насколько лишен всяких привязанностей. Внешность, манеры и сообразительность позволяли ему казаться порядочным человеком. В одном он замарал свое имя, и минутная слабость уронила его в глазах друзей сильнее, чем все безумства прошедших лет. Он оскорбил другого офицера, а когда пришло время проявить мужество, сперва грозился, а потом струсил. Это было год назад, и вся история частично забылась, хотя некоторые еще помнили, что Феликса Карбери припугнули и он поджал хвост.
Теперь его целью было жениться на деньгах. Он прекрасно это понимал и вполне смирился с такой участью. Однако ему недоставало умения ухаживать. Он был красив, дерзок, с прекрасными манерами и хорошо подвешенным языком, мог без зазрения совести признаться в чувстве, которого не испытывал, но так мало знал о чувствах, что даже молоденькую девушку не умел убедить в своей искренности. Говоря о любви, он не только считал, что несет вздор, но и показывал это своим видом. Так сэр Феликс уже упустил молодую особу, у которой, по слухам, было сорок тысяч фунтов и которая наивно объяснила свой отказ тем, что «он на самом деле ее не любит». «Как я могу выразить свою любовь сильнее, чем желанием на вас жениться?» – спросил он. «Не знаю, но все равно вы меня не любите», – был ее ответ. Та девица избежала
