Очарованный якут - Роман Назаров

— А Радий заработает в Тюмени и вышлет долг, — заключаю я. — Да, Радий?

— Конечно же, Рома.

Серёга докурил. Промычал что-то, подошел к столу, открыл ножом бутылку портвейна, глотнул из горла. Предложил сначала мне, потом якуту. Поддержали по глотку. Дрянь!

— А в чем дело? — спросил Сергей Васильевич так, будто до него не дошло всё то, о чем я только что распинался.

Начал я по второму кругу.

— А-а-а. — (Как до жирафа). — А почему я должен ему верить? А? Рома, я десять лет на Севере работал, я таких как. hхррмвррр. Ну и кати в свою Якутию! Подумаешь, денеh у него нет! Если каждому давать. Им верить никому нельзя! — он больше ко мне обращался, чем к якуту. — Я их там сотнями насмотрелся.

— Если не вернет, то я верну… — жалобно проблеялось.

— …Они там все такие, сказки рассказывают, неприкаянные. И сюда добрались! До́жили! Мало нам своих халявщиков? — (Это верно). — Не-е-т! Так не пойдет! Пусть идет куда хочет! Мы ему лохи, что ли? А? Это чистое кидалово! Что за жизнь! — Здесь уже мысль понесла его во все тяжкие (бутылку он допил тремя глотками и снова закурил). — На работе… брррвррмррр. Нет… Николавна — кидает, все кидают! Уехала в деревню, а ключи соседям оставила. Сидел бы я сейчас дома, писал бы спокойно роман! Твою мать! Роман слетел! hрёбаный компьютер!.. Как же я копию-то не сделал! Ах, ё… — (Эту историю я слышал год назад). — Роман слетел! Сколько я над ним работал, твою мать, под японцев косил, какое вдохновение было!.. А сборник — это я виноват. Рома, я виноват, что сборник не выпустили. — (Сборник собирались выпустить пять лет назад). — И Николавна! Это она во всем виновата!.. Вот Машка школу закончит — всё! Ко мне — никаких претензий!.. А то что ж она хотела? Рома, не верь бабам, послушай мудроЬо совета!..

И так далее. Кашляет, «hэкает».

Наконец он вернулся из мрачного путешествия по времени в комнату, обнаружил себя стоящим у окна. Меня увидел. Радия, сидящего в кресле к нему спиной.

— Им верить нельзя! Я знаю! Я десять лет на Севере тысячи и тысячи за баранкой намотал, насмотрелся на них, на чукчей этих! Коhда они кому что возвращали? Да никоhда! Это типа цыhан, только. искуснее. Понимаешь? Понимаешь?

— Я у тебя в долг беру, а не он… — снова проблеялось.

Радий встал и направился из комнаты. Я не успел отчетливо рассмотреть его лицо, позеленело оно, кажется, но зато как он эффектно отразил Серёгино нападение:

— Я у вас ничего не прошу! Поэтому не надо хохмить! Не по-божески это…

Нет-нет, голоса он не повысил. Но выдавил из себя отчетливо, ясно. Как тогда про «умение любить». «Я тебе сказал».

И вышел. Я — следом. Оборачиваюсь. Сергей Васильевич стоит посреди комнаты, парализованный, ссутуленный, лось такой, собирающий взгляд в одну точку. Вот так он Серёгу, интеллигентно, с достоинством, за «чукчей» вероятно.

— Нет… — Сергей Васильевич приходит в себя. — А что я такоhо сказал?.. Я разве не прав?

Сходил с якутом на вокзал. Выяснил, что билет до Тюмени, самый дешевый, стоит тысячу пятьдесят рублей. Плюс на дорогу рублей двести-триста. Итого: максимум полторы тысячи всего-то. Пока считали, вдруг всплыло в памяти: «Николавна уехала». Точно! Что же я сразу-то не сообразил? Пошли на хату к Николаевне. Приходим, к соседям звоним. Так и так, мол, Людмила Николаевна уехала? С Машей? В Архангельскую область? А как с ней по телефону связаться? Соседи меня знают, трубку дают. Поговорил с Николаевной, а она и разрешила два дня за её хозяйством посмотреть: кот да попугай из живности, ну и вообще. Да, Windows XP заодно надо на её комп установить. Мусор вынести, порядок и чистоту соблюдать. Живем! Вот доброй души человек! Пить меньше надо, Сергей Васильевич, тогда и с людьми можно договориться. Так!

Короче, с ночевкой дело решили. Теперь — деньги. Разумеется, проблема моя состояла в том, что я вот уже несколько месяцев не работал, сам жил «халявщиком», Христа ради. Но Господь милостив, зла я никому не делал, помогал, как мог, хорошим людям, сообразно со своим умением. Без денег. И вот еще и якута на себя взвалил. Да ведь так не бывает, чтобы совсем-совсем черная полоса легла. Кружусь мыслью по городу, влетаю в квартиры, в дома, в магазины, ищу друзей, знакомых и отдаленных знакомых, сканирую их, если можно так выразиться, сердцем своим: помогут — не помогут. Есть выходы.

Вспомнил Алексея Абакшина! Поэта, музыканта, учителя английского языка. Как же его не вспомнить — сам через день ко мне заходит: то одно, то другое надо ему сделать, фильм снять документальный о его жизни, стихи на компе отредактировать.

Поперлись к Абакшину сквозь метель мартовскую. На ЦРММ. Это район за переездом. Как сам Абакшин говорит о своем месте проживания: «Гетто». Что же в душе-то у него творится тогда?! Человек он довольно странный. Если не сказать — парадоксальный. Физически он крепкий, упитанный, с брюшком, почти колобок; очень подвижный, быстрый, эдакий живчик. Ужасно много говорит, впечатление, что собеседника пытается то ли усыпить, то ли загипнотизировать, туману напустить и уйти от прямых, острых вопросов. Лысину прячет остатками волос, создавая подобие нимба. Помню, так мой отчим зачесывал. Лицо круглое, лоснится, поросёночек, а губы почему-то всегда синие, почти фиолетовые, кажется, что он прижимает их к зубам с невероятной силой. Глаза — истинно татарские. Маленькие, круглые, с четкими тройными морщинками, так что можно сказать — «глаза с расходящимися тропинками». И в то же время всё его лицо и вся наружность говорят чаще всего, как ни странно, лишь об одном — о совершенно неизлечимом каком-то очень мучительном страдании.

Вот открыл он нам дверь, но я не стал заходить, тем более с незнакомым для него человеком. Прямо на лестничной площадке познакомил его с Радием, объяснил ситуацию, так и так, на билет собираю, под мою ответственность, выручай, рублей триста, век не забуду.

А Лёха стоит перед нами такой смешной, сам вроде круглый, а ноги ближе к ступням в спички превращаются. И черные тренировочные штаны 80-х годов не спасают, наоборот, усиливают комичный его вид. Руки скрестил на груди, нимб на голове растрепан и губы синеют. Клинический персонаж.

— Ром… — говорит он, разгоняясь. — Нету денег. Сам пятьсот рублей вчера с книжки снял, для дочери… Ты же знаешь, сколько учителя получают, уезжать надо из этой страны, везде одна грязь, урла, гопники, никакого просвета… (что-то там тра-та-тата)… Я рад бы помочь, давай не сегодня, давай завтра, и сходим к директору универсама, я учился с ним когда-то, у него деньги есть, он бизнесмен, лучше сам сходи, скажешь, что от меня…

(К директору универсама?! К Ч-еву?! За тремястами рублями?! От Алексея?!) Дау́ном себя почувствовал. За кого он меня принимает?

— А ты правда из Якутии? — страдание на лице сменилось откровенно поддельным участием. — Я в Орехово-Зуево в институте учился, и там якуты жили, хорошие ребята. Когда выпивки совсем не оставалось, нам якуты никогда не отказывали, собирались в кружок, по-своему о чем-то пошепчутся, потом один уйдет и через пять минут вернется с коньяком «Белый аист». А? Вот это молодцы, Ром, весело нам было, клянусь, ну откуда деньги у учителя, рад бы помочь… (что-то там та-та-та)… Гетто, это настоящее гетто, уеду я отсюда, конечно, в идеальном варианте, в Англию бы махнуть, или домой, в Кострому, где моя юность прошла, но и Сибирь, Рома, р-р-рррры… (руки поднял, согнутые пальца выставил — медведя изобразил), Сибиррр, Рома…

Понесло.

— Люблю Сибирь, Рома! Люди там настоящие, природа там настоящая, Сибиррр, р-р-ррррры-ы… (опять медведя изобразил), ты же знаешь, она меня отравить хотела, подмешивала, подсыпала мне что-то в еду.

Возможно, скорость его мыслей была быстрее моей в два, в три раза. Алексей, кроме того, что умный и хитрый, странный и парадоксальный, по-своему добрый человек. Какая доля ему досталась! Неделями и по двадцать раз (как одну и ту же пластинку) можно выслушивать от него судьбоносные, с пессимистическими выводами, истории. Как учился, как Москву и Питер безуспешно покорял своими песнями. Между прочим, почти с десяток альбомов записал. Дважды был женат, и от первого брака — дочка любимая (слава Богу, чуть ли не единственная светлая веха), а от второго («подсыпала») — самые страшные, самые депрессивные воспоминания.

— … Разряжу обстановку, анекдот, анекдот расскажу, анекдот. — Анекдоты любит рассказывать.

Рассказал анекдот. «Дэвушка, пачему вы молчите?» — «Хочу и — молчу!» — «Вай! Хо-очэт и… молчит!!!». Засмеялся, показал зубы, плохие, обросшие камнем.

Институтская кличка у него была — сам рассказывал — «Клещ».

— Ладно, Алексей, — говорю, — спасибо, что не отказал, завтра, может, зайду. Пошли, Радий Николаевич.

— Рома, обратись к Helen Wolf, к Шизель, а? — резвость и веселье сменились снова на страдание и даже на явно, специально выраженную беспомощность. — Рад бы помочь, честное слово! Ты же меня знаешь. Я всегда готов помочь.