Честь и долг - Егор Иванов

Знакомые, не спеша идущие в такой прекрасный осенний день на прогулку, при встрече друг с другом на улице вежливо в знак приветствия поднимают свой котелок или шляпу…

Шляпу снимали и перед известным русским эмигрантом Владимиром и его женой Надеждой Ульяновыми, которых знал каждый социал-демократ Цюриха. Ульяновы спешили из Большого города, чтобы ехать к другим русским эмигрантам — Харитоновым — и вместе подняться в лес на Цюрихберге.

Бодрый и энергичный Владимир Ильич, одетый в неизменное демисезонное пальто, крепкие горные башмаки и мягкое кепи, бережно поддерживал под руку Надежду Константиновну. Он был рад свободному дню и очень хорошо умел использовать для отдыха от напряженной работы редкие часы прогулок. Надежда Константиновна, еще не совсем оправившаяся от болезни и угнетенная стойким эмигрантским безденежьем, но улыбающаяся и расцветшая от возможности побыть с Володей почти целый день рядом, без дела, без книг, переписки, рефератов и подготовительных записей; они вышли на конечной остановке трамвая. Здесь, в новом отдаленном предместье, их под большим каштаном уже ожидали товарищи по эмиграции — Раиса Борисовна Харитонова и ее муж, Михаил Михайлович.

Харитоновы так же долго, как и Ульяновы, жили в эмиграции. Раиса вступила в партию в 1905 году, в том же году участвовала в революции в Николаеве, была арестована и в 1907 году вынуждена была уехать за рубеж. В Германии и Швейцарии она работала швеей на фабриках, активно участвовала в рабочем и женском движении, была членом цюрихской секции большевиков. «Ильичи», как называли Ульяновых Харитоновы, очень ценили Раису, ее остро классовый подход к жизни и революционный опыт. Михаил Михайлович был тоже большевиком, добрым и славным человеком. Он с удовольствием выполнял поручения Владимира Ильича.

Минута на приветствия, и вот уже пологая, извилистая дорога-тропа мимо красивых, аккуратных и ухоженных коттеджей, живописно пристроившихся к склону горы, ведет Ульяновых и Харитоновых вверх, к лугам и зарослям пышной южной сосны на вершине Цюрихберга. Впереди, как всегда, Надежда Константиновна, стройная и легкая, несмотря на свои сорок семь и болезни, шагала в ногу с тридцатилетней Раисой.

Владимир Ильич и Михаил сзади, полной грудью вдыхая воздух, напоенный сладковатым, почти одеколонным ароматом сосны.

— Надежда Константиновна, — в который раз уговаривала Раиса, — может быть, все-таки согласитесь переехать к нам из вашего мрачного и шумного Большого города? Ведь и улицы там — в гору и с горы, кривые, в полдень света не увидишь… А у нас совсем свободна светлая и тихая комната… Вот только на трамвае в центр ехать надо, а так — все удобно…

— Спасибо, Раечка, — с доброй, немного страдальческой улыбкой отказывалась Крупская, — хорошую вы нам комнату предлагаете, уютную, прекрасную… Но ведь нам надо жить поближе к библиотекам. Во-вторых, нам хочется жить в швейцарской рабочей семье, чтобы поближе видеть и хорошенько понять, как и чем живут здесь рабочие… А в-третьих, людей к нам много ходит — практически все большевики, что в Цюрих попадают, да и множество социал-демократов — все к нам… В центре принимать их удобнее, там много маленьких кафе, ресторанчиков дешевых… Потом учтите — у нас и корреспонденция большая, по многу раз придется почтальону к вам на четвертый этаж залезать — глядишь, и забастовку объявит… Словом, беспокойство вам!..

— Что вы! — горячо отозвалась Раиса. — Мы только рады будем…

— Не хотела я, но придется еще один аргумент привести, — с извиняющейся улыбкой взяла спутницу за локоть Надежда Константиновна. — Ведь Ильич прибыл из Австрии в Швейцарию как политический эмигрант, по специальному разрешению швейцарского правительства. Он находится под особым наблюдением швейцарской полиции, и ему полезнее поселиться в семье швейцарца, нежели русских эмигрантов… Для вас это тоже лучше, — тактично объяснила Надежда Константиновна. — Давайте я вам расскажу, как мы жили здесь у некой фрау Прелог… Весьма, весьма любопытны некоторые черты цюрихского «дна», с которыми мы в этом пансионе познакомились…

Харитонов старался идти в ногу с Ильичем — это помогало ему ловить каждое слово спутника, успевавшего не только говорить, но и зорко оглядывать окрестности — обширные луга, полные ароматных трав и душистых осенних цветов.

— Владимир Ильич, — спрашивал Харитонов, — не привлекли ли ваше внимание статьи и заметки из "Бернер тагвахт" одиннадцатого, тринадцатого и четырнадцатого сего месяца? Это о сепаратном мире?..

— Вы имеете в виду сообщение "Подготовка сепаратного мира", передовую "Слухи о мире" и заметку "К сепаратному миру"? — спросил Ильич. — Не только привлекли, но и дали повод для размышлений!

— А разве возможен сейчас сепаратный мир, Владимир Ильич? — удивился Харитонов. — Ведь говорят, российское посольство в Берне выступило с решительным опровержением, а французы приписали распространение подобных слухов тому, что "немец гадит"!

— Разумеется, — хмыкнул Владимир Ильич, — возможен обман и со стороны России, которая не может признаться в ведении переговоров о сепаратном мире. Да и Германия может обмануть, попытаться рассорить Россию с Англией независимо от того, ведутся ли переговоры и насколько успешно.

Тема увлекла Ильича, его глаза сильнее заискрились, ему было интересно вслух высказать мысли, «проговорить» их перед тем, как они лягут на бумагу и превратятся в стройную статью или книгу.

— Чтобы разобраться в вопросе о сепаратном мире, дорогой Михаил Михалыч, мы должны исходить не из слухов и сообщений о том, что происходит теперь в Швейцарии. Факт переговоров доказательно установить невозможно. А исходить нужно только из непреоборимо установленных фактов политики. Война порождена империалистическими отношениями между великими державами. То есть — борьбой за раздел добычи, за то, кому скушать такие-то колонии и мелкие государства. Причем на первом месте в этой войне стоят два столкновения.

Ильич выделил слово «два» и продолжал, видя в Харитонове внимательного слушателя:

— Первое — между Англией и Германией. Второе — между Германией и Россией. Эти три великие державы, эти три великих разбойника на большой дороге являются главными величинами в настоящей войне, остальные несамостоятельные союзники…

Харитонову хотелось бы спросить, а как же Франция? Но он не захотел прерывать Ильича.

Ульянов чуть помедлил, его мысль работала стремительно, пропуская детали, которые не нужны были единомышленнику.

— Наряду со столкновением разбойничьих «интересов» России и Германии существует не менее, если не более глубокое столкновение между Россией и Англией. Задача империалистской политики России, определяемая вековым соперничеством и объективным международным соотношением великих держав, может быть кратко выражена так: при помощи Англии и Франции разбить Германию в Европе, чтобы ограбить Австрию (отнять у нее Галицию) и Турцию (отнять Армению и особенно Константинополь!). А затем при помощи Японии и той же Германии разбить Англию в Азии, чтобы отнять всю Персию, довести до конца раздел Китая и так далее…

Харитонову сразу стала ясна суть многих исторических процессов, протекающих у него на глазах.

Широкая прежде тропа сузилась, и Харитонов видел, как крутила головой его жена, и понимал, что Раисе очень хотелось бы идти рядом с ними и слышать то, о чем так страстно говорит Ильич. Она старалась слушать и Крупскую, и одним ухом — Ульянова. Владимир Ильич лукаво поглядывал на Надежду Константиновну, которая, видимо, уже слышала или читала это. Она знала, что теперь Ленин оттачивает свой анализ до предельной ясности и убедительности.

— И к завоеванию Константинополя, и к завоеванию все большей части Азии царизм стремится веками. И тут сильнейшим его врагом долгое время была Англия.

Разумеется, Ленин не мог удержаться от того, чтобы не нанести удар по «оборонцам».

— Нестерпимо слушать «социалистов», толкующих о "защите отечества" или о "спасении страны", как это делает Чхеидзе. Нестерпимо слушать Каутского и компанию, толкующих о демократическом мире, будто не знают, что заключить его теперешние и вообще буржуазные правительства не могут. Все они опутаны сетью тайных договоров между собой, со своими союзниками и против своих союзников, причем содержание этих тайных договоров не случайно, не только "злой волей" определено, а зависит от всего хода и развития империалистской внешней политики.

— Война есть продолжение политики, — четко сформулировал Ильич давно выношенную мысль. — И политика тоже «продолжается» во время войны!..

Слушателю доставляло наслаждение следить за ходом ленинской мысли. Он как бы приобщался к великому в политике, начинал думать вместе с Лениным, впитывая силу его железной логики. Ему радостно было гореть в том могучем революционном пламени, которое источал Ильич и которым он воспламенял своих соратников.