Война с саламандрами. Дом в тысячу этажей - Карел Чапек

В первой книге романа саламандры — сенсационная новинка. Показывая, как мир откликается на нее, писатель блестяще пародирует приключенческие романы, голливудские сценарии, буржуазную прессу и опусы псевдоученых. Эксплуатация саламандр еще выглядит романтической авантюрой. Преобладающие интонации — ирония и юмор. Во второй книге саламандры предстают жертвами колониального грабежа и стандартизации производства. При этом писатель расширяет диапазон сатиры и подвергает бичующей критике буржуазную экономику и политику, юридические установления, нравы, религию, науку, литературу, искусство, школу.

Во время диспута по поводу "R.U.R.", состоявшегося в июне 1923 года в переполненном зале лондонского Театра св. Мартина, Бернард Шоу заявил: "Люди, думающие, что заводские рабочие — роботы, сильно ошибаются. Вы все стали роботами, потому что читаете печать своих партий. Ваше мнение — мнение сфабрикованных статей, которое было впихнуто в вас"[6]. Под пером чешского сатирика эта мысль получила остроумную конкретизацию. Говорящая саламандра Эндрью Шейхцер, обитающая в лондонском зоологическом саду, воплощает собой ограниченность мышления буржуазного обывателя. Образ саламандр становится для Чапека символом дегуманизации человечества.

Он все более убеждается, что наказанные "старческой дряблостью" буржуазные "нации и классы, которые стремительно несутся в бездну", не способны остановить процесс "осаламандривания".

В третьей книге внимание автора сосредоточено на международной политической обстановке середины 30-х годов, а саламандры становятся символом фашизма. Эта часть приобретает характер трагического гротеска. Писатель раскрывает прямую политическую и экономическую связь фашизма с интересами монополистического капитала. Еще до нападения фашистской Италии на Эфиопию и германо-итальянской агрессии в Испании Чапек разоблачает преступную политику невмешательства, предсказывает бессилие и крах Лиги наций. Конференция в Вадузе оказалась сатирическим предвосхищением позорной Мюнхенской конференции.

В романе Чапека нет единого центрального героя. Даже колоритные фигуры капитана ван Тоха и директора Бонди все же эпизодичны, они как бы служат олицетворением двух исторических эпох капитализма: эпохи свободной конкуренции и эпохи монополий. Не вызывает сомнений, что симпатии автора на стороне честного и грубовато-добродушного ван Тоха.

Есть в "Войне с саламандрами" и образ типичного мещанина. Это швейцар Повондра. Если в 20 — 30-е годы Чапек, сознательно ориентируясь на средние слои общества, нередко добродушно подсмеивался над мелким собственником-мещанином, одновременно сочувствуя ему и отстаивая его право на существование, то теперь, воссоздавая образ мышления героя такого типа, писатель уже понимал, какую социальную опасность таит в себе политическая слепота мещанства. Пройдет немногим более года, и в драме "Белая болезнь" (1937) он покажет, что, оставаясь в духовном рабстве у крупной буржуазии, мещанин в конце концов оказывается прямым пособником и участником ее преступлений.

В "Войне с саламандрами" Чапек не ограничивается критическим анализом современной ему обстановки — он пытается найти выход из нее. Писатель дает характеристику двух позиций, которые в создавшихся условиях может занять человек его общественной прослойки. Одна позиция выражена в "труде" кенигсбергского философа-отшельника Вольфа Мейнерта "Закат человечества" (прозрачный намек на книгу "Закат Европы" одного из духовных отцов фашизма — Освальда Шпенглера). Труд Мейнерта — это идейное кредо интеллигенции, идущей на службу к нацизму. Противоположная позиция изложена в анонимном политическом памфлете "Икс предостерегает", в котором частично нашли отражение собственные взгляды Чапека. Обращаясь к правительствам буржуазно-демократических государств, автор памфлета призывает их прекратить всякие сношения с саламандрами и создать "Лигу наций против саламандр". Сознавая, что единственным действенным средством в борьбе против фашизма является политика коллективной безопасности (именно такую политику отстаивал Советский Союз), Чапек показал бесcилие буржуазного пацифизма.

"Война с саламандрами" — это прежде всего обличительный памфлет против фашизма. В Верховном Саламандре читатель середины 30-х годов без труда угадывал бесноватого фюрера Адольфа Гитлера. Но саламандры — это не только фашизм. Это безобразное порождение империализма, стремящегося превратить народы в безликую и слепую силу. Это воплощение бездушного практицизма буржуазии. Это пародия на лишенное человечности геометрическое искусство и деляческую прагматистскую философию. И главное — это война. Фашизм и война — закономерное следствие развития империалистического общества. Таков беспощадный вывод писателя.

Коллизии "Войны с саламандрами" в иносказательной форме правдиво отразили тенденции исторического процесса 30-х годов. Фантастическая гипотеза уже не служит здесь предостережением от всякого решительного нарушения статус-кво, а доказывает, что, если существующий в мире порядок вещей не изменится, это грозит гибелью всей человеческой цивилизации.

Луи Арагон вспоминал: "Я познакомился с Чапеком в 1936 году в Париже. Тогда он не хотел открыто принять участие в борьбе, разделяющей весь мир на два лагеря. Он боялся ошибки. Он не хотел войны. Но война надвигалась, и не Чапеку было остановить робота, сфабрикованного в Берлине"[7].

25 декабря 1938 года, вскоре после позорного Мюнхенского сговора, когда великие империалистические державы отдали Чехословакию на откуп фашистской Германии, Карел Чапек умер, буквально затравленный реакцией.

Его брат, талантливый писатель и художник-антифашист Йозеф Чапек, так и не вернулся из гитлеровского концлагеря.

Чешская литературная фантастика 20 — 30-х годов была теснейшим образом связана с бурной и грозной политической атмосферой той поры, она ближе к традициям сатирической утопии — от Сирано де Бержерака и Свифта до Анатоля Франса — и фантастического гротеска — от По до Уэллса, — чем к научной фантастике в духе Жюля Верна. В ней больше тревожных раздумий о судьбах мира и человечества, чем оптимистических прогнозов, веры в торжество науки и победу человеческого разума.

Тяготение к реальности в фантастике характерно и для наследников Карела Чапека в современной чешской прозе, прежде всего для Йозефа Несвадбы. Но, в отличие от своих предшественников, чешские фантасты наших дней пытаются угадать и далекий "облик грядущего". Творчество К. Чапека, Я. Вайсса, И. Гаусмана, М. Майеровой служит для них вдохновляющим примером высокой гражданственности и художественности.