Миры Филипа Фармера. Т. 1. Создатель вселенных. Врата творения - Филип Фармер

— Но я хочу этот дом.

— Роберт, а не сошел ли ты с ума? — возмутилась Бренда. — Я никогда не видела, чтобы ты вел себя так прежде.

— Я уступал тебе почти во всем, — сказал он. — Я всю жизнь пытался сделать тебя счастливой. Так уступи и мне хотя бы раз. Я не прошу у тебя чего-то особенного. Вспомни, еще утром ты говорила, что хочешь дом именно такого типа, а «Хохокам Хоумс» — единственный район, дома которого нам по карману. Давай оформим купчую, а в качестве залога я могу выписать чек.

— Я ничего не буду подписывать, Роберт.

— Почему бы вам не отправиться домой и не обсудить эту проблему наедине? — предложил Брессон. — Как только вы придете к обоюдному согласию, я буду полностью в вашем распоряжении.

— А моей подписи вам недостаточно? — спросил Вольф.

— Я сожалею, но миссис Вольф тоже должна поставить свою подпись, — ответил Брессон, выдавливая из себя напряженную улыбку.

Бренда победоносно усмехнулась.

— Тогда обещайте мне, что вы больше никому не покажете этот дом, — попросил Вольф. — Хотя бы до завтрашнего дня. Если вам нужны гарантии на покупку, я готов уплатить задаток.

— О, в этом нет необходимости. — Брессон направился к двери, и его поспешность выдавала желание как можно скорее выбраться из неловкой ситуации. — Я не буду никому показывать дом, пока не услышу утром от вас окончательного ответа.

На обратном пути в Тэмп, где в мотеле «Пески» супруги снимали комнаты, оба хранили гордое молчание. Застыв в неприступной позе, Бренда смотрела на дорогу через ветровое стекло. Время от времени Вольф поглядывал на жену, отмечая, что ее нос становится все острее, а губы тоньше. Еще немного, и она будет выглядеть как жирный попугай.

И когда ее, наконец, прорвет, крики и брань будут звучать как клекот жирного попугая. Все тот же старый, затасканный, не убывающий со временем поток упреков и угроз извергнется на поверхность, и она будет кричать, что он пренебрегал ею все эти годы. А напоследок, Бог знает, в который раз, она напомнит ему, что он либо сидел, уткнувшись носом в книги, либо стрелял из лука, фехтовал или карабкался по скалам, специально выбирая те виды спорта, в которых она не могла участвовать из-за своего артрита. Она начнет разматывать годы неудач, перечисляя события, которые считала несчастьями, а потом, как обычно, все закончится громкими и горькими рыданиями.

Почему он до сих пор с ней не расстался? Вольф и сам не знал. Может быть, из-за того, что безумно любил ее в молодости, и из-за того, что в ее обвинениях всегда имелась доля правды. К тому же сама мысль о разводе казалась тягостной ему — еще более тягостной, чем перспектива остаться с Брендой.

Проработав столько лет преподавателем английского и классических языков, он имел право насладиться результатами своего труда. И теперь, скопив небольшую сумму, обладая свободным временем, он мог бы заняться исследованиями, от которых его раньше отвлекали служебные обязанности. Сделав этот дом в Аризоне своим опорным пунктом, он мог бы даже путешествовать. А почему бы и нет? Бренда тоже не откажется сопровождать его — наверное, даже сама навяжется в попутчицы. Но вскоре ей все это так наскучит, что его существование превратится в ад. И ее ни в чем нельзя винить — просто у них нет общих интересов. Но неужели ради ее счастья он должен отказаться от своих занятий и причуд, которые наполняли его жизнь смыслом? Тем более что она все равно не станет от этого счастливой.

Как он и ожидал, после ужина язычок Бренды стал гораздо активнее. Вольф слушал ее, пытался спокойно убеждать, указывая на отсутствие логики, несправедливость и необоснованность обвинений, но это не помогало. Она, как всегда, закончила рыданиями, угрожая оставить его или покончить с собой.

Но на сей раз он не уступил.

— Я хочу этот дом, и я хочу наслаждаться жизнью по своему разумению, — твердо заявил Вольф. — Вот так!

Он накинул на плечи пиджак и направился к выходу.

— Вернусь поздно. Если вообще вернусь.

Она закричала и запустила в него пепельницей. Он пригнулся, и пепельница отскочила от двери, отщепив кусок дерева. К счастью, Бренда не кинулась за ним следом и не стала устраивать скандал вне дома, как часто делала прежде.

Уже стемнело, но луна еще не взошла, и ему приходилось довольствоваться светом из окон мотеля, уличными фонарями и блеском фар многочисленных машин на бульваре Апачей. Вырулив на шоссе, он поехал на восток, затем свернул на юг, и через несколько минут его машина мчалась по дороге в «Хохокам Хоумс». При мысли о том, что ему предстояло сделать, сердце тревожно забилось и по спине побежал холодок. Впервые в жизни он всерьез задумал совершить преступление.

«Хохокам Хоумс» освещали фонари, из динамиков звучала громкая музыка, на улицах играли и кричали дети, родители которых в это время осматривали новые дома.

Не сбавляя скорости, он проехал через Месу, сделал разворот, вернулся в Тэмп и по шоссе Ван Бьюрена направился в центр Финикса. Машина неслась на север, потом на восток, пока не показался городок Скоттсдейл. Здесь Вольф сделал остановку и полтора часа просидел в маленькой таверне. Успокоив себя четырьмя рюмочками из «бочонка 69 года», он решил расплатиться. Пить больше не хотелось — вернее, он боялся перебрать, понимая, что при осуществлении плана ему потребуется ясная голова.

Когда Вольф вернулся в «Хохокам Хоумс», фонари уже не горели и в пустыню вернулась тишина. Оставив машину за домом, который ему хотелось сегодня купить, он надел на правую руку перчатку и выбил кулаком окно комнаты отдыха.

Когда ему наконец удалось забраться внутрь, его тело сотрясала нервная дрожь, а сердце билось так, словно он пробежал несколько кварталов. Несмотря на испуг, Роберту вдруг стало смешно. Будучи человеком с богатым воображением, он не раз представлял себя в роли взломщика — и не каким-нибудь простым воришкой, а самим Рэффлзом-везунчиком. Но теперь он знал, что огромное уважение к закону никогда бы не позволило ему стать крупным или хотя бы мелким преступником. Совесть терзала Роберта даже за этот незначительный проступок, а ведь он считал его полностью оправданным. Более того, мысль о возможном разоблачении чуть не заставила Вольфа забыть о роге. Если он попадется на краже, вся его тихая, спокойная и респектабельная жизнь будет предана позору. А стоил ли рог всего этого?

Но Вольф решил действовать. Отступив сейчас, он весь остаток жизни будет жалеть об упущенной возможности. Быть может, его ждет величайшее из приключений — приключение, которое еще никто никогда не переживал. И если он сейчас сдастся, это будет равносильно самоубийству — он не вынесет потери рога и укоров души за проявленную трусость.