Моцарт в джунглях - Блэр Тиндалл

Только после этого я приступала к шлифовке – чтобы заставить тростник вибрировать. Нож цеплялся за неровные края. Я дула на трость, проверяя ее. Нет. Я продолжала шлифовку и наконец слышала громкий скрип, похожий на звук примитивной марокканской риеты. Пора начинать сначала.

В моей розовой спальне царил дикий беспорядок – три разных смазки, стальные пилки, горы бамбуковых обрезков. Этот процесс занимал долгие часы, и его приходилось повторять каждый раз, когда трость приходила в негодность. То есть почти ежедневно.

Неудивительно, что в моем очередном табеле красовалась тройка с плюсом по французскому, уравновешенная тройкой с минусом по алгебре. Я спрятала табель от родителей. Зачем музыканту математика? Я не общалась ни с кем в школе, считая, что принадлежу к элите: я музыкант. Мои немногочисленные друзья тоже на чем-то играли, так что мы представляли собой гордую компашку ботаников.

Когда выбирали игроков в команды по кикболу, я всегда оставалась последней. Мои одноклассницы в раздевалке говорили о прическах, косметике и лифчиках, а я казалась себе идиоткой. Мои друзья-музыканты ни за что не пошли бы на школьные танцы или на футбол. Вместо туфель на платформе и джинсов-клеш, которые были в моде в 1974-м, мы носили шарфы с изображением рояльных клавиш и сережки в виде нот. Я особенно гордилась футболкой с надписью: «Сила гобоя», которую мне сделали на заказ.

Лет местным музыкантам было от двенадцати до восемнадцати. Самоотверженные матери-домохозяйки вроде моей по очереди возили нас на соревнования оркестров, репетиции и выступления молодежных коллективов. Своим парнем я назначила пианиста по имени Форрест. Мне было четырнадцать, ему восемнадцать, и его блудный брат возглавлял Американскую нацистскую партию. Форрест мне никогда не надоедал, я курила траву в поле за фермой его семьи и восторженно слушала его сочинения. Когда он поступил в колледж при Школе искусств Северной Каролины, я прошла прослушивание в старшие классы туда же.

Родители хотели отправить меня в частную школу, надеялись, что я уеду в Эксетер в Нью-Гемпшире, где мой брат должен был провести четыре года среди детей сенаторов и членов Верховного суда. Оценки у меня были не очень, но Брюс учился достаточно хорошо, чтобы меня тоже взяли. В Эксетере я получила бы хорошее образование, училась бы у гобоиста из Бостонского оркестра и проложила бы себе путь в университет из Лиги плюща, получив стипендию для музыкантов.

Родители пытались помочь мне принять правильное решение. Эксетер казался прямым путем к успеху, но преподаватель гобоя из Школы искусств Северной Каролины, Джозеф Робинсон, прислал мне персональное письмо, полное лести. Возможно, он в самом деле что-то из себя представлял, потому что руководитель хора в «Трансильвании» уже советовал мне поискать его. Мама с папой очень старались не обидеть меня – на тот случай, если я вдруг окажусь очень талантливой. Времена изменились: в 1970-х на искусство выделялись огромные деньги, так что люди моего поколения всерьез рассматривали возможность сделать карьеру классического музыканта – в дни моих родителей это было совершенно невозможно.

Родители оставили решение за мной. Я очень боялась, а из-за плохих оценок не позволяла себе откровенно поговорить с ними. В четырнадцать лет я вообще не представляла себя профессионалом. В те времена женщины на юге не работали, за исключением школьных учительниц. Я была подростком и не заглядывала в будущее дальше чем на несколько месяцев.

Мои друзья-музыканты мучились такими же размышлениями. Учителя и родители не могли дать им совета. Наверное, взрослым было неудобно, что они не разбираются в классической музыке, и они боялись показаться безграмотными. Было ощущение, что нам всем достался божественный дар, который они не способны понять.

Я взвешивала. Школа искусств Северной Каролины, интернат в восьмидесяти милях от дома, куда собирался Форрест, была известна невысокими академическими стандартами и бурной жизнью в кампусе. Там пили. Там употребляли наркотики, а старшеклассницы регулярно беременели – значит, там занимались сексом. Звучало очень по-взрослому. А еще очень знакомо. Там меня будут окружать другие дети, которых хвалят за творческую жилку, странное поведение и озорство – хотя на самом деле они почти ничего не достигли.

С другой стороны, если я уеду за семьсот миль, в Нью-Гемпшир, Форрест меня бросит. В Эксетере царят строжайшие правила и нужно много учиться. У меня уже возникло чувство, что я умею играть, но больше ни на что не способна. Конечно, для Эксетера я слишком глупа и недисциплинированна. Я ни за что не смогу сдать сложнейшие экзамены, которые легко сдал Брюс.

Я пыталась обработать все, что мне было известно. В четырнадцать лет я не представляла, как люди становятся врачами, юристами или профессорами. Я не особенно хотела стать профессиональным музыкантом, но – этот путь позволит мне протянуть несколько лет, наслаждаясь всеобщим вниманием, и там посмотреть, что будет. Подобные неясные размышления привели множество моих юных друзей в профессиональную музыку, когда они еще были слишком малы, чтобы всерьез решить, чем хотят заниматься.

Родители не слишком радовались, но они приняли мое решение отправиться в Школу искусств Северной Каролины. Лично я чувствовала, что моя жизнь уже зашла в тупик, но мама с папой сказали, что они в любом случае верят в меня.

Два

Приключения лисички-плутовки

Брюс увез меня на восемьдесят миль в Уинстон-Сейлем. Мы проезжали мимо лачуг, заброшенных промышленных зданий и ржавых трейлеров. Полюбовавшись на драные занавески в окне бара «Спун», мы повернули направо и остановились у ворот Школы искусств Северной Каролины. Высокий забор отделял студентов от окружающих трущоб.

Кампус был довольно скромный: несколько жилых корпусов, столовая, главное здание, геодезический купол и старый спортивный зал, превращенный в кинотеатр. Сейчас Школа искусств Северной Каролины вошла в университетскую систему штата и принимает студентов со всей Америки и даже из-за границы. Здесь учат классической музыке, балету, современному танцу, актерскому мастерству, драматургии и живописи, с седьмого класса и до колледжа. На тот момент это подготовительное отделение было единственным в стране старшей школой-интернатом, которое специализировалось на искусстве и получало государственное финансирование. Мое обучение стоило семнадцать долларов в год, а вместе с комнатой и едой все это обошлось в тысячу четыреста долларов по ценам 1975 года.

Поскольку эта школа была в некотором роде единственной в стране, после десяти лет работы у нее было множество успешных выпускников. Флейтистка Рени Сиберт и скрипачка Дон Ханна играли в Нью-Йоркском филармоническом оркестре, баритон Джон Чик пел в Метрополитен-опера, пианистка Марго Гаррет преподавала в Джульярдской школе, а другие начали сольные карьеры – например, виолончелистка Шарон Робинсон и флейтист Рансом Уилсон. В школе работали отличные преподаватели, например, скрипачка Элен Ли Ричи, которая получила премию Наумбурга в 1958 году, и квинтет деревянных духовых, который в полном составе переехал из Нью-Йорка.

Когда мы вылезли из машины, мне показалось, что я заметила Форреста. Я не хотела его видеть: летом он меня все-таки бросил. Мы с Брюсом отвернулись и двинулись к столовой сквозь строй крошечных девочек в черных трико. На стойке регистрации симпатичная пожилая дама разглядывала пишущую машинку. Она выглядела как типичный волонтер – из тех, которых художественные группы очень ценят, потому что те помогают им оставаться на плаву. Как и многие женщины той эпохи, интересовавшиеся культурой, она, скорее всего, не работала и полагала, что ее волонтерство помогает мужу заводить связи во время посещения концертов и благотворительных мероприятий с другими местными меценатами.

– Дата рождения, дорогуша? – спросила она.

Тут мне внезапно пригодилась математика.

– Второго второго пятьдесят седьмого, – спокойно сказала я, прибавив себе три года. Теперь мне стало восемнадцать. Брюс косо посмотрел на меня, но ничего не сказал. В его частной школе ученикам запрещалось даже водить машину. Тут, в Школе искусств, я смогу покупать пиво раньше, чем сяду за руль. Сердце у меня громко колотилось в тишине, но старушка отрезала желтую карточку с фамилией и сунула ее в ламинатор.

В спальнях старшеклассников толпились новички. Куча балерин испортила гендерное соотношение до трех к одному в пользу девочек. С некоторыми из них я познакомилась в родном городке. И еще с фаготисткой по имени Одри. Одри, красивая и талантливая, искала утешения в музыке, потому что ее семья недавно лишилась дома.

Я познакомилась с начальницей общежития Сарой, типичной фанаткой, которых я уже узнавала. Смущенная нашими талантами, она забывала, что мы всего лишь дети. Приветствуя учеников, Сара нервно смотрела в пол, как будто общалась со знаменитыми музыкантами за кулисами, а через мгновение забывала о смущении и с восторгом представляла нас друг другу.