Черноморский Клондайк - Михаил Серегин

Синды, которые были культурнее окружавших их народов Северного Причерноморья, чеканили монеты исключительно из серебра. Их продукция отличалась безупречным качеством чеканки. На лицевой стороне этой был изображен Геракл, одетый в львиную шкуру. У Арсения Адольфовича имелась аналогичная, только с изображением грифа, сидящего перед крупным зерном. Профессор бесконечно дорожил ею и тщательно прятал от чужих глаз. Арсений Адольфович не знал, кто поведал его новому покровителю о ценности, которую представляла синдская монета с изображением Геракла. Хазар постоянно носил ее на груди, как амулет, нимало не смущаясь тому обстоятельству, что соседство старинной языческой монете составляет православный крест.

– Думаешь, я в бога не верю? – Потрясывая крестом, Хазар переводил горящий взор со скульптора на профессора, что тоже было частью мизансцены. – Думаешь, мне влом Иисуса соорудить? Да я если захочу… – он осекся, повернувшись к плите. – Но что это будет за Иисус?! Нынешние каменотесы ни на что не годны!

Юра сцепил зубы. Внутри у него звучал стих Микеланджело:

Не правда ли, примерам нет конца,

Тому, как облик, в камне воплощенный,

Пленяет взор потомка восхищенный

И замыслом, и почерком резца…

Он весь день, как Отче наш, повторял эту строфу, успокаивая нервы.

Иначе бы взорвался, бросил молоток и наконец высказал спесивому лысому уроду, что он о нем думает. Да-да, он послал бы куда подальше кудлатых пухлых ангелочков, наплевал бы на пустоцветные розочки и дубовые ветви и без сожаления простился бы с неряшливо-помпезными надгробиями, от которых даже покойникам душно…

– Но ты сам сказал, – повернулся Хазар к профессору, – что эта плита – круче всех крестов и статуй! Или не так?

Арсений Адольфович пожал плечами.

– И потом я подумал: на хер спонадобились Пашке слезы-сопли на могиле? Пусть лучше у него на могиле бухают, – авторитет щелкнул себя по горлу указательным пальцем, – пусть весело ему будет! Мало того что его черви грызут, так еще плаксивых баб над ним ставить?! А эти, – он снова взглянул на античную плиту, – нормально время проводят. Вон и баран у них наготове. Вдарят, барана зажарят, песню споют… Не-ет, – с восхищенным уважением произнес он, – умели эти греки жить!

Юра с еще большей сосредоточенностью застучал молотком по зубилу.

Рука соскользнула. Он слишком сильно ударил. Большой кусок отвалился, сведя на нет многочасовую работу. Он чуть не вскрикнул от досады.

Но Хазар ничего не понял. Он был упоен собой и древними греками, к коим чувствовал все большую симпатию. Любые их побрякушки, которые откапывали в земле или находили в море, стоили столько, сколько мог потянуть грузовик патронов к «калашу» или сотня ящиков местного марочного вина.

Профессор мыслил другими категориями, бесспорно, более грандиозными, при всей их ностальгической окраске. Он стоял посреди обычного городского кладбища, но перед его внутренним взором, поднятый из-под земли силой воображения, вырастал древний «город мертвых».

Воображение соединяло в цельное полотно отдельные куски, отвоеванные у забвения неусыпными раскопками некрополя. Профессор закусывал губу, сокрушаясь о том, что не родился несколькими десятилетиями раньше.

И тогда слава Веселовского, ведшего раскопки горгиппийского некрополя, досталась бы ему. Он бы стал одним из первых, кто увидел скрытые во тьме курганов сокровища Древнего Мира. И если бы даже на его долю выпали раскопки того самого располагающегося в восьми с половиной километрах от Анапы кургана, который был разграблен, все равно его имя красовалось бы на страницах исторических монографий.

Да и этот разграбленный курган таил в своей глубине немало открытий.

Чего стоила только одна штукатурка с многоцветной росписью, выполненной в технике фрески! Сложенный из больших плит местного камня, склеп был сооружен в третьем веке до нашей эры. Роспись его потолка, имевшего полуциркульную форму, в подражание арке, воспроизводила цвет голубого неба, а на стенах были изображены крупные каменные квадры, из которых складывали ограды героонов – святилищ. В склеп вел длинный подземный коридор – дромос.

А что уж говорить о другом раскопанном кургане, находящемся к юго-западу от Анапы. В отличие от других его окружали ров и вал. В насыпи археологи обнаружили раскрашенную голову известняковой скульптуры, скорее всего Аполлона. Под насыпью имелись две каменные гробницы. Одна из них поражала своим богатством. В том числе была найдена чернолаковая ваза с рельефными украшениями, характерными для второго века до нашей эры. Археологи откопали также кожаную подошву от обуви и детскую поилку – маленький сосуд с носиком – гутус. В гробнице покоились останки девочки.

Было найдено более ста шестидесяти украшений – серьги в виде крылатых фигурок Эрота, цепочка, бусы, три перстня с самоцветами и египетский амулет – скарабей в золотой оправе, а также пантикапейская монета. Одна чернолаковая греческая ваза могла сделать нашедшего ее археолога сказочно богатым!

Арсений Адольфович почувствовал, как увлажнился его лоб и ладони.

Он негодовал и печалился по поводу найденных другими сокровищ, словно забыв, что в годы советской власти контроль государства над раскопками был абсолютным. Забывал он, палимый ненасытимой алчбой, еще и то, что в его доме хранились, заточенные в плен его жадных зрачков и тайных помыслов, не только чернолаковые вазы, терракотовые статуэтки, куски барельефов и монеты, но и золотые изделия. Греческие и боспорские.

Вид доставшихся другим или переданных государству богатств застилал его взор облаком. В этом облаке маячили куски исторических текстов, где каждая буква сияла оправленным в золото сердоликом.

«Геродот в пятом веке до нашей эры описал сцену похорон скифского царя. Бальзамированное тело умершего провезли по землям подвластных племен, которые присоединились к траурному шествию. После этого в особом районе, отведенном под царское кладбище, тело царя погребли в большой четырехугольной яме, опустив его на специальной подстилке.

По сторонам воткнули копья, которые должны были поддерживать настил из досок и камыша. В могилу положили одну из наложниц царя, предварительно задушив ее, а также слуг – виночерпия, конюха, повара, вестника и др. Сюда же опустили убитых лошадей и других домашних животных и поставили золотые чаши. После этого все вместе насыпали большой земляной холм, чтобы насыпь получилась как можно выше».

Профессора начинал бить озноб, когда он представлял себе полчища грабителей, которые ринулись в девятнадцатом веке на раскопки курганов. Они забивали шурфы, не зная точного расположения гробниц под курганами, проламывали перекрытия и иногда, не успев выбраться на поверхность через узкие лазы, оказывались вместе с награбленными сокровищами навсегда погребенными под комьями земли. Большинство курганов было разграблено, но некоторые все же уцелели и по сей день хранят свои тайны.

Голова у Арсения Адольфовича закружилась, едва он вообразил объемы неразграбленных сокровищ. На этот раз он сожалел, что молодость покинула его, что в его теле поселились слабость и недуги. Искривленный в ходе многочасовых бдений над научными текстами и расшифровками позвоночник не терпел больших нагрузок. Вот если бы у него был сын, наследник его помыслов и проектов! Он бы смог завещать ему не только жгучий интерес к курганам, но и скопленные на протяжении многих лет ценности!

– Жаль, не успел Пашка сделать сына! А жена… – Хазар презрительно выпятил нижнюю губу. – Разве можно бабам доверять?!

Арсений Адольфович перевел на него мутный взор, который все это время бороздил океан минувшего. Профессора одолевала скука. Солнце поливало кладбище жидким золотом, равнодушное к чаяниям долговязого седовласого человека и к тому обстоятельству, что сошедший в царство Аида мафиози не обзавелся наследником. Двадцать пять веков назад оно с таким же безучастным видом глядело на похоронные процессии боспорян, на погибающих в жестоких схватках скифов, греков и меотов, на процессии перед храмами, на заходящие в Синдскую гавань корабли. Спустя несколько веков оно также зевало, обливаясь желтым потом и наблюдая, как Горгиппия рушится под натиском пришедших с севера и востока варваров – готов, аланов, гуннов. А потом были еще Византия, генуэзцы, венецианцы, хазары, турки, русские…

Арсений Адольфович вспомнил, снова нырнув в прошлое – на этот раз тридцатилетней давности, – как, будучи студентом, принял участие в городских раскопках. Через весь город была проложена широкая и глубокая траншея. В бортах ее на одном и том же уровне был отчетливо виден слой пожарищ. Обгорелые перекрытия домов, обрушившиеся на полы помещений вместе с черепичными кровлями, разрушенные стены из сырцового кирпича, которые, выйдя из огня, приобрели оранжево-красный цвет, зола, угли.