Условно пригодные - Питер Хёг

– Он не мог вынести того, что ее больше нет, он повесился. Что ты скажешь?

Я сказал, что не знаю, что тут думать,- но как же те, кого покидают, что же с ними, как же им быть? Кто о них подумает?

– А ты никогда никого не покидал? – спросила она.- Тот твой друг, ты когда-нибудь встречаешься с ним, почему он не попал сюда с тобой?

Это она говорила о Хумлуме. Мы остались одни на лестнице – скоро нас хватятся.

Я не хотел ей этого рассказывать, и если все-таки рассказал, то не по каким-то особенным причинам. Просто она слушала, и все получилось само собой – тут ничего нельзя было поделать.

В воспитательном доме у всех были постоянные обязанности после уроков, например работа на кухне, вынос мусора при необходимости, работа в помещении и в саду. Кроме этого, кой-какие особые поручения, одним из особых поручений было подстригать газон перед домом Вальсанга.

Как правило, это предлагали только тем, кто переходил в шестой класс. Меня он попросил в середине пятого, то есть за полгода до того, как меня перевели.

Тем, кто бывал у него, разрешалось брать что угодно из холодильника – на совершенно законных основаниях. Приходишь туда после уроков, подстригаешь траву и ешь то, что лежит в холодильнике.

А потом он обычно предлагал остаться у него на ночь, и от этого предложения никто не отказывался.

Об этом никогда не говорили, даже ученики не обсуждали это – ну, ночевали у него, и что? – никто от этого не пострадал.

Сначала я отказался, но через это все должны были пройти.

Он был учителем датского языка и литературы, вечером он поставил мне пластинку с какой-то музыкой, потом я пошел в комнату для гостей, где он постелил мне постель.

Пока я лежал в ожидании, что он придет, начались судороги, они и раньше бывали, только не такие сильные.

Потом пропало ощущение времени: я перестал понимать, минута прошла или час,- тогда-то мне и стало ясно, что я болен.

В конце концов я ушел до того, как он появился. Он закрыл меня снаружи, но это был всего лишь замок для тонкой двери между внутренними помещениями – такие замки легко открыть кусочком изогнутой стальной проволоки.

С этого дня я знал, что слишком слаб, чтобы выдержать жизнь в этом интернате.

После случившегося он стал очень внимателен – не зол, просто очень часто оказывался поблизости. Два раза, в душевых, он чуть было не добрался до меня.

Поговорить об этом было не с кем, даже заикнуться об этом было нельзя – остальные у него уже побывали, и Хумлум тоже, и никто от этого не пострадал.

Сейчас я расскажу о том, что случилось.

Я проходил мимо телефонной будки на втором этаже, это было после обеда, он открыл дверь, втащил меня внутрь и толкнул к полке с телефонными книгами. Он попросил меня найти номер телефона – забыл свои очки для чтения.

Мне трудно продолжать – тогда, когда я рассказывал Катарине, тоже было трудно. У меня просто не получается сейчас все сказать, сначала я попробую рассказать кое-что другое.

Мы боролись за то, чтобы получить оценку 13, – это была высшая цель, выше, чем попасть в школьную сборную, выше, чем быть замеченным с одной из посудомоек.

Для большинства эта школа была последним шансом, они знали, что уже почти погибли. У них не было родственников, или же они с пятилетнего возраста бродили без присмотра с ключом на шее, или же были как Гумми, которому и ключа-то не давали – и ему приходилось спать на коврике. Воспалением легких он болел столько раз, что занятия спортом и возможность защищаться были исключены, а спасался он только тем, что не съедал свои конфеты сразу, а продавал их втридорога в конце месяца. «Сухая корка» была последним звонком, а потом интернат для умственно отсталых и – конец.

Им был дан последний шанс, потому что у них оказались способности к учебе, но надо было удержаться, поэтому все сидели с миллиметровкой и двумя черновиками и прописями, даже если нам давали простое задание на вычисление. Линии, что мы чертили, были теми жесткими рамками, которых в свое время нам не хватало и внутри которых теперь надо было удержаться. С помощью точности и аккуратности. Это была последняя и единственная возможность.

Как, например, умение быстро и точно находить что-нибудь в справочнике. У нас были упражнения на быстрый поиск в телефонной книге – они проводились на уроках Вальсанга.

Я пытался найти номер телефона, я действительно пытался. Хотя и знал, что он это сказал просто так, я старался изо всех сил. Хотя он уже расстегнул ширинку и вынул свой член, а напряжение в будке возрастало и у меня начались судороги.

Все время убегать невозможно. Не было другого выхода – только стараться оттолкнуть его и одновременно другой рукой листать телефонную книгу, делая то, что он велел.

Дверь телефонной будки представляла собой стальную раму с матовым стеклом, Вальсанг держал ее свободной рукой, чтобы она не открылась, – Хумлум разбил стекло одним из огнетушителей, в которые раз в год набиралась вода, в них было сорок литров плюс вес стали.

Это было безосколочное стекло, оно словно растворилось, покрыв нас крупными пылинками.

Снаружи стояла толпа учеников, человек тридцать-сорок. Некоторые из старших боялись, они сначала не хотели идти с Хумлумом, потому что это было связано с Вальсангом, но Хумлум заставил их – нужны были свидетели. Они не хотели смотреть и старались отвести взгляд. И все же им пришлось смотреть на нас.

Они стояли совсем тихо, между ними и будкой был узкий проход, через него мы и прошли, сначала Вальсанг и я, потом Хумлум с огнетушителем, а они медленно пошли за нами,- мы отправились в канцелярию.

В обычное время, в то самое, которое показывают часы, осознаешь какие-то определенные истины. Если отпустить время, начинаешь понимать какие-то другие.

Именно такую возможность давала болезнь. Когда начинало происходить что-то важное, можно было отпустить время – и пережить насыщенное мгновение, полное осознания. Как будто приближаешься к черной дыре. Если подойдешь слишком близко, тебя затянет туда. Но если окажешься рядом, придет понимание.

Еще пока мы шли в канцелярию, появилась мысль о том, что нам надо бы использовать все это, чтобы что-нибудь получить взамен. Чтобы можно было надавить на них и вырваться отсюда.

Это я рассказал Катарине. Пока мы стояли в полном одиночестве на лестнице.

– Почему же он не ушел с тобой? – спросила она.

– Он не захотел,- ответил я.- Когда дошло до дела, он просто сказал: «Спасайся сам».

Она спросила меня, вижусь ли я с ним.

– Он навещает меня,- сказал я.- Но об этом никто не знает.

5

В классе нас рассаживали в три колонки лицом к кафедре. С краю, у окна, там, где свет, сидели только девочки. На среднем ряду – и мальчики, и девочки, у двери – только мальчики.

Там они и освободили три парты. Средняя была для нас с Августом.

То есть перед нами и позади нас были пустые парты. За пустую парту позади нас сел Флаккедам.

Для Августа был установлен целый ряд правил, но прошло какое-то время, прежде чем я догадался, каких именно. Ему было запрещено вставать без разрешения и делать резкие движения. В тех случаях, когда он все-таки нарушал запрет, Флаккедам мгновенно оказывался за его спиной.

Так что мы сидели совсем одни у самой стены, а перед нами и за нами никого не было. При этом Августу было приказано сидеть неподвижно. Напрашивалась мысль, что у него одновременно было и меньше и больше места, чем у кого-нибудь другого в школе.

Никто ничего так и не объяснил.

Частная школа Биля была платным учебным заведением.

Всем было известно, что учителя при приеме на работу проходили тщательный отбор. Желающих работать в школе всегда было много, каждого из соискателей вызывали для серьезной беседы. Но Фредхой, который был заместителем директора, как-то на уроке рассказал, что некоторым из претендентов отказывали еще до беседы, еще в приемной, потому что они выглядели неряшливо или же явились не вовремя. После целого ряда бесед отбирался один-единственный на вакантное место. Это было важно для школы. Высокая квалификация учителей и тщательный отбор.

Нечто подобное происходило и с учениками. Нам довольно часто говорили о том, что существует большой список желающих попасть в школу.

Для каждого класса имелся такой список очередников. Он был таким длинным, что в любой момент число учеников можно было удвоить. Но этого не делали. Согласно идеям Грундтвига, школы должны быть довольно маленькими. К тому же это было необходимым условием поддержания высокого профессионального уровня.

Таким образом, списки желающих просто хранились в школе. А когда возникала необходимость попросить родителей какого-нибудь ученика забрать его из школы или же кто-то уходил по другой причине, то брали следующего претендента из списка.