Я - оборотень - Window Dark

И все же опасения оказались безосновательными. После пятиминутной прогулки я стоял перед четырехэтажным зданием. Сложенным из белого кирпича, который со временем приобрел сероватый оттенок. С помощью бдительного вахтера я без труда нашел коменданта, по счастью оказавшегося в своем кабинете.

— Зовут меня Степаном Егоровичем, — представился он, настороженно взглянув на меня, как бы прикидывая в уме все виды проступков, которые я мог совершить в ближайшее время. Я молчал.

— Отбой в одиннадцать часов, — продолжил он. — Двери на ночь закрываются, так что опаздывать не рекомендую. Курить только в отведенных для этого местах. Пить, играть в карты и приводить девок категорически запрещено. Схитрить и не пробуй. Нарвешься — сразу будешь выселен. А чемоданчик твой давай-ка вон в ту комнату определим — там у нас камера хранения. И не вздумай хранить что-нибудь в комнате — уведут моментально.

Я кивнул и безропотно отдал свой чемоданчик коменданту. Он склонился над планом общежития, выискивая свободное место, затем спросил мою фамилию и вписал ее карандашом в один из квадратиков.

— Комната твоя — 412, - объявил он, — ключ на четырех человек. Иди туда, ключ уже выдан. Да, не забудь получить у кастелянши постельное белье.

Он крупно начертил мелом цифру 412 на моем чемодане и засунул его под стол.

— Да, стой! — остановил он меня у самой двери, — насчет курения я тебе уже говорил. Давай-ка, распишись, что с правилами противопожарной безопасности ознакомлен.

Я черкнул свою фамилию в ведомости и вышел из комендантского кабинета. Пройдя по коридору в другую сторону от выхода на улицу, я обнаружил лестницу. По ней я без приключений поднялся вверх и добрался до серо-зеленой (под цвет стен) двери, на которой четко выделялся черный номер «412».

Дверь была чуть приоткрыта. Я немедленно раскрыл ее полностью и вошел в комнату. Навстречу мне поднялся белобрысый паренек ростом чуть повыше меня и вопросительно уставился мне в лицо.

— Привет, — поздоровался я, — комендант сказал, что здесь есть свободная койка.

— Правильно сказал, — хмуро подтвердил он, — вон та верхняя справа.

Действительно верхняя справа койка единственная из всех имела вид незанятой. Если остальные три были кое-как заправлены чистым постельным бельем, то на ней в наличии имелся лишь серый матрац и черная, весьма помятая подушка.

Я внимательно оглядел эту небольшую комнату, где мне предстояло жить почти два года. Большую ее часть занимали две железные двухъярусные кровати, которые когда-то имели светло-голубую окраску, но теперь от нее остались небольшие островки, словно светившиеся на черном фоне. Кроме кровати в комнате присутствовали слегка поцарапанное зеркало и чуть покосившийся шкаф, который тоже был покрыт серо-зеленой краской, сквозь которую ясно проступало выцарапанное ножом, короткое слово из трех букв. Прямо напротив меня располагалось широкое окно, поделенное на три части. Во избежание всяческих эксцессов в его рамы были забиты большущие гвозди. Только благодаря максимально раскрытой форточке в комнате чувствовался приток свежего воздуха.

— Простыни знаешь где получать? — прервал молчание парень. Я кивнул, помня указания вахтера о том, что кабинет кастелянши находится в середине первого этажа.

— Иди, получай, пока она на обед не ушла, — добавил он и уставился в окно, по которому скользили капли вновь начавшегося дождя, а я без промедления последовал его совету и ринулся на поиск кастелянши.

Кабинет ее я нашел быстро, но он был крепко закрыт и, несмотря на все мои старания, открываться не хотел. Через пару минут стучаться мне уже надоело, и я замер в ожидательной стойке возле неприступной двери. Не знаю, сколько прошло времени, но кастелянша все же изволила появиться. Это была грузная шестидесятилетняя женщина в белом, кое-где сильно потертом халате.

— Тебе чего? Белье получать? — сразу накинулась она на меня. — А пораньше нельзя было прийти.

— Я только что приехал. — попробовал оправдаться я, но безуспешно.

— Мне какое дело! — возмутилась она. — Я что, должна из-за вас тут до ночи сидеть? Всем было ясно сказано: получить белье до двенадцати!

— Я, видите ли, болел…

— Он болел! — кастелянша повернулась чуть в сторону, словно приглашая невидимого собеседника полюбоваться на кретина, не получившего белье исключительно по своей идиотской забывчивости.

Я скромно молчал, понимая, что любое новое дополнение вызовет целую очередь гневных обвинений в мой адрес. Наконец, кастелянша смилостивилась.

— На! Держи! И не дай бог хоть что-нибудь пропадет! — С этими словами она, записав мою фамилию, сунула мне в руки две простыни, наволочку, полотенце и синее одеяло, повидавшее не одно поколение учащихся.

Ободренный, я мигом взлетел на четвертый этаж и застал в комнате уже не одного, а двух парней, одним из которых был мой белобрысый знакомый. Они о чем-то тихо переговаривались, но при моем появлении одновременно подняли головы и взглянули на меня. Белобрысый, видимо, не успел еще меня забыть и поэтому приветливо кивнул. Показав рукой на собеседника, он вымолвил:

— Это вот Леха…

Сам представиться он уже не успел. Так как дверь за моей спиной резко распахнулась, и на пороге появился высокий плотный парень с вихрастым, отливавшим чернотой, чубом и юркими глазами, по-хозяйски оглядывавшими комнату.

— А, Пахан, уже приехал. Тебя тоже помню. — он указал пальцем на Леху и пробуравил меня взглядом. — А это что за фрукт?

Парень резко повернулся ко мне и коротко спросил:

— Кто и откуда?

Я представился. Он внимательно выспрашивал обо всем и все время будто что-то прикидывал, да просчитывал. Затем он повалился на нижний ярус свободной кровати и сказал, обращаясь ко мне:

— Пойди-ка сюда.

Я чуть помедлил, и он добавил:

— Да ты не бойся, бить не буду.

Я тут же подошел к кровати и недовольно пробурчал:

— Чего мне бояться.

— Вот и правильно. Да ты не стой, сядь.

Ловко согнув ногу. Он вытащил из под кровати опрокинутую табуретку, разумеется, серо-зеленого цвета. Я молча сел и уставился на крашеные доски неровного пола. Парень уверенно вытащил начатую пачку «Столичных», щелчком выбил две сигареты, одну прикурил от зажигалки сам, другую сунул мне. Я закурил, глотая горький дым, и старался не закашляться этим дымом, который неимоверно жег с непривычки всю глотку. Леха и его белобрысый товарищ, сидя на соседней койке, молчаливо поглядывали на меня.

— А ты — ниче. Стоящий пацан, — заметил развалившийся на кровати парень, — а зачем в нашу учагу попер, а?

— На токаря хочу учиться.