Записки облакам - Тина Телегина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что касается меня, естественно, приходилось играть разные роли, но больше всего мне импонировала роль человека семейного. Когда играешь свою роль – наслаждаешься, цветешь, тобой восхищаются. Когда вынужденно играешь чужую – тут уж все зависит исключительно от актерского мастерства: насколько быстро и умело ты сумеешь вжиться в новый образ. Насколько естественно сыграешь и сумеешь ли при этом не потерять самого себя. Ведь жизнь – лучший зритель. Она видит всех насквозь и не прощает фальши. Что бы мы ни делали, это нужно делать максимально хорошо.
А поскольку жизнь – не театр одного актера, приходится играть большим составом. И нет ничего страшнее того, как если партнеры одновременно начинают играть разные роли на одной сцене. Тогда вся энергия уходит не на оттачивание мастерства, дополнение друг друга, а на перетягивание одеяла и тщетные попытки сменить декорации. Причем в подобном случае именно вас и пытаются перевести из главной роли в разряд удобной декорации. В итоге, всех действующих лиц ожидает провал и разочарование. И как ваша актерская карьера сложится дальше, вообще неизвестно. Жизнь – капризный зритель. И ему нужно уметь угождать.
Таковы мои мысли относительно собственной реализации, в том числе в рамках семейных отношений.
В целом, сложно судить, права я или нет. Не берусь также критиковать людей, пытающихся доказать обратное. Любые наши представления о жизни – всего лишь грань чего-то более необъятного и непостижимого. Просто, решая, на какой из граней остановиться, мы тем самым предопределяем свою реальность.
Когда я училась в школе, модными были тетради с картинками на обороте обложки. Глядя на такую картинку в упор, сложно было различить орнамент или образ, но стоило расположить тетрадь на расстоянии вытянутой руки и сузить глаза, как различалась объемная картина, созданная как бы из нескольких слоев изображений. Так же и наша жизнь – всего лишь калейдоскоп различных элементов, существующих одновременно. И глупо было бы судить об уместности той или иной составляющей узора, рассматриваемой в отрыве от иных.
– Я люблю свою работу, – скупо ответила я Виталию, давая понять, что не хочу обсуждать затронутую тему.
Я действительно научилась любить то, чем мне приходилось заниматься большую часть времени. Я давно хотела детей, но этот вопрос на повестке дня не стоял. И свой нереализованный материнский инстинкт мне пришлось воплотить в процессе преподавания. Окончив педагогический, я стала учителем младших классов, о чем, собственно говоря, ни разу не пожалела. Работа позволяла мне достаточно много времени уделять семье. Но в последнее время муж, казалось, не нуждался в моей заботе. Поэтому, глубоко вдохнув и сделав паузу, сменив декорации, я принялась идти по другому пути. Теперь все чаще я стала посещать семинары, курсы повышения квалификации, все больше времени отдавая своему профессиональному совершенствованию, пропадая на работе. К моему глубокому изумлению, на качество отношений с Ильей это не повлияло никоим образом. Ему было не до меня. Я стала его декорацией, он – моей. И, по сути, мы больше не нуждались друг в друге как прежде.
Правда, нельзя сказать, что все мои усилия ни к чему хорошему не привели. Дети – вообще очень чувствительны к жизни. Они всегда ощущают, как ты к ним относишься. Они, будто бы на расстоянии сканируют твои мысли и только потом позволяют приблизиться к себе. Но если ваше знакомство состоялось, любовь и открытость ребенка стоят намного дороже зачастую лживой дружбы взрослых людей. Единственный минус, а может даже и плюс таких отношений – то, что ты не можешь рассказать ребенку о своих проблемах. Он их просто не поймет. Мир глазами детей представляется немного в иных красках. Но будто восполняя этот пробел, дети наполняют тебя такой энергией, что пропадает всякое желание ковыряться в недовольстве жизнью.
О том, чего я недополучала дома, я пыталась не думать вообще. Я не могла изменить ситуацию. Все мои попытки наталкивались на стену непонимания со стороны Ильи. Он слишком был занят своей карьерой. Я уважала его и не хотела ему возражать. Он должен был идти своим путем, и я не имела права принуждать его жить моими интересами. Тем более, несмотря на всю абсурдность ситуации, он все еще не был мне чужим человеком. Мы умели душевно проводить свободное время наедине друг с другом, отключаясь от всего постороннего. Но в последние несколько лет это происходило слишком редко. Настолько редко, что мне казалось – я гость в собственной жизни, а наши с Ильей отношения – всего лишь второй стул на котором я иногда тщетно пытаюсь удержаться, надеясь вот-вот окончательно на него пересесть. Но этого почему-то не происходило.
У нас не было очевидных проблем в постели. Но уже слишком долго я не ощущала себя по-настоящему желанной. Я как бы стала удобным и привычным атрибутом его жизни. Он уделял адресованное мне внимание в удобное ему время, строго дозировано и, порой, может быть даже слишком уж официально. Ему было комфортно рядом со мной и, видимо, по его мнению, от одного осознания этого я должна была таять.
Человек привыкает ко всему. И я не стала исключением. Выражать протест было бесполезно. Это заканчивалось, либо в лучшем случае получасовым молчанием, либо отсутствием общих тем для разговора на протяжении нескольких дней. В последнее время, даже если нам и удавалось вместе поужинать или позавтракать, мы делали это молча, вслушиваясь в процесс пережевывания пищи.
Молчать вдвоем… Это абсолютно не страшно. Это даже хорошо и полезно. Но только не в том случае, если вам попросту больше нечего сказать друг другу. Такое молчание превращается в немоту отношений. Такое молчание обнажает и выпячивает явные дефекты взаимопонимания. Оно отравляет.
Вопреки непониманию, наш интим не был таким уж плохим. Но со временем и он перешел в разряд обыденности. Да, нас все еще тянуло друг к другу. Но мне кажется, это обуславливалось скорее возрастными потребностями, нежели чем-либо более возвышенным. Технически все выполнялось на высшем уровне, но как-то монотонно и скучно. Как тренировка. По расписанию. Пять минут. Когда-то я нечаянно заметила это по стрелкам часов. А потом, случайность переросла в закономерность. И с тех пор, казалось, больше не было смысла надеяться… Ни у кого больше не возникало ни желания, ни какого-либо стремления друг друга удивлять. Однажды мне даже стало страшно, что когда-нибудь эта минутная стрелка начнет вести обратный отсчет. Но я запретила себе думать, что будет потом…
– Кроме педагогической карьеры, я теперь еще практикую психологию, – будто бы отрывая саму себя от вновь прокравшихся в голову гнетущих мыслей, добавила я и, наконец, посмотрела на Виталия в упор.
Он выглядел все также невозмутимо, но я ощущала то тепло, которое от него исходило. Я поймала себя на мысли о том, что сейчас мне бы очень хотелось сесть рядом с ним и укрыться от этого вечера в его объятиях, ну или, по крайней мере, хотя бы просто взять его за руку. Это чувство было странным, но с каждой секундой оно поглощало меня все больше.
Мы не раз были с ним близки. Когда-то я прекрасно знала каждый миллиметр его тела. Мы изучали друг друга, и это приносило нам невероятное удовольствие. Сейчас, глядя ему в глаза, я различала в них все тот же огонек, что и много лет назад. Но теперь он стал каким-то более осознанным, более уверенным, более многообещающим. Я почему-то подумала о том, что у нас с ним ни разу не было неудачного секса. Тогда мы словно были созданы друг для друга. Возможно, именно поэтому, сейчас он не казался мне чужим.
Видимо, прочитав мои мысли, он первым накрыл мою руку своей ладонью.
На секунду меня словно пронзило током, грудная клетка сжалась, воздуха не хватало, и я ощутила, как сердце на мгновение замерло. Его новый удар был настолько мощным, что кровь неудержимым потоком разлилась по телу. Меня бросило в жар. Я попыталась неловко улыбнуться и отдернула руку.
– Не нужно, – неестественно произнесла я, сама не узнавая свой голос. – Меня и так сейчас просверлят взглядом все женщины, находящиеся в этом ресторане.
Это не было ложью. Виталий выглядел как-то слишком уж маняще.
Сдержано-развратный. Именно это определение почему-то первым пришло мне на ум.
Виталий улыбнулся и снова взял мои пальцы в свой плен. На этот раз я не сумела противостоять его неизменно обезоруживающему обаянию и не стала возражать.
– Какое нам дело до них? Жизнь дарит мгновения, и именно они приносят радость. Ханжество – не для меня.
Я прекрасно знала, что его слова – не ложь. Бегло проведя взглядом по скрывавшемуся в полумраке залу ресторана, я в подтверждение своих мыслей выделила несколько пар женских глаз, непрестанно таращившихся в нашу сторону с каким-то диким возбуждением и примесью адресованной мне зависти.