ТЕКСТурная жизнь - Анна Лукашевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможность проявлять себя в мире, позволять себе улыбаться, даже испытывая дискомфортный трепет от ожидания негативных оценок и отзывов — самое главное для меня во всей этой истории.
Я продолжаю. Я открываю всё новые грани метода. Я делюсь открытиями и бонусами жонглирования. И я благодарен тем, от кого могу ожидать неожиданных оценок — открытость для меня теперь не равна уязвимости.
Об авторе
Александр Прохоров, врач, в недавнем прошлом военный врач. Мне 46 лет, живу в Москве, работаю в компании, занимающейся медико-генетическими и генеалогическими исследованиями и разработками. Увлечения: театральная импровизация, цигун, жонглирование.
Истории, которые не случились
Два величайших тирана на земле: случай и время.
Иоганн Готфрид Гердер
Фото: Florian Klauer
Алёна
«Алёна?! А где Алёна?!Алёнаааааааааааа!»
Мой крик заполнил, кажется, не только мои лёгкие, но и квартиру, и район. С каждым звуком «а» я понимала, что случилось страшное. Непоправимое. Её нет в квартире.
Алёна младше моего сына Матвея на год с небольшим. Я уже мысленно поставила крест на том, что у брата будут дети, и дала сыну нашу фамилию, чтобы продолжить род. Бог знает, что это был за род, но фамилия редкая.
Дети родились, будто родные брат с сестрой: розовощёкие, золотоволосые, голубоглазые ангелочки. Их земное происхождение выдавала необычайная энергичность и зашкаливающая громкость. Обожали с воплями гоняться друг за другом по квартире.
Так получилось, что мы в то время жили с братом в родительской квартире на третьем этаже. Брат с женой ужасно ссорились, и после очередного дикого скандала жена ушла. И не вернулась. Прошла неделя, началась вторая. Брата постоянно не было дома, и оба ребёнка оказались теперь под моим присмотром. Двое гиперактивных детей-погодок нелегко воспитывать. Под вечер я уставала так, как никогда за всё время своего материнства.
В тот день, когда брат наконец вернулся, я сказала ему: теперь твоя очередь, смотри за ними, а мне нужно сражаться с кучей накопившихся домашних дел. Он угукнул, и я позволила себе отвлечься на какие-то мысли, параллельно отутюживая и складывая детское бельё.
Я стояла так, что мне было видно часть комнаты, где жил мой брат с Алёной. И что-то в увиденном меня резко напрягло. Я вгляделась и поняла…Окно! Окно открыто нараспашку! Кто же так беспечен? Чуть с опозданием я поняла, что мой сын ползает по подоконнику, и глядя вниз с окна что-то говорит. На цыпочках я кралась к подоконнику, боясь напугать его, и отчаянно молилась. Когда я схватила его ногу, то почувствовав облегчение, я наконец смогла понять, что он там бормотал: «Моя Алёночка, моя Алёночка»…
Я не хотела верить. Я стала звать её, по комнатам и коридорам, но уже понимая: её нет в квартире, и москитной сетки на створке тоже нет…
Я закричала. Так страшно, как кричит раненый зверь, которого уже не спасти. Нечеловеческим усилием я заставила себя выглянуть во двор. Там уже собралась небольшая толпа, а она… она лежала, раскинув ручки, как будто спит, вниз личиком, и только из ушей её лилась кровь…
Потом все было как в тумане: врачи скорой помощи под окнами, полиция у нас дома, рыдающая мама, брат, отчаянно проклинающий себя…Открыл окно нараспашку, чтоб проветрить комнату, ему всё время жарко. Всё повторял, что вышел на минутку, картошечки себе наложить. В этот момент дети, играющие в догонялки, влетели в комнату, вскочили на диван, стоявший спиной у окна, и Алёнка с криком: «Смотри, как я могу!» — прыгнула прямо на москитную сетку…
Наверное, вы дружно все сейчас крутите пальцем у виска. Как можно допустить такое? Матвей в первые годы рос в квартире на 9 этаже, поэтому открытые окна, и даже приоткрытые форточки, в доме с детьми для меня табу.
Было много слёз, отчаянных молитв, свечей, зажженных у иконы Пресвятой Богородицы, звонков в реанимацию и всевозможным знакомым светилам медицины. Была куча страшных терминов: кома, перелом основания черепа, сотрясение мозга — остальное я уже успела забыть. Ну и конечно, невыносимое ожидание…Так ждут приговора суда, пока судья в совещательной комнате: осознавая свое бессилие, мысленно моля небеса о пощаде.
Меня убивало, что я не подарила ей Барби, которую она у меня попросила. Не успела. Душа пронзительно кричала: «Боже, скуплю весь кукольный отдел, только не забирай её у нас!»
И он услышал.
Об авторе
Марина Шахтурина, адвокат на территории России, правовой консультант, специалист в области семейных отношений, писатель. Увлекаюсь психологией и фотографией.
Люблю помогать нуждающимся, высокий уровень эмпатии и профессиональная деформация не позволяют быть равнодушным к чужой беде. Не изменяю своим принципам:
делать только то, что я хочу делать, а не то, что надо;
относиться бережно к сердцам других людей;
быть искренней и настоящей за пределами своего кабинета.
Пишу книгу. Реализую возникающие идеи и мечты. И если вы прочли мою историю на страницах самой настоящей книги, значит, их стало на одну меньше.
И да, я верю в чудеса. И вам желаю.
Кинцуги
(текст содержит ненормативную лексику)
У меня есть шрам. Шрам на лице. Рассеченная бровь — знак моего стремления выжить, когда казалось, что шансов нет.
Дело было так. Мне 6 лет. Я неожиданно проглотила длиннющий укроп из квашенной капустки и испугалась, что мадам Косая уже торопится по мою душу. Помчалась в шерстяных носках по опасно гладкому линолеуму, само собой поскользнулась и громко впечаталась головой в железную подставку для обуви.
Глаз не задело чудом. Бровь приняла удар на себя. Кровь хлестала, как в фильмах про Джона Уика. От страха я онемела, но на грохот примчалась бабушка. Вызвала скорую и промыла мои раны марганцовкой. Помню, как кроваво-розовая вода смывала робкую надежду на светлое будущее.
Бровь зашили. Без анестезии, но я настолько боялась откинуть копытца, что не шевелилась и молчала как Рэмбо, который сам из себя вытаскивает пули.
А потом бровь зажила. Но шрам остался. Очень долго я дико комплексовала: шрамы в теории должны украшать мужественного воина, но никак не пигалицу, которая с трудом верит, что она красивая.
Сейчас я шучу: жаль, конечно, что прилетело не в глаз. Ходила бы с повязкой или взяла псевдоним мадам Кутузова. Шрам уже не
