Осколки. Истории, которые ранят - Наталья Берязева

Потом молча положила деньги за прием и ушла. Да и чем ей могла помочь эта уставшая женщина в русском платке на плечах, если у нее самой бесконечная печаль в глазах?

Говорят, что время лечит.

Вранье это все! Оно лишь притупляет боль. Как бы размазывает ее на большее пространство. На эту боль можно натолкнуться везде: нечаянно открыв альбом с фотографиями, взяв тарелку, подаренную в день свадьбы, перебирая платья, готовясь пойти в театр… Воспоминания настигают тебя. И снова боль наваливается с прежней силой. Мир снова теряет краски.

Так любить нельзя.

Конечно, нельзя. Только как добиться этого «нельзя»? Если каждая клеточка помнит, тоскует, ноет, переживает?

И что в итоге?

Боль перешла жить туда, где когда-то начиналась любовь. Она превратилась в узлы, в спайки, многочисленные миомы, кисты. Чтобы в итоге уничтожить любовь. Выгнать ее из тела. Хотя бы из тела. Иначе погибнет сам человек.

Открылась дверь.

– Пора!

Она в последний раз взглянула на солнечный зайчик.

«Пока! Скоро не будет боли. Не будет обид. Не будет меня прошлой».

Как бы отвечая ей, солнечный зайчик затрепетал и рассыпался на сотню солнечных бликов.

И все озарилось, словно само солнце целиком вкатилось в палату.

Но она уже не увидела этого. Потому что плотно закрыла за собой дверь.

Старый приемник

Я просыпаюсь под звуки моего любимого романса.

«Динь-динь-динь – колокольчик звенит…»

Ангельский голос уплывает к небесам, мне хочется заплакать, я прижимаю к себе плюшевого медвежонка, который остался после выросшей дочери.

Динь-динь-динь…

Я уже плачу. Меня переполняет любовь, нежность. Но рядом никого. Только старый плюшевый медвежонок, который помнит руки моей маленькой дочери.

Странно. В доме тишина. Откуда же взялся звук? Я же только что слышала песню в исполнении Евгении Смольяниновой «В лунном сиянье»!

Я выхожу в прихожую. Здесь стоит старый приемник. Он точь-в-точь такой же, какой я подарила когда-то сыну на день рождения.

Когда это было?..

Четыре подружки. Презентация книги. Ирка, журналист, как и я, написала хорошую женскую повесть. Про любовь. Про иллюзии и разочарования. Про жизнь. Мы наглые и самоуверенные. Всё еще впереди.

Тогда приемник украли. Прямо на Иркиной презентации. Он стоил более ста долларов – большие деньги по тем временам.

Ирка вернула мне их с обидой:

– Украли, а я что, виновата? Это вечно пьяный поэт виноват.

Может, и правда, поэт, наш общий знакомый, был виноват: подарил кому-нибудь от широкого сердца. Не свое – не жалко. А может, и нет. Разве в той суматохе, что была на презентации, концы найдешь? Как бы там ни было, давала я приемник лично Ирке.

Первая трещина в отношениях.

Затем обиды, что не признают ее, не ценят. Она же писательница. А я должна повлиять-подействовать на своего мужа: он ведь руководит писательской организацией. Ирка хотела, чтобы ее приняли. Какой-никакой, а статус.

Но мужчины терпеть не могут дамские романы. Что тут поделаешь?

Потом заболела Наташка. Первая из нас. Надорвалась над своими диссертациями. Тоже что-то все пыталась доказать. Кандидатская, потом докторская.

Затем другая Ирка, цветочница, покончила с собой. Тоже не хватило любви. И признания. Выбросилась с десятого этажа гостиницы.

Нас осталось с Иркой-писательницей двое.

Поймала себя на мысли, что стою, прижавшись к косяку двери, и смотрю на старый приемник. А он продолжает что-то мурлыкать.

Странно, я его точно не включала.

Вот и все.Вот и кончились все наши беды.ПосижуПомолчу перед тихим окном,Пересказаны сказкиИ песни пропеты,Но идет ко мне девочка —Маленький гном… —

это мои мысли в такт мелодии.

А старый приемник ворчит дальше:

Милая моя,Солнышко лесное,Где, в каких краяхВстретимся с тобою…

Жизнь замыкает круг.

Эх, милый мой приемник! Если бы я слышала, точнее, слушала твои песни раньше!

Спешила, торопилась, сердилась, нервничала, обижала, не ценила, не понимала, высокомерничала, гордилась, задирала нос, врала.

Да, да, верно, приемник, гнала я на красный свет на немыслимой бешеной скорости.

Амбиции. Амбиции. На пустом месте.

Отцвела черемуха, зацвела сирень,У тебя душа поет, у меня ж мигрень.Распустилась по весне и увяла вновьБелая черемуха, первая любовь…

«Хорошо там, где есть „Радио Дача“», – говорит приемник.

Да, приемник, хорошо, если есть дача. Туда можно убежать, уехать…

Осенью, как всегда, небо с проседью.Ты грустишь и глазами печальными провожаешь…Ну что мне делать, как его забыть?Я научусь тебя любить…Ты грустишь. Я грущу…Сыграна эта партия.Полчаса до полуночи…Ну что мне сделать,как помочь его забыть?Шумит осенний дождь…Не оставляй меня одну…………………………..

Но идет ко мне девочка —Маленький гномВ колпачке и пижаме,Заберется на плечи(Наши стены окажутся нам не тесны)И расскажет мне сказку,И станет мне легче,Оттого что на светеСуществуют птенцы…

И опять приемник. И опять песня:

Мы будем вместе, я знаю,Таких, как я – не бывает,Таких, как ты – не теряют,Мы будем вместе, я знаю…

Ничего я не знаю, приемник. Да, я стала мудрее, спокойнее, терпимей. Научилась радоваться мелочам. Но еще не научилась забывать. Людей, что были рядом. Тех, кого когда-то обидела. У кого не попросила прощения.

Мне еще очень многому надо учиться.

Теперь уже в новой роли. Которая, надеюсь, тоже не последняя…

«Мне бы стать бы синей-синей птицей…» – поет Владимир Маркин из моего старого приемника. Который все еще нужен. Который все еще служит верой и правдой.

У нас еще много работы.

И приемник мигает мне своими синими глазами…

Соседи

Мы переехали в Новосибирск, когда дети были еще маленькими: пять лет да четыре года. После большой трехкомнатной квартиры в Прокопьевске двухкомнатная запущенная хрущевка казалась крохотной и неуютной.

Но в молодости все проблемы решаются легко и просто. Это же Новосибирск! А здесь перспективы для роста! Карьера! А у мужа еще и поэтическая слава. Ведь, живя в Кемеровской области, издать книгу в Новосибирске в то время было невозможно. И первый сборник должен был вот-вот появиться.

Из всех пожиток у нас был диван, четыре книжных полки и кухонный гарнитур. Купили в редакции по блату. Связки книг и нехитрые детские вещички. Всё. Начало новой жизни.

В первый же вечер, когда дети разыгрались, услышала стук по батарее. Ничего не поняла. Затем после смеха детей звук снова повторился. И так несколько раз. Я не могла взять в толк, что это за сигналы. Ближе к вечеру в дверь постучали. На пороге стоял кругленький моложавый мужчина лет сорока.

– Я ваш сосед. Ваши дети очень шумят. Прошу их успокоить.

Я пыталась сказать, что это малыши. Они сидеть тихо не умеют, да и ни к чему это.

В ответ было:

– Пусть сидят и катают друг другу мяч. Какая вы мать, если не можете успокоить детей!

Я пыталась что-то говорить, извиняться.

Это было только началом. Сосед стал нашим кошмаром.

Мы всё делали не так.

Постиранное белье капало с балкона.

Вода в кране слишком шумела.

Холодильник очень гудел.

Мы громко разговаривали.

Наша собака лаяла.

Вначале я интеллигентно оправдывалась. Потом начала отвечать. Кратко и грубо.

Моя мама, приехав погостить к внукам, была с ним более резка. Она взяла веник и гаркнула: «Пошел отсюда, а то сейчас веником поддам!»

Самое страшное было, когда приехал мой папа-фронтовик. Он в конце жизни очень плохо засыпал. У него болели ноги, простуженные на войне. Он маялся, ворочался, растирал ноги мазью. И вот, когда он только задремал, его разбудил телефонным звонком сосед. А потом он появился сам. Мол, в туалете громко шумит вода.

Я впервые наорала на него. Уже не сдерживаясь.

Каждый день я мечтала о том, чтобы сосед уехал, переселился, исчез из моей жизни навсегда.

Жена соседа Нина была его бледной тенью. Она вяло поддакивала, когда он скандалил, иногда приходила сама, просила: Ловцов ругается, не могли бы вы потише…

Удивительно. Я так и не знаю, как звали соседа. Он остался в моей памяти как Ловцов.

Письма из ЖЭУ, точнее его заявления о нашем недостойном поведении, мы получали регулярно. Приходили и делегации, которые проверяли, смотрели, замеряли уровень шума воды и холодильника и просили: «Пожалуйста, как-нибудь уж решите с ним. Завалил своими кляузами».