Тошнота.Ру. Сборник непрошеных драм с комментариями С. Ф. - Борис Полухин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ТАВРУЕВ. Но я видел свою Женщину! (Вскакивает с тахты.) Слышишь, ты, кретин, я видел ее в окне кафе.
ТЕНЬ. Опять орешь, да еще обзываешься. Я просто толкую твой сон.
ТАВРУЕВ. Плевал я на сон! Он меня не запугает. (Берет палитру, кисти и неистово продолжает писать портрет.)
Картина 13
Мастерская. Тавруев стоит в задумчивости перед мольбертом с опущенной в руке кистью. Резкий и долгий звонок в дверь. Тавруев какое-то время не сразу понимает, где он и что с ним? За дверью слышны голоса Анатолия и Василия. Запускает кистью в дверь. Голоса стихают. За дверью уходят. Тавруев подходит к столу, берет большую кружку с водой, жадно пьет. Не замечает появление в мастерской Тени.
ТЕНЬ (перед зеркалом шкафа). Скоро тебе не достанет сил даже кисть кинуть.
ТАВРУЕВ. Осталось недолго, и я закончу портрет.
ТЕНЬ. Может, немного поешь?
ТАВРУЕВ. Нет, желудочное удовольствие убьет мой настрой. (Ставит кружку на стол. Устало садится на табурет. Тень продолжает рассматривать себя в зеркале.)
ТЕНЬ. Да, на свежем воздухе мы с тобой не бываем. Кожа лица стала совсем отвратительной, пегой. (Отходит от шкафа.) По-моему, ты сам себе готовишь погибель. Из своих смутных представлений ты воплощаешь ясный образ – но его нет в жизни. А когда ты его закончишь, он навечно вселится в тебя. И тогда все земные женщины, которых ты будешь встречать, не будут тебя волновать… И еще учти. В жизни как? Все считают женщину неотразимой красавицей. Но ее мужу или любовнику всегда найдется, что скрывать о ней от других. Что они благоразумно и делают. А сами смиряются с этим, подавляют в себе остроту зрения… Но как ты сможешь сделать подобную скидку. Им-то свою женщину и сравнить не с кем? Да ты просто превратишься в кусок льда. А женщину, которая решится к тебе приблизиться, ты заморозишь одним взглядом… Тебя будет просто тошнить от влюбленных парочек в метро, на скамейках скверов. Их любовные нежности будут казаться тебе телячьими. А те, кто видят в земной любви только безобразное – тут долго не задерживаются… Конечно, тебя могли бы спасти чувства к воплощенной тобой на холсте Женщине. Но из-за своей врожденной трезвости ты будешь отвергать их, как эрзац.
ТАВРУЕВ (с вымученной иронией). Да, Пигмалионом я не родился. (Тень подходит к мольберту, рассматривает холст.)
ТЕНЬ. Все верно, ты не жилец на нашей глинке – ты сотворил себе кумира! И даже муки не намешал в краски. (Замечает, что Тавруев поднимается с табурета, берет со стола нож.) А все-таки жаль уничтожать такую Красоту.
ТАВРУЕВ. Кретин! Я не собираюсь резать холст. За Красоту художник готов вместить в свою душу весь лед Вселенной. А нож я взял, чтобы перерезать провода электрозвонка. Его трезвон мне надоел. (Идет с ножом к двери.)
Картина 14
Мастерская. Тавруев сидит в кресле рядом с мольбертом. В дверь негромко стучат. Появляется Тень.
ТЕНЬ. Я думаю, и сегодня не стоит открывать дверь. Брось в нее кисть. Мы еще не закончили наш интересный разговор.
ТАВРУЕВ. Мы успеем его закончить. Тот, кто сейчас стоит за дверью, будет ждать до конца.
ТЕНЬ. А! значит – портрет закончен.
ТАВРУЕВ. Да, и ты по праву моего невольного напарника-затворника можешь первым посмотреть его. Сегодня моя Женщина явилась нам. (Разворачивает к нему мольберт.) Мой час настал! (Тень рассматривает изображение.)
ТЕНЬ. Что ж, считай, что наш разговор закончен. Иди, открывай дверь. Посмотрим, к чему приведет встреча твоей Женщины с той, которая сейчас за дверью. (Про себя.) А я на время скроюсь.
Тавруев идет открывать дверь. Входит Елена с нагруженным полиэтиленовым пакетом.
ЕЛЕНА. Здравствуй, Кирилл! Как ты себя чувствуешь? Я принесла тебе сок и бананы. (Достает из пакета связку бананов, вместе с ней нечаянно вытягивается веревка.) А веревку я взяла, чтобы перевязать портрет. Куда тебе положить бананы? Как советуют доктора, выход из голодной диеты лучше всего начинать с них.
ТАВРУЕВ. Ты думаешь, что я сидел на диете?
ЕЛЕНА. Мне сказали, что ты, как закрылся в мастерской, так ничего не ел. И я подумала…
ТАВРУЕВ. Ладно, пусть это будет диета. У меня нет ни сил, ни времени, чтобы что-то разъяснять. Идем к станку.
Елена кладет бананы обратно в пакет. Оба подходят к мольберту. Кирилл разворачивает к ней мольберт. Елена какое-то время смотрит на холст. Затем поворачивается к Тавруеву, обнимает его за шею, роняя полиэтиленовый пакет на пол. Восторженно целует Тавруева.
ЕЛЕНА. Кирилл, ты все-таки любишь меня! Я и раньше замечала, как твои чувства через краски спонтанно прорывались ко мне. Но тогда я боялась верить им. Ты всегда хотел казаться равнодушным. (Снова поворачивается к холсту.) Правда, тогда в красках еще не было такой убедительности, как в этом портрете! Теперь я поняла. Почему ты прежде упрямо твердил – что портрет не закончен.
ТАВРУЕВ (про себя). Она видит себя?!. (Вслух.) Елена, ты уверена, что ты видишь на холсте себя? Не ошибаешься?
ЕЛЕНА. Нет. И я счастлива, что художник, наконец, увидел, почувствовал, раскрыл меня. Открыл мою красоту!
ТАВРУЕВ (глухо вторит ей). И этот художник – Я… (Начинает громко и безудержно хохотать.) Ха-ха-ха… (Елена испуганно смотрит на него.)
ЕЛЕНА. Кирилл, почему ты смеешься, как безумный? …от голода? Я слышала, от него бывают такие истерики. (Смех Тавруева усиливается. У него от смеха уже нет сил стоять на ногах, валится на тахту.) Кирилл, не пугай меня… Ты сошел с ума?! (В ответ только безудержный хохот. Елена испуганно пятится к выходу, выскакивает из мастерской.)
Тавруев один, постепенно успокаивается. Поднимается. Видит на полу полиэтиленовый пакет, из которого вывалились связка бананов и конец веревки. Подходит к пакету, резко выдергивает из него веревку. Завязывает из нее петлю. Встает на табурет портретируемого. Привязывает свободный конец веревки к крюку в потолке, на котором висит старая люстра. Накидывает петлю на шею. Появляется Тень с горящей свечкой в руке. Насмешливо наблюдает за его приготовлениями.
ТЕНЬ. Хорошо, что тебя никто не видит. Залезть – в петлю, конечно, есть от чего. Сегодня здесь сгорел художник. (Тушит пальцами свечку.) Но ты посмотри в окно, какое на дворе ныне племя. (Поднимает с пола связку бананов, отрывает один. Протягивает его Тавруеву.) Банан будешь? Не хочешь. (Кладет бананы на стол.) Да, отмотай век назад – ты шагнул бы с табурета хотя бы к посмертной славе. Тогда казалось, что за разочарованием художника маячит вселенская табуретка… А нынче кому сопереживать его драме – это даже не крах брокера.
ТАВРУЕВ. Ты прав, сочувствовать художнику нынче не-ко-му. Дам лишь еще один повод мужьям в подъезде отметиться перед женой. Ты-то вышла замуж не за такого дурака, как этот наш моляр. (Снимает с шеи петлю.)
ТЕНЬ. Но внизу тебя ждет Прасолов. Будешь писать мецената павлином? (Тавруев собирается шагнуть с табурета.) Тебе уже не вытянуть его фазаном-аргусом…
Нога Тавруева застывает в воздухе над табуретом.
Букетик мессалины
Драма поэта
Действующие лица
ЕВГЕНИЙ, он же ЕВГЕНИЯ после смены пола.
АЛЛА, его мать.
ПСИХИАТР, завотделом по проблемам изменения пола НИИ психиатрии.
ЛЕНЧИК, первый мужчина Аллы.
БРЮНЕТ.
БЛОНДИН.
ШАТЕН.
ЭДИК и его ДРУГ.
НАДЕЖДА.
ГРАФ.
МУЖЧИНА с автобусной остановки.
МУЖЧИНА из дома под снос.
ОН, несостоявшийся муж Евгении.
САНИТАР.
СОСЕДКА.
Пролог дуплет
Ранее утро. Комната на предпоследнем этаже девятиэтажного дома. Кругом разбросаны книги, скомканные распечатки черновиков с принтера. Евгений, студент Литинститута, стоит возле письменного стола, держит в руках очередной черновик. Перечитывает его про себя. Затем в сердцах комкает тот.
ЕВГЕНИЙ. Все! ни дня со строчкой. Поэт умер еще раньше бога. Уже нечего было сказать после слов:
Я видел все дела, что вершатся под солнцем,И вот – все это тщета и ловля ветра:Кривое не выправить, а чего нет, не счесть
(Отходит от стола.) После поэты лишь обезьянничали, насмешничали, компилировали. До нынешней пустоты. (Бросает скомканный черновик в монитор стоящего на столе ПК.) Все, валю из Литинкубатора! И куда? В Абиссинию, куда ж еще. По проторенной. (Останавливается.) …бегать с поносом от тяжести пояса Рембо? Это каким же надо быть жизнелюбом. (Непроизвольно трет пальцами рук напряженные виски.) Уж лучше пойти в бомжи или воины, ИГИЛ1 если б можно было прихватить с собой ванну… (Своим мыслям.) Тут с ума сойдешь не от того, что все позволено, а ничего сделать не можешь. Сделать-то нечего… (Снова в раздумье ходит по комнате. Наступает на книгу, лежащую на полу. Читает ее название.) Faust… Тебе, доктор, повезло. Тебе только к старости, а мне уже обрыдло быть. Тут молодящее варево с Кухни ведьмы бесполезно. Да и женщины для меня лишь секс-тренажеры с малой разницей в устройстве. (Поднимает книгу, возвращает ее на книжный стеллаж. Останавливается возле окна.) Светает. Кого-то новый день радует. А у меня на языке ни капли вкуса к жизни. (Мелькнувшей мысли.) Шагнуть в окно?! Испытаю хотя бы одно настоящее чувство – свободного полета, как птица… (Распахивает створки окна.) Видно, подкрышные этажи – неслучайная обитель поэта. (Запрыгивает на подоконник. Вслед раздается резкий телефонный звонок.) Кому я понадобился в такую рань? Ааа, совсем забыл. Моя маман сейчас в аэропорту. Опять летит в Эмираты с подругой по «горящей» путевке. Видно, объявили посадку. Осталось сказать сыночку в трубку – До скорого! Пустая интеллигентская формальность – ровным счетом ничего не значит. Тем более там, куда я лечу, счета другие… (Телефон неумолкаемо трезвонит.) …ладно, простимся для приличия. (Спрыгивает назад на пол, подходит к телефонному аппарату на столе, снимает трубку.) Да, Виктория Петровна. Это я, Евгений. (Изумленно.) Вы звоните из Склифосовского? (Переспрашивает.) Мою мать сбила машина?! Она в коме… Конечно, сейчас же еду! (Опускает трубку, смотрит в сторону окна. Затем быстро выходит.)