Тетрадь с обидами - Анастасия Карабанова

Призрак рассказывал Полине о ледяной тишине альпийских гор, о янтарном свете окошек в ирландских пивных, о несметных толпах людей на восточных рынках, о легендах, которые из поколения в поколение рассказывают жители портовых городов.

— Я встретил как-то в порту одного утопленника. Ему было лет пятьсот и он, видно, плавал на всех кораблях, которые касались своими бортами того берега. Так он сказал, что, сколько бы его не уговаривали, он на тот свет — ни ногой. Мол, ему и здесь хорошо — лишь бы море за бортом плескалось, да луна и звезды освещали дорогу в волнах, да было, куда держать путь.

Полина стала многое рассказывать призраку. Ей отчаянно хотелось поведать ему все свои тайны, словно бы он был единственным, кто мог её понять. И чем больше она говорила, тем больше ей хотелось сказать.

— Ты много сидишь дома, — говорил Призрак. — Посмотри в окно — твои сверстники уже купили мороженое на входе в парк, поздоровались за лапу с человеком-котом. Они будут кататься на всех аттракционах, а потом, усталые и счастливые, разойдутся по своим домам. Почему ты не с ними, а здесь, со мной, в этой пыльной комнате с пауками?

Полина никогда не знала, когда в следующий раз увидит своего собеседника. Порой Призрак не являлся по нескольку дней, а потом вдруг возникал и как ни в чём ни бывало начинал разговор с какого-то пустяка — и вот они уже снова были друзьями. И казалось, что так будет всегда. Но проходило время, и он снова пропадал, а Полина вновь и вновь ждала его целыми днями, вглядываясь в пустое зеркало на дверце платяного шкафа.

Призрак не появлялся уже две недели, но по ночам Полина всякий раз просыпалась от звуков в соседней комнате: будто сотни мелких пауков ползали по стенам. Она не выдержала, на цыпочках подошла к двери и отворила её. В комнате никого не было. Она включила свет. Ничего не изменилось. Но, снова выключив его, она заметила в дальнем углу, возле занавески, чью-то фигуру. Мужчина в костюме с острыми плечами стоял к ней спиной. Вид этой строгости, так не свойственной комнате и её обитателям, строгости, которая смотрелась так нелепо на фоне оборванных штор и выцветших обоев, заставил Полину замереть. Фигура в костюме почувствовала её присутствие и стала поворачиваться — медленно, всем телом, кроме головы — та оставалась неподвижной и продолжала смотреть в окно.

Полина захлопнула дверь и с криком бросилась в комнату. До самого утра она плакала и умоляла маму уехать подальше от этой проклятой квартиры.

«Когда я был жив, у меня было множество разных знакомых. Все они бывали у меня дома, да и я любил бывать у них. Мы, кажется, не могли прожить друг без друга — всё время что-то обсуждали, спорили, смеялись. Когда я умер, то подумал, что могу прийти к ним, как раньше. И я пришёл. Они сидели за столом и пили чай, и я присел к ним. Они заметили меня и обрадовались — как хорошо, что ты снова с нами, сказали они. Я понял, что ничего не изменилось, что смерти нет, и всё осталось на тех же местах. Мы разговаривали, я приходил к ним в гости каждые выходные и чувствовал, что мне не страшно. Но однажды я пришёл и заметил в их поведении какую-то перемену. Небольшую, даже почти незаметную. Я обнаружил, что они стали меньше смотреть на меня, меньше разговаривать со мной.

— Ты не можешь вот так приходить к нам, как будто ничего не случилось, как будто ты такой же, как мы. Ты умер.

А я отвечал им в сердцах, что смерть не имеет значения. Да, я совершил открытие — смерть ничего не значит! Я ничуть не изменился, я такой же, каким был раньше. И я могу остаться среди них, если они того пожелают.

— Пойми, так нельзя. Мёртвые не должны разгуливать среди живых, словно это что-то само собой разумеющееся.

Друзья пригрозили — если я приду ещё раз, они сделают вид, что меня не существует. Мне было всё равно, я являлся снова и снова. Поначалу им плохо удавалось не замечать меня, кто-нибудь невольно да улыбался мне или бросал на меня сочувствующий взгляд. Я также ходил на все вечеринки, но со мной почти никто не разговаривал, я всегда стоял в стороне и наблюдал, как они живут. Я видел — они женятся, празднуют дни рождения, делятся впечатлениями от прошедшего отпуска. Я был так счастлив за них, так рад, что мне казалось, будто это меня любят, будто это со мной…. Я ходил за ними тенью, касался их своей невидимой рукой, и это длилось невыносимо долго, пока я ни понял наконец — они не притворяются. Они действительно больше меня не видят».

После ночного припадка мама Поли незамедлительно взяла отпуск на месяц и увезла дочь в деревню. Там, под настойчивой опекой бабушки, Полина стала понемногу забывать свой кошмар. Сидя на берегу реки, она наблюдала, как кто-то рыбачит далеко на крошечной лодке, слушала шуршание камышей, пила парное молоко.

В конце августа, когда Полина и мама вернулись домой, хозяйка встретила их известием — нужно как можно скорее освободить комнаты. На следующее утро мать обнаружила Полю спящей в соседней комнате — она лежала на диване, завернувшись в пыльное одеяло, и обнимала зеркало, прежде висевшее на дверце шкафа.

Полина приходила в соседнюю комнату каждый день и ждала — но всё было бесполезно. Она уверяла себя, что призрак не является из-за студента инженерной академии, который вернулся с практики в инновационном центре и теперь целыми днями проводил за компьютером.

Сидя посередине пыльной пустой комнаты, она произнесла тысячу извинений и придумала тысячу оправданий, то жалея, то обвиняя себя. Потеряв всякую надежду, с мокрыми от слёз глазами, она пришла на кухню выпить воды. На табуретке у подоконника, положив ногу на ногу, сидел житель Тёмного перевала и что-то печатал, сгорбившись над клавиатурой.

— Ты чего ревёшь? Тебя что ли кто-то обидел?

— Никто не обижал. Я друга потеряла. Насовсем.

— Нашла из-за чего расстраиваться! Я вот часто представляю, что оказался со своими друзьями в фильме ужасов — и знаешь что? Я хочу, чтобы всех их убили монстры, а я один остался жив и уничтожил самого главного злодея, — студент помолчал и прибавил. — А если ссоришься с кем-то, представляй, как этот человек будет себя вести, если ты, скажем, попадёшь в аварию. Как он будет ходить к тебе в больницу и приносить фрукты, шоколад и апельсиновый сок. И как ему при этом будет стыдно, что он тебя когда-то обзывал, что поступал с тобой плохо. Представь это — и станет легче его простить. Я сам проверял.

Призрак появился в последний день перед отъездом Полины. Он был одет всё в тот же мешковатый свитер с джинсами и улыбался уголком рта.

— Кажется, скоро решится моя судьба. Недолго мне еще гулять по земле.

Полина ничего не говорила, только молчала и слушала, боясь перебить его. Их последний разговор ничем не отличался от всех остальных, будто и не было этих двух месяцев и того человека в пиджаке напротив окна. Призрак попросил Полину перед отъездом разбить его зеркало — чтобы легче было искать новый дом.

Полина так и сделала, но приберегла для себя один крохотный осколок. В день отъезда она положила его себе в сумку и села в машину, битком набитую мешками с вещами. Из окна третьего этажа за их отъездом наблюдал студент инженерной академии, который ещё не успел найти жильё и заплатил хозяйке за два лишних дня проживания в комнате.

Всю дорогу до нового места Полина вспоминала призрака и их последний разговор, который сейчас казался ей смешным и нескладным, будто они говорили о разном и вовсе не слушали друг друга.

— Знал я одну девушку, которая часто гневалась, — рассказывал призрак. — Всякий раз во время злости она хотела разбить что-нибудь из посуды, но её воспитание не позволяло ей швыряться тарелками и чашками. Потому, вместо того, чтобы что-то разбить, она со всего размаху ставила хрупкие вещи на пол. Однажды она разгневалась так сильно, что весь пол на кухне был заставлен посудой. Многое я забыл из своей жизни, а вот её почему-то помню. Отчего бы это? И почему мы запоминаем только всякие чудачества?

Полина отчего-то вспомнила, как Орендж однажды спросила её о самой большой мечте. И, не дождавшись ответа, начала рассказывать про свою.

— Я бы, знаешь, хотела жить в большом доме, с высокими потолками и двенадцатью собаками во дворе. Я бы хотела, чтобы рядом с домом был сад, а в саду цвели яблони. И чтобы была река, а за ней лес, настоящий лес — с чащами, скрытыми озёрами и тёмными логами. В моём доме на берегу реки все окна были бы открыты, свет проникал бы сквозь мозаику и отражался на полу ломаным узором. Я и тебя, Поля, взяла бы с собой. Я провела бы тебя по оранжерее, ты увидела бы, как хорошо утром смотреть на неподвижную водную гладь. Я показала бы тебе все комнаты — их у меня ровно сто сорок две — и ты сама выбрала бы себе понравившуюся. Я бы хотела собрать в своём доме всех тех, кого я люблю и любила, я бы хотела, чтобы все они были со мной и никогда меня не покидали. Как будто это возможно — не расставаться.