Закон сохранения любви - Евгений Шишкин

Курортные дни, расчерченные режимом, текли весьма скоро, и сулёное «увидимся» превращалось в обман. Марина укоряла себя за сентиментальность: зачем она какому-то богачу из Москвы? Вон сколько девчонок, молоденьких, смазливеньких, свободных… Всё глупости, блажь! Но и сегодня вечером, когда собиралась в центр курортного городка на телеграф, чтобы позвонить домой, где-то по закоулкам желаний трепетал огонек обещанной встречи.

По санаторной аллее Марина всякий раз шла, как по райскому саду — очарованная. Словно огромный куст алоэ или гигантский моллюск, раскидисто вздымала над цветником толстые щупальца агава; будто фонтан из ярко-зеленых овальных листьев, рвалось к солнцу банановое дерево; низкорослый и корявый, торчал по краю клумбы твердый самшит, с мелкими, хитином покрытыми листьями; огромные кудлатые шапки пахучего, ядовитого своими плодами олеандра, с еще не распустившимися бутонами цветов, но уже пугающего густым ароматом; тюльпановое дерево, секвойя, дикий лимонник, рододендрон… «Какой благодатный край!» — улыбалась Марина окружающей ее зелени и глубоко вдыхала чуть-чуть йодистый от морской воды, насыщенно-свежий, с привкусом горной кавказской липы воздух.

Поверх кустов вечнозеленой туи, ограничивающих русло аллеи, в прогалах меж стволов высоких сосен, Марина опять фрагментами заметила странный дом. Она свернула с аллеи на тропинку, чтобы подойти ближе и разглядеть. Это был заброшенный соседний санаторий. Четыре этажа разграбленного дома с выбитыми стеклами, кое-где даже без рам, с проплешинами из серого камня — где обсыпалась штукатурка, с темными пустотами вместо дверей. Среди курортного благоденствия дом выглядел устрашающе — как урод…

Марина уже слышала от всеведущей Любаши про этот злополучный санаторий:

«Недвижимость поделить не могут. Местная мафия на себя одеяло тянет. Московские жулики — на себя. Санаторий-то раньше какому-то заводу из Сибири принадлежал. Завод разорился, перешел в руки московских хапуг. Они сюда было рыпнулись, да здесь своего жулья хватает. На нашей, мол, земле санаторий. Вот и довели до ручки… Чё удивляться! По России-то теперь такого — сколь хошь…»

Марина с опасением и жалостью смотрела на этот дом. Она, казалось, уже видела его на хроникальных кадрах из военных съемок; будто не налеты современных варваров, не убыль жизни от жестокости реформаторства в стране, а война обобрала этот дом мирных людей. А ведь кто-то и сейчас живет при войне. Кому-то всё неймется. Чего делят? В Чечне, в Абхазии? В Осетии какие-то конфликты… В Приднестровье не уляжется. По всей России беженцы, вынужденные переселенцы. Даже в Никольске. Кого из Казахстана, кого из Туркмении судьба пригнала…

Тропинка, которая уводила Марину от мрачного дома и бессветных мыслей, лежала мимо неприметной, зелено окрашенной будки. «Наверно, старика садовника», — догадалась Марина. Каждое утро невысокий сутулый старик в темной куртке и черной каракулевой шапке — на любую погоду, с грабельками и ящиком для рассады появлялся у здешних клумб. Повстречав его однажды, забыть уже было нельзя. Слишком выразительное было у него лицо, не безобразное, но памятное, — в которое случайный прохожий мог посмотреть и, точно на портрете, увидеть усугубленный образный лик старости. Смуглое лицо садовника было безжалостно иссечено морщинами: глубокими бороздами и мелкими трещинами, вдоль и поперек. Садовник обитал тут замкнуто, ни с кем из отдыхающих не говорил. Если кто-то о чем-то у него справлялся, он отвечал кратко или указывал куда-то грабельками.

Пройдя еще немного по тропинке, Марина нежданно увидала старика. Невольно притаилась. Он стоял на коленях на маленьком ковре, расстеленном на земле, опустив голову, занятый мусульманской молитвой. Время от времени он поднимал кверху ладони, потом омывал ими свое лицо и седую редкую бороду и отбивал земные поклоны.

— Э-э, красавица! Подглядывать никрасиво! — огорошил Марину голос сзади, голос вкрадчивый и веселый, с южным акцентом.

Невдалеке стоял молодой человек в светлой фетровой шляпе и темной кожаной куртке, с ровно остриженной смоляной бородой и усами, с насмешливо-игривым блеском в черных-черных глазах, — какой-то броской кавказской породы, в которых Марина не разбиралась.

— Я не подглядываю. Я мимо шла.

— Разве ты, красавица, шутку ни понимаешь? — Он подошел к Марине ближе, заговорил еще тише и сразу по-свойски: — Это дедушка Ахмед. Мы с братом у него сичас остановились. Уважаемый дедушка. Трушеник… Ни надо мешать ему. Пойдем, красавица. Я тибя провожу. Меня Русланом звать.

Его незамедлительное «ты» не резало Марине слух и не ущемляло. Будто заговорил с ней простодушный подросток, которому такая фамильярность простительна. Голос у него был вежлив и добр по окрасу. Говор по-русски почти чистый, лишь иногда проскочит что-то смягченное, кавказское: «ш» вместо «ж», или «и» вместо «е». «Пускай проводит, так даже интересней… На бандита не смахивает. Дорогим одеколоном пахнет. Шляпа. И борода вон как острижена — волосок к волоску…» — мимоходом отметила Марина.

Телефонный узел на почтамте нынче не работал: «Закрыто по техническим причинам». Марина расстроилась: она обещала Ленке и Сергею позвонить именно сегодня.

— Ты не знаешь, — она уже говорила с Русланом по-компанейски, — где здесь еще междугородный телефон?

— Конешно, знаю, красавица. Рядом. Только за угол поверни.

— Шутишь?

— Честное слово горца, — рассмеялся Руслан.

— А ты откуда сюда приехал? — поинтересовалась Марина.

— Из Краснодара. Я сын Кавказа, красавица… Э-э, обишаешь, красавица… Я тибе чесно говорю — за углом.

За углом оказалось летнее кафе со стойкой бара и белой пластиковой мебелью под клеенчатыми пестрыми грибками. Марина хотела возмутиться и тут же уйти, но радушный сын Кавказа упредил:

— Садись и звони куда хочишь, красавица. — Он достал из кармана своей темной кожаной куртки сотовый телефон.

— Я… я по такому не буду, — осторожно отодвинула Марина миниатюрную трубку. — Это, наверно, дорого?

— Обишаешь, красавица. Называй цифру… Кушать что-нибудь хочишь?

От еды Марина отказалась. Но вина — сухого красного грузинского «Саперави» — немного выпила: испробовала настоящего, ведь в Никольск под такой маркой наверняка привозили суррогат. Да и поддержала компанию доброму горцу, который услужил: она дозвонилась до Ленки; Сергея дома не оказалось, видать, с работы еще не пришел.

— Красиво здесь, — сказала Марина, глядя на море. Над морем плазма солнца под белесым дымком облаков уже стала малиновой. Тихо вечерело.