Наложница огня и льда (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна

— Уже поздно, у меня был длинный и тяжелый день, и у тебя, уверен, не лучше. Поэтому разбираться будем утром. Оставайся здесь и спи спокойно. — Мужчина выключил светильник, направился к открытой двери.

Уходит?

— А… а вы? — вырвалось у меня.

Остановился на полпути, обернулся. Слегка приподнятая бровь, вопрос в глазах.

— Я… я хотела сказать, что вы… вы не будете… спать… здесь? — с каждым новым словом мой голос звучал все тише. Не верю, что я действительно спрашиваю, где Дрэйк намерен провести остаток ночи.

Разве мне не все равно?

— В доме полно гостевых спален.

Все равно. Этой ночью меня пощадили, исполнение приговора откладывается. Пусть это лишь жалкая отсрочка неизбежного, но я рада и такой малости. Только даритель ожидает иного и неизвестно, что последует утром за невыполнение приказа.

— Нордан, он…

— Я сам с ним поговорю. В этой комнате тебя никто не тронет. Спокойной ночи, Сая. — Мужчина улыбнулся, сдержанно, уголками губ, и вышел.

Закрыл дверь.

Спустя несколько минут сочившийся из-под створки свет погас.

Я ждала. Тикали часы, отмеряя время по капле. Танцевала за окном ночь, пронизанная лунным сиянием и дыханием слабого ветра. И я решилась. Встала с кровати, подбежала к двери, тихо приоткрыла. В гостиной темно и пусто.

И впрямь ушел. Оставил без присмотра в своих апартаментах незнакомку, рабыню, которую сегодня увидел первый раз в жизни. Не прикоснулся. И даже спокойной ночи пожелал. Странный этот Дрэйк.

Закрыв дверь, я приблизилась к окну спальни, толкнула высокие створки, распахивая их шире. Опустилась на край подоконника, протянула руку наружу.

Казалось, с прошлого раза миновала вечность. Я не решалась обращаться к Серебряной ни во время поездки, ни у Шадора. Ученицам не разрешалось использовать сияние вне стен храма и без руководства наставниц, но все мы иногда баловались в тиши и уединении ночного сада, наблюдая с восторгом, как подчиняются движению мысли и пальцев полупрозрачные серебряные капли, как собираются порой в целые искрящиеся ручейки.

Жрицы Серебряной строго хранили секреты своей госпожи. И мы, не прошедшие посвящение божественные сестры, не ведали многого из того, что предстояло нам узнать после церемонии. Однако с первого дня нам рассказывали о необходимости держать наши знания, наши возможности, само наше существование в тайне. Истинной жрице лучше умереть, чем раскрыть секреты богини недостойным, чем позволить использовать не только свое тело, но себя в чужих неправедных интересах.

Над моей раскрытой ладонью вспыхнула крошечная серебристая звезда. Одна, вторая, третья. Они закружились в воздухе, слетаясь и разлетаясь в ритмах звучавшей в моей голове музыки.

Даже не одна ночь — несколько минут боли, по моему согласию или против моей воли, и Серебряная отвернется от меня, как отворачивалась от других падших жриц. Как отвернулась от моей мамы. Мама говорила, что она сама сделала этот выбор и никогда не жалела о принятом решении. За меня же выбор сделал кто-то иной. Теперь уже не имело значения, боги ли, судьба ли или всего лишь несчастливое стечение обстоятельств. За меня решили и решат снова.

Как я буду жить после? Смогу ли?

Я поймала звездочки в ладонь, сжала и вернулась в кровать. Накрылась одеялом и постаралась не плакать. Только не получилось, слезы все равно потекли упрямо по щекам, оставляя мокрые пятна на подушке.

Глава 2

Где-то глухо шумела вода.

Сначала казалось, будто плеск доносился издалека, но, медленно, неохотно выбираясь из мягких кошачьих лапок сна, я поняла, что вода шумела в соседней комнате.

Постель широкая, удобная, мягкая. Не тощие, брошенные прямо на пол матрасы, на которых приходилось спать у Шадора. Не тонкие дорожные плащи, которые нам выдавали на время поездки.

И если потянуться, раскинув руки, то все равно не удается ухватиться ни за один из краев.

Плеск воды стих. Я насторожилась. Обещал не трогать, но как же недолговечны человеческие обещания!

Неприметная дверь напротив кровати открылась. К моему облегчению, Дрэйк вышел в банном халате, однако я натянула одеяло до подбородка, словно оно могло служить защитой.

— Доброе утро, — опять улыбка. На сей раз чуть шире, чем накануне, изогнувшая линию губ. — Если хочешь, можешь воспользоваться ванной.

Раздеться? Я подтянула край одеяла до носа.

— Я пока оденусь. — Мужчина ушел в гардеробную.

Неплохо было бы посетить ванную комнату. И вдруг Дрэйк сдержит слово?

Ванная комната больше той, где я мылась вчера. Просторная, в синих тонах. Ванная с изогнутыми ножками, душевая кабинка, умывальник, забранное витражными стеклами окно. В зеркале на стене отразились мои худые плечи с выпирающими ключицами, бледное лицо с испуганными карими глазами. Длинный прямой нос, узкий подбородок с ямочкой, запавшие щеки. Не красавица.

Миндалевидный разрез глаз напоминанием о давно исчезнувших племенах степных кочевников, приходивших с южными ветрами на земли старой Феоссии.

Подточенная скудным питанием фигура — иначе как тощая ее теперь и не назовешь. И короткое неглиже, выставляющее тело напоказ, смотрелось на диво удручающе.

Я повернулась к зеркалу спиной, спустила с плеча бретельку, разглядывая в отражении клеймо. Черные ленты сплетались в причудливый цветок размером немного меньше моей ладони, изгибались пятью лепестками, оплетая лопатку и спускаясь ниже. Красиво по-своему.

Если забыть об истинном предназначении этого цветка.

Стук в дверь заставил вздрогнуть.

— Сая?

Не сдержит?

Я заполошно огляделась в поисках прикрытия. Или в который уже раз смириться?

— Сая, не думаю, что ты готова расхаживать по дому в том, что на тебе сейчас надето…

Члены братства способны видеть сквозь предметы? Откуда мужчине известно, во что я одета и одета ли?

Нет, все проще. Он не закрыл полностью дверь в гардеробную.

Я приоткрыла створку, осторожно выглянула из-за нее. Не могу понять, почему вернулась стыдливость? Мне казалось, жизнь у торговца если и не отучила стесняться, то, по крайней мере, привила терпение и должное смирение с необходимостью раздеваться перед посторонними. Перед мужчинами, ощупывающими мое тело взглядами жадными и равнодушными, оценивающими и досадливыми.

— Возьми. — Дрэйк протянул белую рубашку. — Она хоть и не новая, но чистая, не беспокойся.

— Благодарю. — Я забрала одежду и быстро закрыла дверь.

И этого мужчину я тоже не понимаю.

Я не стала после торопливого душа надевать неглиже. Трусики оставила. Пусть лишь две узкие кружевные полоски, однако без нижнего белья я чувствовала себя совсем неловко. Рубашка слабо пахла сандалом и летом и, застегивая пуговицы, я утыкалась носом то в рукав, то в плечо в бездумной попытке сохранить аромат в памяти.

Дрэйк ожидал в гостиной. Безупречно белая рубашка, темно-синий пиджак без единой складки, брюки, жилет. Заметив меня на пороге спальни, скользнул оценивающим взглядом.

— Надо попросить Пенни найти для тебя нормальную одежду. Нормальную женскую, я имею в виду. — Мужчина приблизился к ведущей в коридор двери и распахнул створку. — А пока не помешает позавтракать.

Я пересекла гостиную, вышла. Дрэйк последовал за мной, закрыл дверь, двинулся по коридору. Я держалась на шаг позади, украдкой рассматривая картины.

— Ты из Феоссии, а откуда конкретно?

— Храм непорочных божественных дев в Сине.

— Да, слышал. Значит, из последних… — мужчина все-таки осекся.

Фразу закончить несложно. Из последних партий.

— Послушница или жрица?

— Послушница.

— Семья, родные есть?

Многовато вопросов. И сами вопросы странные. Праздное любопытство?

— Есть, — помедлив, ответила я. — Были. Родители. Но я не видела их с начала войны и не знаю, что с ними стало.

Выжили ли мама с папой, остались ли в Феоссии? Или навсегда исчезли среди возвращавшихся в империю железных муравьев? Могло статься, что папа погиб, а мама затерялась в наводнивших невольничьи рынки империи неисчислимых партиях живого товара.