Последний год - Михаил Зуев-Ордынец

— Стой! — крикнул русский, подняв ружье прикладом кверху. Для всех аляскинских племен это было знаком мира.

Индейцы остановились. Один из них, развязав путцы, ремни на «лапках», подошел к русскому, тоже подняв прикладом вверх свою кремневку. Красную лисью его шапку украшало орлиное, белое с черным кончиком перо. Русский знал значение орлиного пера: это почетный знак тойона [10]. Но и без орлиного пера в нем можно было узнать вождя. Орлиный нос, гордые брови, крупный львиный лоб и глаза, большие, горячие и умные, придавали его лицу, словно высеченному из красного порфира, выражение независимое и властное. Он заговорил первый, медленно и гортанно, голосом, похожим на клекот большой хищной птицы.

— Я Красное Облако, из рода Великого Ворона, — взмахнул он полой лосиного плаща, на котором была нарисована голова ворона с багряными глазами. — Я охотник и воин. Кто ты, касяк? [11] Ты торгован? Ты слышишь мой язык?

Он говорил на смеси русского, эскимосского и атапасского наречий, как говорили во всей Аляске при встрече русских с племенами.

— Я хорошо слышу твой язык, Красное Облако. Я не торгован. Я, как и ты, охотник. Племена называют меня Добрая Гагара.

Так индейцы побережья перевели его фамилию — Гагарин. Под этой кличкой он был известен среди всех туземцев, на землях которых охотился. По лицу Красного Облака прошла тень, не то он вспомнил что-то, не то что-то заподозрил. Андрей это заметил и крепче сжал ствол штуцера. Он знал коварную повадку индейцев неожиданно и быстро ударом копья или топора выбивать из рук касяков страшное для них ружье.

— Ты тойон, Красное Облако, — сказал почтительно Андрей, посмотрев на орлиное перо индейца. — Я рад, что глаза мои видят великого охотника и воина.

Губы индейца дрогнули в презрительной улыбке.

— Тойон — слуга касяков и их верная собака. Я анкау — выбранный народом! Моим глазам неприятна белая, как дохлый лосось, кожа касяков и их пушистые бороды. У лисы тоже пушистый хвост. Я сказал, ты слышал. Но на тебя, Добрая Гагара, мои глаза смотрят с радостью. Мы знаем твое имя. Хорошее имя, правильное имя. Ты добрый, ты не обижал кочевые племена, не отнимал у индейцев пушнину, не обманывал их, опоив ерошкой [12], ядовитой, как отвар чилибухи. Ты будешь гостем нашего народа.

Андрей вздохнул с облегчением и опустил поднятое ружье, не чувствуя себя больше котенком в своре свирепых псов. Если индеец назвал тебя гостем, можешь быть спокойным за свою жизнь и пожитки. А в больших, блестящих, прекрасных, как у женщины, глазах Красного Облака появилась усмешка, теперь мягкая и лукавая. Индеец все заметил, все понял и втайне смеялся над касяком, «потерявшим сердце».

— Спасибо, анкау! — наклонил голову зверовщик. — Гостем какого народа я буду?

— Касяки не знают наш народ. Мы живем далеко от вас, мы не ходим на ваши одиночки, мы не любим, когда касяки приходят к нам. Ттынех — имя нашего народа.

Русский снова почувствовал тревогу.

Ттынайцы! [13] Тогда надо держать ухо востро, хоть вождь и говорит ласковые слова. У ттынайцев плохая слава. К русским они относятся настороженно, а подчас и враждебно. Миссионерам лучше не заезжать к ним, не любят они что-то попов и могут снять со священнослужителя пышный скальп. А от служащих Компании, пытавшихся завести с ними расторжки, они убегают, как от чумных, или встречают их стрелами и пулями. В Ново-Архангельске, в канцелярии Главного управителя, да и на редутах тоже считают, что все нападения на транспорты Компании и набеги на одиночки — дело рук ттынайских племен. Называют ттынайцев еще и «бешеными» за ритуальные и воинские пляски, такие неистовые, что во время их исполнения русские зрители ставят пистолеты на второй взвод.

«Виду робкого, во всяком случае, я им не покажу, — подумал Андрей. — Плохо только, что револьверы в торбу сунул. Ну, ничего, у меня и в штуцере еще четыре патрона… »

— Ты не те слова оказал, анкау. Касяки знают ттынехов, — как можно приветливее сказал Андрей. — Двадцать и еще три зимы назад у вас был касяк. Он жил у ттынехов и дружил с ними. Ттынехи прозвали его Белый Горностай! [14]

— Белый Горностай! — оживился Красное Облако, а индейцы, услышав это имя, зашептались. — Наши отцы рассказывали о Белом Горностае у вечерних костров. У него было смелое и доброе сердце. Он приходил к ттынехам с добрым словом и добрым делом. Он научил наших людей лечить болезни, делать запасы на голодные годы, плести ременные сети на лосося и сажать картошку. — На лице Красного Облака снова появилась тонкая насмешливая улыбка. — О доброе сердце Белого Горностая! Зачем охотнику и воину картошка? Наша еда не растет, а бегает и летает.

— А зачем ты привел своих охотников на мое стойбище? — спросил Андрей. — Вы шли по моему следу, вы искали меня? Зачем?

— Мы шли по следу медведицы. Мы убили ее медвежонка. Он отстал от матери. Медведица ночью украла моего сына. Она умеет подкрадываться, как воин, к стойбищу врагов. Моя жена закричала, собаки бросились за зверем. Мы быстро встали на лыжи. Ночь была темная, буран в горах еще не перестал. Собаки потеряли след зверя. Я думал, мой дан погиб. Кому я передам мое ружье, мое копье, мой лук и стрелы? Кто положит меня на костер смерти? — Индеец помолчал и добавил равнодушно: — Ты спас моего сына. Я слышу его голос.

Андрей только теперь услышал громкий, требовательный плач ребенка. Он вынул его из меховой колыбели и молча протянул Красному Облаку. Тот, не взглянув на спасенного сына, передал его подбежавшей молодой индианке, своей жене. Она хотела отойти, но ее остановил стоявший рядом с Красным Облаком молодой индеец со свирепым лицом и мрачными глазами, тот, у которого плащ был сшит из волчьих шкур И шапка его была искусно сделана из головы волка, черный нос зверя спускался охотнику на лоб, а между широкими волчьими ушами торчало орлиное перо. Значит, это был тоже ттынехский анкау, вождь волчьего рода.

— Женщина, окури своего сына дымом священной травы вэбино-вэск, — сурово сказал он жене Красного Облака. — Тунгак [15] касяков с длинными волосами и большим железным крестом на груди послал медведицу украсть твоего сына. Он хотел искупать маленького ттынеха а большой чашке и дать ему касяцкое имя. Называется крещение, — сказал он по-русски последнее слово и опасливо дотронулся до амулета — ожерелья из волчьих клыков.

Мать крепче прижала сына к груди, сверкнула на русского глазами, вспыхнувшими, как черное пламя, и скрылась в толпе.

— Ты идешь по ложному следу, Громовая Стрела, — покачал головой Красное Облако. — Иди, посмотри, мой сын завернут в шкуру убитого медвежонка. Лицо его вымазано жиром медвежонка. Медведица подумала: вот мой сын.